 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Олег ЯницкийЦена вестернизации
Уже десять лет, как Запад помогает выжить экологическому движению на всем постсоветском пространстве. Пора попытаться определить социальную, политическую и моральную цену этой помощи, тем более что некоторые ее программы, такие как "семена демократии", завершились. В своих размышлениях я буду опираться на собственные исследования, проведенные мною в 1997-1998 годах в России, на Украине и в Эстонии.
Полагаю, что вестернизация в том виде, в котором она происходила последние десять лет, была на 9/10 вынужденной. Два мощных процесса шли в эти годы рука об руку. Первый - это ухудшение национального контекста. Во всех трех странах многие достижения по снижению экологического риска в результате массовых кампаний протеста 1987-1991 годов были позже сведены к минимуму. Те немногие "зеленые" политики, которым на волне демократического подъема удалось войти в высшие властные структуры (общесоюзный парламент и др.), были вытеснены оттуда или вынуждены были сменить политическую окраску. В государственной поддержке "зеленым" было отказано. Для большого бизнеса они были только помехой. Все это буквально выталкивало защитников среды из процесса реформ.
Второй - это вторжение армады богатых экологических и иных миссионеров с Запада. Это были мощные региональные государственные и общественные организации, десятки частных и общественных фондов, представительства международных экологических организаций, так называемые "сетевые структуры" и бесчисленное количество отдельных "инициатив".
Такому тандему "выталкивания - втягивания", как выяснилось, не смог противостоять никто. Чтобы выжить, национальные экологические организации вынуждены были искать ресурсы и защиту на богатом и стабильном Западе. Опасность внезапного открытия "границы", государственной и ментальной, была осознана много позже, когда ситуация стала практически необратимой.
Социальная цена
Тут, как представляется, выигрыш "зеленых" был наибольшим. За прошедшее десятилетие тысячи активистов прошли западную школу. Они научились работать по западным стандартам, интегрировались в сети международных экологических организаций. Они научились зарабатывать деньги, чем спасли себя и свое ближайшее окружение от нищеты и безысходности, их разрушительного воздействия на личность и психику человека. Более того, они научились мыслить по-западному, то есть прежде всего рационально оценивать ситуацию и собственные возможности. На мой вопрос: "Что лично вы, помимо финансовой стабильности, приобрели, выйдя на международный уровень?" - доступ к нужной информации, расширение профессиональных контактов и обретение навыков работы по международным стандартам были названы в качестве приоритетных. "Зеленые" приобрели дополнительный социальный капитал в виде престижа и имиджа "респектабельных и ответственных".
Наконец, "зеленые" сохранились как социальный слой, хотя и очень-очень тонкий. Думаю, не будет большим преувеличением сказать, что во всех трех странах "экологические сообщества", какими бы разными они ни были, представляют собой анклавы западного образа жизни.
Что потеряли? Прежде всего независимость, которой они обладали, будучи членами неформальных групп и движений. Мои опросы 1987-1991 годов неизменно свидетельствовали, что главными мотивами социального действия экоактивистов советской эпохи были самоорганизация и самореализация. Движение строилось и мотивировалось снизу и изнутри, несмотря на куда более узкий, по современным меркам, коридор социально-политических возможностей. Тем оно и отличалось от официозных общественных организаций, что в нем никогда не было комплексов "старшего" и "младшего" братьев. Сегодня зависящие от западных доноров экологические ячейки во всех трех странах страдают комплексом "младшего брата", хотя, естественно, не любят в этом признаваться.
Хуже другое. "Зеленые", по моим наблюдениям, утеряли перспективу, а может быть, и смысл жизни. Формат очередного "проекта", жестко ограниченный временными и ресурсными рамками, приучил активистов действовать теперь лишь короткими перебежками (от заявки до отчета), не позволяя большинству из них мыслить стратегически, ставить перспективные проблемы. Совсем не случайно, что среди российских "зеленых" практически нет "глубоких экологистов", потому что это - уже философия жизни, экологическая метафизика.
Могут возразить: а зачем эта способность, когда сегодня надо просто выжить, сохранить "зеленое" сообщество до лучших дней? Но просто выживание, даже весьма комфортабельное, - это всегда деградация, утеря интеллектуального потенциала. Собственно говоря, в замкнутых на выполнение грантов экологических ячейках произошло то же, что и в большом обществе: постоянная нужда в деньгах, необходимость следования обязательствам и правилам игры, устанавливаемым в конечном счете международными финансовыми организациями, постепенно вытесняли творческое общение, а вместе с ним и потребность в духовной активности, которая всегда была присуща интеллигенции, этому авангарду экологического движения на всем пространстве Российской империи. Придет время, и экологические проблемы вновь займут первые строки публичной повестки дня. И тогда снова критическим ресурсом станут не доллары, а идеи. Будут ли готовы "зеленые" к такому повороту событий?
В ситуации раздвоенности
Стремительная вестернизация создала у вовлеченных в нее экоактивистов ощущение раздвоенности и психологическую напряженность. С одной стороны, "мы" более других продвинуты на Запад, укоренены в международных сетях, владеем интернациональными "ноу-хау", оснащены новейшей техникой, названия наших организаций включены в справочники и директории по всему миру. Но с другой - что же будет с нами завтра, если привычный финансовый источник вдруг иссякнет? Кому мы здесь нужны?
Корень этой проблемы в том, что российские и другие "зеленые" так и не успели духовно устояться: сначала их "вела" собственная порождающая среда (университеты, научные институты), а потом их сразу подхватили западные доноры. То есть вестернизация не потребовала от "зеленых" особых усилий. Они как бы просто закрыли одну дверь и вошли в другую. Однако попадание в "сети вестернизации", наброшенные чужой рукой на страну хаоса и распада, не прошло для "зеленых" даром.
Растущая зависимость от этой сети постепенно сформировала у многих экоактивистов "коммуникативный" жизненный уклад. Погруженность активистов в международные сети и связи привела к доминированию средств социальной активности над ее содержательными целями, тиражирование информации и обмен ею - над производством новых знаний, ко все более сильной зависимости поступков активистов от поведения организации как целого. Как заметил один из лидеров "зеленых", "мы так боролись с Системой, что не заметили, как построили свою собственную".
"Коммуникативный уклад" является одновременно адаптивным и охранительным. Охранительность проявляется в дистанцировании от общества и его насущных проблем, а также в постоянных усилиях по поддержанию престижа организации и накоплению ресурсов. Вольно или невольно, приоритетными становятся не насущные проблемы страны, а те виды деятельности, которые поддерживают организацию на плаву. В результате поведение групп приобретает все более утилитарный характер, а в политическом плане становится консервативным. Охранительность проявляется также в стремлении к постоянному расширению сферы своего влияния, в контроле над ключевыми источниками информационных ресурсов. Особые усилия прилагаются к укоренению в центрах и сетях международных экологических организаций. В подобной атмосфере члены экологического сообщества часто уже не друзья и тем более не "братья", а конкуренты и соперники.
Активизм против науки
Речь идет о вялотекущем, но весьма болезненном конфликте между сообществом "зеленых", с одной стороны, и научным - с другой. "Семена демократии" стали насаждаться западными донорами прежде всего в среде неформальных экологических организаций. В программах западной помощи подчеркивалось, что соискателями грантов не могут быть научные организации, заявки на исследовательские проекты также не принимались.
Казалось бы, активисты выиграли. Действительно, они получили возможность заказывать или просто покупать научную информацию, необходимую для выполнения того или иного проекта. Постепенно, однако, выяснилось, что в проигрыше оказались и те и другие. Активисты, "заказывая науку" под конкретный проект, постепенно теряли вкус к науке и навыки исследовательской работы. Не имея времени и средств для повышения своего профессионального потенциала, активисты постепенно превращались в посредников между заказчиком и некоторой научной ячейкой, производящей требуемую для выполнения проекта информацию.
Поскольку сохранение организации непосредственно зависело от практического знания, организационных "ноу-хау", это знание все более становилось инструментальной ценностью. То есть выживание экоНПО ставилось в зависимость от того, где лежит уже готовое к употреблению знание. Знание, ориентированное на долгосрочные социальные изменения эволюционного характера, в массе активистов спроса не имеет.
Осознав эту опасность, наиболее дальновидные лидеры "зеленых" стали вести научные исследования самостоятельно. Однако такое было под силу лишь немногим, а поле для подобного маневра чрезвычайно ограниченным. Вот как интерпретирует ситуацию лидер радикального крыла российских "зеленых": "При подготовке акций мы пользуемся самой широкой информацией, которая есть по этой теме. Обычно это то, что лежит на поверхности, потому что мы не имеем возможности глубоко копать. Для этого надо бы выезжать на место, сидеть в библиотеках, встречаться со специалистами. У нас такой возможности нет... Мы работаем обычно только с активистами экологического и других движений и получаем от них уже в сжатом виде исходную информацию по проблеме". Или еще более категорично: "Мы - не из научной среды, мы пришли из политики".
Активисты признают, что они иногда пытаются использовать ученых в своих диалогах с прессой или оппонентами, но только тех специалистов, которые "котируются", то есть обладают политическим весом. Местные ученые, как правило, для такой роли не годятся, так как уже ангажированы местной администрацией или другими политическими силами.
Вестернизация как политика
В политическом отношении баланс приобретений и потерь еще менее благоприятен. За возможность доступа в качестве наблюдателей (реже участников) к процессам европейской и глобальной экологической политики "зеленые" рассматриваемых стран фактически заплатили политической маргинализацией у себя дома. Менее 10% респондентов оценили транснационализацию деятельности своих экоНПО как дополнительную возможность влияния на формирование государственной экологической политики в своих странах.
Это позволило Западу уже с конца 1980-х годов, но особенно после развала СССР, вести в отношении экологических организаций на всем постсоветском пространстве целенаправленную политику вестернизации, понимаемую здесь как комплекс мер по перестройке этих организаций и их деятельности по западным стандартам.
Кроме того, Западу необходимо было иметь четкое представление об экологической ситуации в постсоциалистических странах. Поэтому и по сей день исследования состояния среды, сбор информации и идентификация проблем остаются приоритетными для западных доноров. Наличие дружин охраны природы, хорошо организованных, сплоченных, с большим опытом практической работы, а главное - весьма устойчивых во времени, было просто находкой для тех, кто был призван осуществлять западную экологическую политику в России и других странах.
Системы поддержки экологических организаций посредством грантов, как отмечают сами западные исследователи, была "дискриминационной", поскольку заявки зачастую оценивались не по сущностным критериям, а по качеству английского языка, соответствия текста заявки заданному формату и др.
Представляется, что самым главным результатом политики вестернизации деятельности "зеленых" на постсоветском пространстве явился распад некогда единого экологического движения на множество относительно автономных образований - экоНПО, внутри которых существуют еще более дробные ячейки - проекты. Да, Запад построил и получил если не полностью контролируемую, то всегда доступную сеть организаций. Сеть весьма обширную, но с низким мобилизационным потенциалом. Что и проявилось, когда потребовалось собрать все "зеленые" силы России в один кулак для публичной акции на политической арене России.
Типичный образ мыслей
Алгоритмами локального действия российские активисты овладели вполне, а вот навыком мыслить глобально? Скорее, нет. Суть произошедшего сдвига - в снижении социального статуса экологических проблем, в превращении их из социополитических в организационно-технические путем разбивания первых на ряд дискретных отраслевых задач, решаемых отдельными экоНПО. Мотив здесь достаточно очевиден. Подобное "снижение" проблемы дает активистам шанс на получение следующего гранта и уменьшает вероятность конфликтов с власт-ными структурами. Здесь западная помощь сыграла на руку местным бюрократам, которые могут больше не опасаться нестандартных мыслей и неожиданных ходов этого, некогда неформального "зеленого" сообщества.
Наконец, самая, с моей точки зрения, большая потеря - это растущая жесткость, антидиалогичность мышления.
А с кем, собственно говоря, "зеленые" могут вести диалог? С грантодателями? Но они заказчики, требующие игры по их правилам. С учеными? Но они ведь только "подрядчики", исполнители конкретных уроков, задаваемых им лидерами экоНПО. Мне неизвестен случай, когда активисты захотели бы сесть с учеными за стол сугубо научных переговоров. С другими социальными движениями или НПО? Но, как уже неоднократно было показано, российские и другие общественные экологические организации до самого последнего времени от них всегда стремились дистанцироваться. Да, с государственными ведомствами экоактивисты неоднократно пытались наладить двустороннюю коммуникацию, но чиновники от экологии, особенно на высших уровнях власти, не очень-то склонны видеть в лидерах экоНПО равноправных партнеров. Но кто же тогда партнер "зеленых" в экологическом диалоге, способный воспринимать их идеи и одновременно достойный их внимания?
Эта проблема "зеленых" имеет глубокие корни в либеральной политике российских реформаторов. Экологическая проблематика, столь популярная в публичных дебатах эпохи перестройки, была вытеснена идеологами монетаризма, шоковой терапии и обвальной приватизации. Массовые "зеленые" тусовки эпохи перестройки ушли в прошлое. Наметки собственных концепций (альтернативных поселений, системы особо охраняемых природных территорий) так и не стали темами публичных дискуссий за рамками "зеленого" сообщества. Последнее для них просто опасно - ведь, чего доброго, можно потерять свою нишу в "грантовом" пространстве, а следовательно, и единственный источник существования. Снова диалог был побежден процедурой.
Нет и диалога с культурой с большой буквы. Общение "зеленых" состоит из бесконечной цепи неотложных коммуникаций. Чем дальше, тем больше активисты "решают" и "программируют", но все меньше рефлексируют и дискутируют. И эта культура постоянного "делания" отражается на стиле мышления "зеленых" не лучшим образом, поскольку общекультурный запас, некогда накопленный "зелеными", иссякает. Но даже если потребность в диалоге, хотя бы во внутреннем кругу, возникает, то его формат уже задан. Диалог постепенно вырождается в пинг-понг стандартными упаковками слов, теми, что, как любят выражаться "зеленые", "у всех на слуху". Пусть даже и на слуху международном.
Кстати, о самом языке общения, то есть английском. Не говоря уже о том, что 90% наших активистов владеют им лишь в своей, узкопрофессиональной области, они все время должны мыслить теоретическими конструкциями и просто языковыми клише, которые не имеют аналогов в русском (или украинском). Например, за десять лет интенсивных международных контактов так и не удалось удобоваримо перевести на русский английский термин environment, или, напротив, объяснить западным партнерам, что же понимается под нашим всеобъемлюще бессмысленным "окружающая среда". Но "их" термины проще, лапидарней, к тому же они общеприняты в европейской культуре, и поэтому "зеленым" волей-неволей приходится мыслить в заданном извне языковом формате, некоем basic English для международной коммуникации. Нельзя сказать, что эта опасность не осознается. Как сказал один респондент: "Есть две опасности. Одна - это то, что мы должны всегда изложить наши проблемы на их языке. Тут многое неизбежно теряется. Вторая, что мы тем самым невольно загружаем свое мышление чуждыми нам образами и представлениями, уничтожая тем самым свои собственные".
Что - это и есть современная западная культура, или, как уже не раз бывало в российской истории, мы опять вошли в европейский дом с черного хода? Только если раньше воспитателями наших предков оказывались немецкие парикмахеры, французские повара, английские горничные или просто искатели легкой наживы, то сегодня мы даже не вправе спрашивать у многочисленных западных консультантов и советников, кто они, что они знают о нашей жизни, потому что можем лишиться желанных долларов и марок.
Вестернизация экологического движения на постсоветском пространстве, включение его в международные ресурсные и информационные сети привела, по существу, к его демобилизации и распаду на относительно автономные организационные структуры и их дистанцированию от национальной почвы. Фактически произошло размежевание национальных экоНПО на международные и локальные.
Изменился и характер солидарности "зеленых". Вместо альтруистических и гражданских ценностей ее основой стали теперь корпоративные отношения, базирующиеся на четко оговоренных взаимных обязательствах и эквивалентном обмене ресурсами. "Дружба" и "братство" уступили место рациональному разделению труда между участниками "проекта".
В конечном счете вестернизация экоНПО и государственных структур не столь уж различна: опора на западную помощь, рационализация коллективного поведения, преобладание текущих задач над стратегическими, технократизм мышления и практицизм социального действия - все подобные сдвиги типичны для "переходного" общества в целом.