 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Михаил СитниковПарадокс гласности
Когда Михаил Горбачев провозгласил неимоверные для России принципы - плюрализм мнений и гласность, это казалось пределом мечтаний, чуть ли не гарантией безоблачной жизни буквально со следующего дня. Мнилось, что наконец-то все неподобающее окажется освещенным, все тайное станет явным. И на этом свету невозможно будет произрастать какой-либо грязи или подлости.
Когда-то гласность была одной из самых вожделенных целей самоотверженных диссидентов. Уже "шестидесятники" по-своему прикоснулись к ней, испытывая восторг при употреблении понятных всем метафор, за которые переставали сажать и расстреливать. А теперь уже не метафорическая гласность существует в России больше десяти лет.
Что изменилось? Что умерло и что родилось?
Нет, несправедливо было бы говорить, что все осталось по-прежнему, что даже общепринятость свободы слова и необыкновенно широкое по сравнению с советскими временами право каждого совать нос в дела соседа или государства - всего лишь новый миф. Но и восхищаться тем, что окружающий нас мир якобы неузнаваемо изменился благодаря чуду гласности, было бы неверно. Разумней просто констатировать: гласность в том виде, в котором она органично вошла в нашу жизнь, стала новшеством, коробящим представителей сталинского поколения, а для более молодых она - вполне ординарное свойство современности, не обладающее никакой особой ценностью.
Стала возможной абсолютно нереальная когда-то критика одного из трех-четырех ведущих государственных чиновников. Можно говорить и доказывать, что этот министр - дурак, а тот премьер - безграмотен. Но что изменилось от такой возможности по сути? Ведь и "министр" и "премьер" не только остаются на своих постах, но и наглядно демонстрируют своей неуязвимостью, что чихать они (да и вся система в принципе) хотели на все аргументы "чудодейственной" гласности. Здравый смысл повержен.
И не надо далеко ходить за примерами: заморозивший Дальний Восток Ноздратенко назначен руководителем всей рыбной добычи и промышленности сразу после того, как "Новые известия" опубликовали материал о безобразиях в этой отрасли. Или экономическая притча во языцех министр Греф, остающийся министром финансов после опубликования им "курсовой" работы со статусом экономической программы развития России.
Существует множество красноречивых примеров того, как государственные и общественные структуры продолжают функционировать в соответствии с прежним стилем и в прежнем составе, совершенно не реагируя на публикации, в которых вскрываются их некомпетентность, профессиональная непригодность и коррумпированность.
Почему же бесспорно состоявшаяся гласность так бессильна в вопросах принципиально значимых для всей России в целом?
Вероятно, дело не в гласности, а в обществе, его способности распоряжаться гласностью, то есть делать выводы из правдивых фактов и воплощать эти выводы в реальную действительность.
Но стремление каждого отдельного человека к правде и его же представление о благополучии в России традиционно находятся в конфликте.
Наибольшим уважением и авторитетом пользуются самые тугие кошельки. Правда, они же одновременно вызывают и ненависть. Однако ненависть по-российски - это прежде всего готовность "прогнуться", чуть только за-брезжит перспектива урвать хоть что-то у того, кто эту ненависть вызывает.
Наиболее наглые аферы делают их исполнителей чуть ли не народными героями. А честный и усердный труд считается свидетельством полной безнадежности и несостоятельности человека.
Коррупция - та самая коррупция, с которой "борются" при помощи рупоров и деклараций, - разлагает не только на материальную сторону существования, но и культурную, духовную жизнь общества. Во всех ее областях - в искусстве, науке и производстве - соперники устраняются не на основании их профессиональной непригодности, а по клановым признакам.
При таком национальном (хотелось бы верить, что все-таки изживаемом) менталитете любые, самые прекрасные принципы, та же гласность, к примеру, не могут не использоваться как "цеховое" орудие. Она превращается в способ расправиться с противниками и работает лишь в одном направлении. А инфантильность, равнодушие всего общества и каждого отдельного человека ко всему, что не затрагивает его лично в данный момент, лишь способствует укоренению извращенного представления о гласности, как о дубинке в руках власть имущих.
И потому естественно, что все более откровенными становятся попытки приручения гласности государством. Законодательная и исполнительная власть вместо того, чтобы выполнять свои прямые функции - грамотно формулировать и, опираясь на Конституцию, оптимизировать условия жизни населения, сильные мира сего заняты тем, что устраняют всякую возможность для несильных корректировать их действия, присваивая себе право диктовать все юридические и этические нормы.
И гласность, и даже защита прав человека - казалось бы, бесспорная привилегия гражданина и некоторых общественных организаций, - приватизируются государством. Другими словами, институты, призванные контролировать государственные органы и должностных лиц, постепенно перетекают под государственный контроль. Государство хочет само себя контролировать.
Лишаясь механизмов реализации, выхолащиваются закрепленные в Конституции права и свободы, они становятся пустыми декларациями, то есть фикцией.
Наверное, иного ожидать было бессмысленно. Ведь в период перестройки происходили в основном внешние, формальные перемены. Введение частного сектора в мелком производстве и торговле никак не значило, что этим будут заниматься другие люди, а не те, кто за всю свою жизнь не привык отказываться от того, что плохо лежит.
Все это относится и к тем, кто, войдя в "постсоветский" период в зрелом возрасте, занимает сегодня ключевые посты во всех наиболее значимых структурах - от олигархических до властных. Они представляют собой "стройные ряды", по словам Брежнева, "принципиально новой общности людей - советского народа". И они продолжают использовать привычную им методологию, стратегию мышления, представления о целесообразности, но уже якобы для того, чтобы изменить методологию, стратегию и т.д.
Парадокс? Абсурд?
Наверное, и то, и другое: парадоксальность ситуации вытекает из ее абсурд-ности, и абсурдностью разрешается, оставляя свободным поле, в котором смогут актуализироваться принципиально новые качества более зрелого общества, осо-знающего ценность гласности как своего собственного орудия в борьбе за более человеческую жизнь. И такое общество не позволит подменять ее фикциями.