 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Лариса БогоразИнтересное кино
Думаю, мне и моим современникам удалось посмотреть чрезвычайно интересное кино, точнее, киносериал под названием "История свободного слова в России ХХ века". И не только посмотреть, но и одновременно быть в нем участниками. Сейчас, по моим подсчетам, разворачивается четвертая серия, но начнем сначала.
Первая серия называлась "Мы живем, под собою не чуя страны". Затем началась вторая, остросюжетная: "От самиздата к гласности".
Там события разворачивались так: едва дописав не вполне лояльную власти статью, книгу, стихотворение, автор тщательно закатывал одну закладку с пишущей машинки в полиэтиленовую пленку, закапывал в снег, еще несколько закладок передавал знакомым, чтобы спрятали, еще одну пускал по рукам, и с этого момента произведение начинало собственную жизнь. Оно могло, например, пересечь государственную границу СССР - с ведома автора или без оного, а потом вернуться на родину в виде изданной книги. Надо ли напоминать о наиболее вероятной судьбе автора при таких поворотах судьбы его книги?
У меня и сейчас лежат на полке несколько таких вытаявших из-под снега рулонов - почерневшая по краям бумага, кое-что не вполне читаемо. Это рукопись книги Анатолия Марченко "Живи как все". А рядом - та же книга, но опубликованная в Москве пять лет назад.
В марте 1980 года, уже после ареста Марченко, наш друг биолог Борис Степанович Кулаев, углядел в нашем дворе вытаявшие из-под снега свертки, увез их в Москву, и его жена Ноэми Марковна Ботвинник перепечатала уцелевший текст. Андрей Дмитриевич Сахаров написал к нему предисловие. С надежной оказией я отправила ее за границу. Через несколько лет она была издана там сначала на русском языке, потом на английском.
А на стыке второй и третьей серий она была опубликована на родине, сначала в журнале "Знамя" с неизбежными лакунами (последствия нестандартного хранения рукописи), а потом в сборнике произведений А. Марченко, изданном "Мемориалом".
По-моему, этот сюжет наглядно свидетельствует о том, как продвигалась наша страна от состояния "без права переписки" к нынешнему. В ней и ответ на во-прос "Кому нужна эта гласность?". Да вот мне и нужна! И еще многим другим.
Дальше началась третья серия: "Между гласностью и свободой печати". Гласность в начале перестройки провозгласил Горбачев - не забудем сказать ему спасибо за это. Не знаю, понимал ли он сам, что гласность неизбежно станет началом пути к свободе информации, что остановиться на этой точке просто невозможно и либо придется следовать по этому пути к свободе печати, либо - откатываться назад (а в сериалах так часто случается). В чем разница между гласностью и свободой печати? Я толком не знаю, как отвечать на этот вопрос, и провела сейчас непредставительный блиц-опрос. Никто из опрошенных ничего вразумительного не сформулировал. Так что попытаюсь подобраться к ответу с другой стороны, опираясь на примеры из жизни.
Когда и в МВД, и в ФСБ, и в Прокуратуре, и в Думе, и в федеральных вооруженных силах в Чечне появились пресс-секретари, обязанные поддерживать контакты с обществом, пусть даже такие, как г-н Ястржембский, - это, по-моему, можно назвать гласностью.
А когда независимые журналисты (Дмитрий Холодов, Андрей Бабицкий, Анна Политковская) на свой страх и риск разыскивают информацию на интересующую их (и общество) тему, когда находятся издания, каналы, которые эту информацию обнародуют (разумеется, в пределах закона), а власть (сдерживаемая законом) не только не смеет чинить препятствия журналистам и СМИ, но и (вынужденная законом) способствует им в осуществлении их профессиональной деятельности - вот это, на мой взгляд, похоже на свободу печати. Однако, если вспомнить, чего стоила эта свобода Холодову, Бабицкому, Политковской, да и самим независимым СМИ...
Съемки четвертой серии еще только начались, и пока неизвестно, как она будет называться. На нынешней стадии ее можно было бы назвать "Перетягивание каната", но, какова будет развязка, еще неясно.
Та свобода печати, которую мы имеем сегодня, вызывает массу претензий, причем не только у ее противников, но и у рьяных сторонников. Аргументы и методы тех, кто принципиально против, хорошо нам известны: в Совете безопасности РФ разработана Доктрина информационной безопасности. Казалось бы, "информационная безопасность" призвана обеспечивать сохранение государственной и военной тайны, но, оказывается, этого мало.
Мы, конечно, понимаем, как неудобна власти свобода печати, но нам, гражданам, она просто необходима. Если копнуть поглубже, она необходима и власти, но власть понимать этого не желает. Поэтому все чаще сохранение государственной, военной тайны используется как предлог для борьбы со свободой слова и свободой информации, причем власть не довольствуется узаконенными ограничениями в этой сфере, а прибегает к произволу и прямой силе. Этого достаточно, чтобы понять отношение власти к "праву переписки".
А что думает о "праве переписки" третья сторона - рядовые граждане, потребители информации? Как они сами оценивают уровень гласности, уровень свободы слова, полученный ими при Горбачеве?
В 1966 году Московская Хельсинкская Группа проводила семинар для правозащитников, посвященный этому вопросу. Организаторы были готовы услышать массу претензий - и уровень невысок, и законодательно он не обеспечен... Упреки власти мы действительно услышали. Но для меня было немалой неожиданностью, когда в выступлениях некоторых правозащитников (!) прозвучало, что этой самой свободы оказалось слишком много! Одно выступление так и называлось: "Что страшнее цензуры".
Претензии к СМИ оказались разнообразны. Попытаюсь их хоть отчасти классифицировать.
1. Пресса, радио, телевидение стали распространителями неграмотности, ненормативной лексики, дурного вкуса и т.п.
2. Структура СМИ перестала соответствовать самым коренным интересам общества - в них не находят себе места проблемы образования, науки, прав человека. Если и встречаются публикации на эту тему, то сделаны они на пещерном уровне, и в результате культурный уровень общества падает. В общественное сознание внедряются такие бредовые идеи, как зомбирование, телекинез и т.п.
С некоторыми положениями критиков я вынуждена согласиться. Действительно, для меня символом начала гласности стала страница "Литературной газеты", на которой в глаза бросалась грубейшая орфографическая ошибка. Ошибок в прессе и правда очень много. Но гласность ли в этом виновата? Или в штатах редакций сократилось количество корректоров?
К ненормативной лексике я отношусь терпимее, даже почти с симпатией. Что поделать, как говорим, так и пишем. Норму диктует живая речь, а не секретарь райкома по идеологии.
А вот внедрение в массовое сознание некоторых идеологем мне тоже кажется весьма опасным явлением. Лет десять назад в СМИ появилось выражение "лицо кавказской национальности". Сейчас речь не о безграмотности его, а о том, что все, как по команде, стали им пользоваться. Конечно, СМИ сообщают нам информацию - такова их функция. Что-то произошло, и завтра я узнаю об этом из своей газеты. Но в нагрузку к информации о совершенном преступлении мне обязательно сообщат, что хулиганом, грабителем, насильником оказалось "лицо кавказской национальности".
Внимание! Сейчас я предложу ввести цензурный запрет на выражения такого рода - даже при том, что такая информация была совершенно достоверной (так у него и в паспорте записано).
Кто и как может запретить сообщать журналисту об этом факте? Вводить предварительную цензуру?
Нет, остановить журналиста может только самоцензура, его собственная личная ответственность. А если ее недостает, пусть коллеги объяснят ему, почему не все даже достоверные факты надо торопиться предавать огласке. На том семинаре 1966 года прозвучало предложение (кстати, из уст самих журналистов) организовать нечто вроде профессионального суда чести.
Я представляю себе, сколько проклятий падет на мою голову! Ка-ак! Чтобы кто-то (пусть и коллеги) запрещал (или даже "не рекомендовал") мне сообщать то, что мне доподлинно известно? Но как найти выход из таких ситуаций? Если мы против (а я против) государственной цензуры, против произвольного контроля власти над СМИ, то нам придется помнить, что свобода слова предполагает ответственность - ответственность журналиста и каждого, кто хочет этой свободой пользоваться. Речь идет о необходимости самоконтроля. Ведь если сегодня 80% москвичей с подозрением косятся на чернявеньких и поддерживают мэра Москвы в его стараниях незаконно ограничить свободу передвижения для приезжих, особенно с юга, то, я думаю, в этом немалая доля вины тех, кто писал о "лицах кавказской национальности".
На том же семинаре известная журналистка Юлия Вишневская возражала против того, чтобы журналистам вменялось в обязанность "воспитывать" потребителя информации. Ее выступление называлось, кажется, "Информация против агитации". Внедрять в сознание нравственные принципы - не дело журналиста, для этого, говорила она, у меня есть собственная мама. Теоретически я с ней согласна, но что делать, если мы видим, какое влияние СМИ оказывают на самосознание народа. Как снять с себя эту колоссальную ответственность?
Может быть, самиздат потому так много значил для нашего общества, что авторы, распространители и читатели приняли эту ответственность на себя. Информация проходила контроль на нескольких стадиях: на уровне получения и отбора, на уровне распространения и потребления. Как видите, я утверждаю: в самиздате цензура существовала, но осуществляло ее не государство, а само общество и сообщество самиздатских авторов.
Не воспользоваться ли этим опытом в новых условиях?