 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Лев ЛевинсонПравила для разговаривающих на площади
27 марта 1996 года Европейский суд по правам человека вынес решение по делу "Гудвин против Соединенного Королевства": начинающий автор журнала "Инджиниэр" обжаловал решения судов Великобритании, подвергнувших его штрафу за отказ раскрыть источник информации. Информация, полученная журналистом, касалась финансовых проблем компании "Тетра лтд" и имела гриф "строго конфиденциально". Хотя меры против публикации полученных материалов были заблаговременно приняты и прямых негативных последствий для фирмы не наступило, правительство, оправдывая наложенное на журналиста взыскание, ссылалось на более важный общественный интерес - стабильность бизнеса, который должен быть защищен от неправомерного вмешательства. Ведь без разоблачения нелояльного сотрудника сохранялась угроза дальнейших утечек - угроза, по словам докладчика в Апелляционном суде в Лондоне, "тикающая под компанией, как бомба с часовым механизмом".
Европейский судом, однако, свобода слова была оценена выше законных прав бизнеса. Суд решил, что наказание журналиста за нераскрытие информационного источника подрывает "жизненно важную роль прессы как стража интересов общества". Поэтому Уильям Гудвин, представитель прессы, в конце концов получил от Королевства компенсацию за неправомерное ограничение права, а сама пресса - еще одну правовую гарантию своей свободы.
Это прецедентное решение значимо для понимания современных правовых гарантий информационной свободы. При том, что права Европейской конвенции не раз толковались судом в Страсбурге в ограничительном, а не расширительном смысле, в данном случае свобода слова, очевидно, была поставлена выше коммерческих и иных корпоративных интересов. Почему? Не в силу ли осознания разности прав: права государства иметь военную тайну, корпорации - заниматься своим делом, и права каждого и всех на коммуникации. Последнее - это неотъемлемое право личности, право слушать и говорить. А значит, свобода информации и свобода СМИ как ее составляющая - вопрос личной, а не корпоративной правосубъектности.
При таком определении права на информацию защита его включает в себя как противодействие цензуре, огосударствлению и подконтрольности СМИ, борьбу за доступ к сведениям, так и противодействие информационным монополиям и манипуляциям, использованию информационных потоков вопреки интересам общества.
Вот почему небольшую статью, посвященную сегодняшним устремлениям в сфере российского информационного законодательства, казалось необходимым начать с определения тех ценностей, нивелирование которых мы наблюдаем и которым противостоят сегодня политические, полицейские и экономические силы. Кроме того, международное право, включая и упомянутое выше решение, - не только составная, но и приоритетная часть российского законодательства. Равно как и решение по делу "Йерсилд против Дании" от 23 сентября 1994 года, где Европейский суд защитил право журналиста транслировать людей и идеи "как они есть": нарушающими статью 10 Конвенции были признаны решения датских судов, оштрафовавших Йенса Йерсилда за документально и без комментариев переданные им в эфир расистские интервью. Так свобода информации победила в другой схватке - с моралью, диктующей журналисту, как он должен работать.
Так международные завоевания противостоят и налагаемым уже сегодня российской исполнительной властью ограничениям, и попыткам законодательно ограничить свободу слова, усилить государственный контроль за информацией.
Эти инициативы можно разделить на несколько направлений. С одной стороны, это стремление сформировать корпус идеологических законов (каковые вообще не вправе называться правом). С другой - расширение государственного контроля за информацией. С третьей - тенденция перевести СМИ с заявительного на разрешительный порядок деятельности и руководить ими. И наконец, увеличение стоимости информационного разнообразия, экономическое ограничение коммуникативных возможностей.
Идеологические предпочтения и табу итак частично узаконены в России. Примером может служить закон "О свободе совести и о религиозных объединениях" 1997 года, декларирующий "уважение" государства к религиям и запрещающий действия, оскорбляющие религиозные чувства граждан, несмотря на сохраняющую силу Декларацию прав и свобод человека и гражданина, принятую Верховным Советом России в 1991 году, которая гарантирует равную свободу религиозной и атеистической деятельности. Закон о религиях служит основой для практического запрета на распространение информации антирелигиозного и антиклерикального содержания.
Дополнением, внесенным в 2000 году в закон "О средствах массовой информации", прессе было запрещено распространение информации о наркотиках (о местах их приобретения, "преимуществах использования отдельных наркотических средств", т.е. о подлинной опасности героина, а не марихуаны, и т.п.). Это тоже идеологическое ограничение, хотя и камуфлированное под "борьбу с преступностью". И если об использовании этого правила против какого-либо издания пока неизвестно, то меч над большинством молодежных СМИ уже повешен - и не только молодежных, поскольку нельзя не писать о наркотиках. Смотри дело Йерсилда, по аналогии.
В перспективе же информационное поле может быть еще более идеологизировано. Вполне возможно принятие Думой внесенного правительством в 1999 году законопроекта "О противодействии политическому экстремизму". Концепция его сводится к антиэкстремистской "профилактике" и "созданию условий, исключающих возможность появления в обществе экстремистских настроений", для чего предусматривается активное сотрудничество государства, в том числе со средствами массовой информации, при проведении "идеологических, пропагандистских и иных мероприятий, направленных на предупреждение политического экстремизма". Иными словами, не просто допускается, а предписывается использовать информационные ресурсы в целях создания нужного власти политического климата. Этот псевдоправовой инструментарий уже апробирован созданной несколько лет назад Межведомственной комиссией по противодействию политическому экстремизму и готов к узакониванию.
Терминологию проекта закона "Об информационно-психологической безопасности" также уже обкатали в разного рода актах - президентских указах, правительственных и ведомственных постановлениях, таких как Концепция информационной безопасности, Государственная программа "Патриотическое воспитание граждан Российской Федерации на 2001 - 2005 годы". Так что содержащиеся в законопроекте установления вполне могут быть восприняты законодателем. А бороться предлагается с "разрушением единого информационного и духовного пространства Российской Федерации, традиционных устоев общества и общественной нравственности", с "утратой способности к политической, культурной, нравственной самоидентификации человека" и тому подобными призраками. Вносится этот проект не одиозным Виктором Илюхиным, а объединенной группой представителей всех фракций, включая видных демократов и других именитых людей: здесь и СПС, и "Яблоко", и "Отечество", и "Регионы", и "Народный депутат", и "Единство" - Эдуард Воробьев, Николай Герасименко, Александр Гуров, Николай Ковалев (бывший шеф ФСБ), Екатерина Лахова, Олег Морозов, Юрий Щекочихин и еще целый ряд.
Нельзя исключить и возможность реанимации идеи Высшего совета по защите нравственности на телевидении и радио. Соответствующий проект ждет своего часа. Его отклонение президентом Ельциным в марте 1999 года было связано с другой политической ситуацией: подготовленный "красной Думой" под себя, закон не подходил для Кремля. Сегодня же и Дума другая, и "предупреждение злоупотреблений свободой массовой информации и распространения не соответствующих действительности сведений" вполне соответствует курсу.
Другой блок законопроектов нацелен на Интернет. Все находящиеся в Думе варианты новой редакции закона о СМИ распространяют этот закон на глобальные информационные сети. По сути, такая идентификация правильна - но в обратном направлении. Не Интернет следовало бы, наверное, приравнять к СМИ, а СМИ стремиться приравнять к Интернету, то есть восстановить их как открытые пространства общения. Пока же многочисленные Интернет-регулировщики предлагают для Сети некие правила и условия, вплоть до внесенного на первое чтение проекта о лицензировании доступа к "иностранным информационным продуктам, которые могут быть применены для запрещенных законодательством РФ видов деятельности или иных противоправных действий". Оформлено это предложение в виде поправок в действующий закон "Об участии в международном информационном обмене". И хотя понятно, что авторы (во главе с представителем СПС Александром Шубиным) озабочены возможностью возделать еще одно сытное местечко по сбору с провайдеров "за доступ за границу", читается это - и прочитают, только примите закон - как установление для Сети разрешительного порядка пользования. Происходит это под разговоры об электронной торговле оружием и детской проституции ("Интернет не может оставаться вообще вне закона, в первую очередь с точки зрения информационной безопасности государств и их граждан", - пишет в заключении на законопроект Комитет по информационной политике). Но ведь это то же самое, что перекрыть улицы - на улицах ведь убивают, закрыть рынки, где обсчитывают и воруют.
Предложение коммуниста Сергея Глазьева, не столь откровенное, как демо-крата Шубина, - в том же ряду, хотя и объясняется благородными намерениями защитить от ведомственного произвола российский сегмент Сети. Казалось бы, глазьевский проект нейтрален: сводится он к дополнению закона "Об информации, информатизации и защите информации" специальной статьей "Особенности регулирования деятельности физических и юридических лиц в глобальной сети Интернет", в которой говорится, что эта деятельность в отношении лиц, находящихся под юрисдикцией РФ, "регулируется федеральными законами и нормами международного права". Но какие федеральные законы имеются в виду? Ведь сказав "а", придется говорить и "б" - принимать некий закон, в котором могут оказаться все те же "негативные информационные воздействия", "общественные нравственности" и прочие нехорошие вещи.
Внимание к Интернету параллельно процессам вокруг СМИ. Какой вариант закона "О средствах массовой информации" из предложенных новых редакций будет запущен, пока неизвестно. Но тенденция очевидна (тем более что идеи, содержащиеся в проекте Минпечати, наверняка будут протаскиваться): закрепить преимущественное положение издателя, усилив его роль за счет снижения самостоятельности редакции, становящейся придатком к издателю. Издатель назначает главного редактора. Кто платит, тот и заказывает музыку. Деятельность СМИ приравнивается к издательской, а последняя, по действующему законодательству, подлежит лицензированию. Так закон о СМИ может подойти к лицензированию деятельности средств массовой информации. А к таковым относятся, по проекту Минпечати, и информационные агентства, понимаемые весьма широко как "юридические лица, независимо от форм собственности и организационно-правовой формы, основным видом деятельности которых является сбор информации и ее распространение (преимущественно через средства массовой информации) посредством передачи по телекоммуникационным сетям или выпуска бюллетеней, вестников, программ и иных средств массовой информации". Получается, что под действие закона о СМИ подпадает практически любая деятельность, так или иначе связанная с информацией.
И последнее. Если об экономической составляющей ограничений свободы слова говорится в данном случае в конце, считать, что проблема вторична, вовсе не следует. В России стал практически невозможен некоммерческий информационный обмен, а рынок диктует свои требования - требования вторичные, продиктованные властью самому рынку. А интересы ее таковы, что информационный рынок должен отвечать задачам пропаганды и манипулирования. Если добавить к этому подчиненность "независимых СМИ" бизнес-элитам, свобода слова оборачивается немотой большинства. Таково положение вещей не только в России, и вряд ли какой-нибудь новый закон мог бы радикально изменить ситуацию. Однако в развитых странах, в отличие от России, эта проблема частично решается свободным и доступным полем глобальной Сети. Что возвращает нас к тому, что любое регулирование в отношении Интернет, дополнительное лицензирование и прочее оборачивается повышением его стоимости, становится экономическим ограничителем свободы слова для граждан.