 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Мария СимоноваКогда мы начинали...
Определил меня в Фонд мой брат Леша, который, набирая рекрутов на эту битву, наверное, не мог предположить, что затянется она на 10 лет и конца ей видно не будет... Иначе пожалел бы сестру во цвете лет...
Пятеро нас бойцов было поначалу. Под Лешкиным управлением четыре бабы. Одна из нас прошла школу театрального администрирования, вторая была дамой света с дипломатическими наклонностями, третьей передавали опыт обведения цензора вокруг пальца лучшие журналистские перья. А четвертая была бухгалтер - необыкновенной красоты, между прочим. Кстати, у нас все бухгалтеры отличались высоким профессионализмом, честностью и небесными чертами.
Наше Правление поначалу представляло собой форменный Олимп, где сияли лики известных кинорежиссеров, журналистов. Хотите списочек? Ну, не весь: Данелия, Молчанов, Куркова, Голембиовский, Герман, Андрей Смирнов... Председательствовал Егор Яковлев, к которому в возглавляемую им тогда газету "Московские новости" мы с Симоновым бегали с бумажками на подпись. Он недолго руководил нами - призвали нашего льва на самый телевизионный верх, где он сменил одиозного Кравченко, того самого, из-за которого наш Фонд и вынужден был появиться на свет.
После ухода Егора "олимп" еще существовал какое-то время, пожимая плечами и недоуменно переглядываясь на редких и коротких собраниях, когда рабочие лошадки, теперь уже под руководством Симонова, отчитывались о содеянном.
Корифеи вряд ли ожидали от нас этой бурной энергии, простительной, например, при режиссуре фильма или пропихивании сценария. Большой Герман держался, пожалуй, дольше всех, но все сильнее мрачнел и наконец припечатал: "Не верю я в эту затею..."
Энергичный и обязательный Леша Симонов, получивший в наследство от папы своего только эти ценные категории характера, "взвалил груз себе на плечи - и тащи его сам", остался один с четырьмя рьяными сотрудницами.
Не скажу, чтобы члены правления не отзывались на призывы "вместе подумать", "подписать письмо", почтить своим высоким присутствием какое-нибудь защищающее журналистов действие... Отзывались. Но с трудом и неким внутренним сопротивлением, легко читаемым в интонациях и ссылках на нескончаемые важные дела, важность которых никак невозможно было сравнить с какой-то там трудно определяемой гласностью.
И правда: каким образом и от кого защищать эту самую гласность, надо ли ее защищать... А потом, интересный вопрос: в чем разница между гласностью и свободой слова?
На этот коварный вопрос Симонов нашел ответ не сразу. Но, найдя его, теперь везде твердит про какого-то "голого короля" и Самюэля Джонсона, честно (и каждый раз!) пытаясь объяснить бегающим к нему за интервью журналистам свое понимание этого крикливо-шипящего слова гласность. Но Андерсен в совокупности с английским писателем слабо влияют на философское осмысление нашей деятельности представителями новой журналистской формации.
Потом этот странный Симонов еще развел черепах, не настоящих, естественно. Сделал это молчаливое тихоходное пресмыкающееся почему-то символом Фонда. И теперь всяк входящий в комнату, где сидит президент (3х3 без приемной), забывает, зачем пришел, потому что разнообразие и объем коллекции черепах потрясает воображение. А самый искренний вопрос нередкого интервьюера звучит так: "Ой, что это у вас?.. А зачем вам столько?.." И Симонов каждый раз подробно объясняет, что такое гласность, почему не свобода слова и почему черепахи, а не... слоны, например.
Когда мы начинали, перед нами маячили невнятные миражи, нас снедали сильные демократические эмоции. Зачем и что мы защищаем - вопрос для сотрудников не стоял. Наша "защита гласности" казалась необходимостью. Журналистов уволили? Врешь! А мы денег соберем, чтобы они не голодали и - в другую газету их. Газету закрыли - за бумагу платить нечем? А мы денег соберем и купим! И свое агентство по распространению сделаем! И... и...
"Где деньги, Зин?" - хороший вопрос. Где взять деньги? - еще лучше. То, что собрали с московских изданий на пресс-конференции по случаю регистрации Фонда защиты гласности, было роздано нашим подзащитным в первые полгода. А дальше - без помещения, без денег, фактически без информационной поддержки. Журналисты не видели для себя никакой опасности и не верили в то, что им может понадобиться защита.
Год мы жили в раздумьях и поисках пути.
И Симонов придумал. И вывел, и повел, и вот - ведет.
Оказалось, что защита - не важно, каким словом это назвать - просто права читателя-зрителя знать правду, а журналиста эту правду говорить-добывать, не нужна тем, кто в России мог бы финансировать наши программы. Деньги дают американские фонды. Это называется гранты. За это нас неоднократно называли цэрэушниками. Пусть. Пусть Полторанин, наш первейший демократ, так думает. Пусть Леонтьев, Любимов, Соколов оттачивают свое проплаченное властью остроумие по поводу того, кому в России нужна гласность. У нас есть что предъявить: десять лет честного труда; журналисты, вытащенные из тюрем; десятки книг для будущих профессионалов; бесплатная юридическая помощь; материальная поддержка семей погибших коллег; десять региональных центров и - набат нашего мониторинга: все факты "наездов" на журналистику за ее законом охраняемое право говорить правду, вмененное тем же законом в обязанность.
Сегодня в Фонде восемнадцать сотрудников. Не так уж много. И конечно, не все мы можем, к сожалению. И к сожалению, с каждым годом не легче, а труднее работать. Нам не дано было изменить отношение к прессе и отношение прессы к обществу. Конечно, и Фонд защиты гласности с его черепахой знают в России не все журналисты. И призывы наши к журналистам большей частью - звук пустой. Но мы продолжаем считать, собирать, поддерживать. И я лично знаю наверняка, что вся наша работа продиктована не соображениями целесообразности, рациональности и выгоды, а простой любовью к замечательной человеческой профессии, от развития или умирания которой зависит, простите за пафос, будущее этой страны.