 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Фатима ДемельхановаПоездка в Чечню
Я не была дома с начала второй чеченской войны. Пережив первую войну в Чечне, я думала, что не увижу много нового для себя. Однако увиденное оказалось более страшным, чем я ожидала.
Добравшись поездом до Назрани, я несколько часов провела у своих родственников, беженцев из Чечни. Но мне не терпелось попасть домой. Из Назрани в Грозный можно добраться только "рафиком" за 60 рублей. После первого блокпоста атмосфера стала душной и напряженной, хотя пейзаж за окнами не изменился. Я не считала количество блокпостов, но ехали мы более трех часов, а раньше эта дорога занимала час с небольшим.
В Грозном на остановке у Центрального рынка стояли автобусы разных маршрутов. Люди, в страхе перед непредсказуемостью предстоящей дороги, садились в автобусы. Паника там стала чем-то обыденным и передалась мне. До дома - 10 минут на автобусе, но есть ли кто-нибудь живой на нашей улице? Где я переночую? С окончанием светового дня начнется комендантский час.
Я решила не рисковать, ведь цена риска - жизнь. Это мне стало понятно сразу, без объяснений. Этим насыщен воздух Чечни.
Я поехала в Чечен-Аул, где живет мой брат с женой. Брат разводил огонь в печи, радуясь, что ему удалось припасти немного дров. Настала ночь, и в небе заревели самолеты. Этот звук означает, что самолет где-то непременно сбросит свой смертоносный груз. Этот звук знает в Чечне любой ребенок. Мимо окон пролетало что-то красное, свистящее. Я не сразу поняла. "Трассирующие", - спокойно сказал мой брат.
Наутро я поехала в Грозный. Миновав благополучно несколько постов, наш автобус подъехал к последнему. Водитель привычно отдал солдату свои документы с вложенным "пропуском" (пропуском в Чечне называют 10 - 20 рублей, которые водитель автобуса отдает на каждом посту). "Всем выйти из автобуса, - рявкнул солдат, - и с развернутыми паспортами вперед!" Люди молча вышли и стали собираться у начала протянутой с двух сторон колючей проволоки. Она образовывала узкий коридор длиной около 100 метров. Второй солдат сидел тут же в домашнем, мягком кресле, лениво направив на нас автомат. Мы терпеливо ждали, негромко переговариваясь на чеченском. "Какие еще разговоры, - наемник подошел к нам, - а то никто у меня тут не пройдет!" И все знали: не убьют, так попадешь в Чернокозово, а пока насобирают денег тебе на выкуп, выйдешь изуродованным получеловеком.
Наконец я стою у родного дома. Он цел!!! Снесена часть крыши, БТР разворотил забор и ворота, но дом цел! Здесь прожила свои последние дни моя мама: она умерла от инфаркта после первой войны, как и многие другие чеченцы, не выдержавшие напряжения.
Осторожно пробираюсь внутрь. Вроде мин нет. Двор зарос бурьяном высотой в человеческий рост. В доме мародеры не оставили практически ничего. Стоит сгнивший под дождем диван. Вспоминаю, как бегала кругами вокруг мамы, когда она семенила во время бомбежек в подвал к соседям. Как будто я могла ее защитить!
Вдруг появилась соседка.
- Деши, ты давно приехала?
- Еще в начале марта. Чуть не первая. Пошли ко мне - полдома моего зятя уцелело, и я там живу.
Она продолжала рассказывать:
- Мы с Раисой приехали первые. Тогда на нашей улице не было никого. Было страшно. То и дело появлялись мародеры, и военные, и так. Однажды в конце улицы появились БТРы и много солдат. Мы с Раисой испугались, стали выкрикивать разные имена - чтобы казалось, будто здесь много народу живет. Я собралась с духом, вышла на улицу и попыталась показать, что у нас здесь идет мирная жизнь. Стала поджигать кучу опавших листьев. А в куче этой оказался пустой баллон из-под дихлофоса. Он взорвался. Солдаты залегли и приготовились стрелять. Я испугалась еще больше и юркнула за их спины. Потом они поняли, в чем дело. Стали смеяться. Меня не тронули. Потом они заходили в каждый двор и дом - видимо, это была зачистка, от кого непонятно. А я от шока зачем-то продолжала ходить за ними. "Ты чего за нами ходишь?" - не по-доброму спросил один солдат и направил на меня автомат. "Да брось ты, старуха же", - сказал второй. И тут я опомнилась. Первый зло посмотрел в мою сторону, и они ушли. Когда зачистка закончилась, в кустах шиповника у своего дома я увидела что-то подозрительное и побоялась подходить близко. Уже летом саперы забрали подарок, который оставил мне первый солдат.
В другой раз, - рассказывала соседка, - я услышала шум на улице и осторожно выглянула. По улице ехал БТР, машины и строительный кран. Не зная, как защитить себя и свой дом, я вышла к ним навстречу. Солдаты, такие же грязные, как я, удивленно на меня уставились. А я говорю: "Ребята, у вас не будет полбуханки хлеба?" Который постарше, офицер наверно, сказал дать мне что-нибудь, и молоденький солдат достал из БТРа буханку хлеба и две тушенки. После этого они двинулись в тупик, где двор Мансура. Его дом был разрушен до основания еще в первую войну, и его семья все три года между войнами работала на стройматериалы. Я видела, как солдаты стали краном грузить его стройматериалы. Не оставили ничего. Бедный Мансур.
Эту ночь я провела у Деши. На следующий день я увидела, что на нашей улице действительно обитают люди. В основном пожилые. Молодые боятся зачисток и не возвращаются в город. Ведь для военных, чтобы забрать человека, никаких оснований не нужно.
- Помнишь почтальонку Хеду? Только вчера забрали ее сына, - рассказывала соседка. - Он стоял у своего дома, когда внезапно появился БТР. Военные потребовали паспорт. Когда его забирали, он кричал, что вот его дом и паспорт в доме. Теперь Хеда не знает, к кому кинуться, ведь у нее нет денег на выкуп. Хорошо, что она смогла хотя бы узнать, куда его забрали. Многие не могут и этого.
- На прошлой неделе моего родственника, - рассказывал другой сосед, - удалось выкупить из Чернокозово. Он рассказывал, что надзиратели придумали свое "Поле чудес". Моего родственника и еще двоих бросили в круглую яму глубиной в человеческий рост. Надзиратели наобум стреляют в яму, а те трое бегают по кругу. Побеждает тот, кто останется жив.
Многие улицы Грозного перекрыты военными. Во многих местах стоят дощечки с надписью "Мины". Редкие грозненцы, решившиеся идти пешком, настороженно озираются - не дай Бог в безлюдном месте встретиться с военными. Так ходила и я. На месте Грозного сейчас сплошь бетонные глыбы блокпостов, кучи обломков, уцелевшие куски зданий и колючая проволока.
Если в Грозном идет война, то это война с мирными жителями. У меня было ощущение, что солдаты с блокпостов боевиков никогда и в глаза не видели. А простые люди подвергаются на блокпостах унижениям в самых разных формах. "Правительство и армия сделали все, чтобы местные жители нас возненавидели" - сказал как-то офицер одному моему знакомому.
При этом не все военные потеряли остатки человечности. Вот какую историю рассказала моя знакомая из поселка Гикало. Ее брат, молодой человек, собрался в город, вышел на трассу и встал на остановке. Проезжающий мимо БТР резко остановился. Выскочили несколько солдат. Они скрутили брата моей знакомой, надели ему на голову мешок и увезли (весьма рядовое событие для сегодняшней Чечни). Через какое-то время БТР остановился, его оттуда выволокли и бросили на землю.
- Что это? - спросил кто-то, судя по голосу, немолодой.
- По дороге взяли, - ответил солдат.
- В расход, - сказал первый голос.
- Можно я? - спросил кто-то третий.
- Валяй.
Брата моей знакомой подняли и подтолкнули дулом автомата в спину. Он слышал за собой шаги только одного человека. В какой-то момент солдат шепнул ему: "Лежи смирно, пока не уедем", и с силой толкнул в какую-то канаву. Раздалась автоматная очередь. Он долго лежал, пока не услышал шум отъезжающего БТРа. С большим трудом он освободился от мешка и веревки и осмотрелся. Рядом были пригородные дачи. Он осторожно вылез из канавы и пошел. Под ноги попалась пустая бутылка. Значит, за стаканом водки "пожилой голос" отправил его в расход.
Через четыре дня я в последний раз поехала в Чечен-Аул. У поворота на Пригородное на трассе стоит автомагазин. Здесь нам дорогу перегородил БТР. Автобус свернул в Пригородное, чтобы объехать. Я видела, как из магазина солдаты переносили какие-то ящики в БТРы. Когда я уже была в Ингушетии, брат возбужденно рассказывал, что по ЦТ показывали, как хорошо знакомый нам автомагазин расстреливали из гранатомета. Сопровождалось это следующим комментарием: "Вы видите уникальные кадры уничтожения снайпера, притаившегося в этом здании".
Я не однажды слышала истории о производстве телевизионных картинок по обезвреживанию боевиков. На глазах у всех рядом с каким-нибудь домом устанавливаются камеры, спецназовцы окружают дом, подползают, врываются внутрь, выволакивают из дома какого-нибудь обалдевшего крестьянина и затем ведут мимо камер новоиспеченного "боевика". Я сама не раз видела подобные сюжеты в Москве, и шестое чувство подсказывало мне, что вовсе не боевиков они хватают.
С вечера к Чечен-Аулу стали подтягиваться солдаты. Брат предполагал очередную зачистку. Зачистки проводятся примерно каждый месяц, и всегда забирают людей. А обнищавшие родственники не всегда способны их выкупить. Брат рассказывал о своем знакомом, которого недавно вызволили за 5 тысяч долларов из Чернокозово. Пока собрали нужную сумму, ему отбили почки и сломали два ребра.
Несомненно, только особые люди могут быть надзирателями в концентрационных лагерях, но где их брать в таком количестве, знают, наверно, только в России. А ведь вся Чечня сейчас - концентрационный лагерь. Брат рассказывал, как в прошлую зачистку к ним в дом ворвались человек 30-40. Перевернули все вверх дном, все топтали, ломали. Его жена после такого набега от испуга покрылась какими-то красными пятнами и два дня не могла встать с постели.
Утром мы узнали, что выезд из села запрещен, село окружили солдаты и бронетехника. Сельчане привыкли к подобным акциям, хотя ждать проверок спокойно не может никто. Мне рассказывали, как забирали понравившуюся солдатам девушку, заявляя, что она в "списках". "В Алдах, - говорил знакомый, - в прошлую зачистку только с нашей улицы забрали 80 человек, в основном женщин. Якобы они в "списках", якобы ходили на митинги".
С разных сторон в село вошли солдаты с собаками. Стали раздаваться взрывы. Впрочем, к взрывам все привыкли: они раздавались каждую ночь. Правда, если были жертвы, военные потом извинялись, мол, не туда попали.
Мне уже нужно было ехать. Я вышла на дорогу и увидела две легковые машины. Они ехали через Чечен-Аул транзитом и застряли. Я подошла к солдатам и стала объяснять, что мне нужно в Москву, у меня билет на руках, я там учусь и сюда приехала на несколько дней. Один из солдат вяло ответил: "Иди!" Я пошла дальше. Метров через 500 стоял БТР и другие солдаты. Тут разговор был другой. На мои объяснения молоденький солдат ответил: "Шаг вперед - стреляю, бл... Военное время, бл..." Я было повернула обратно, когда рядом остановилась легковая машина и водитель сказал: "Быстрее садись". Оказалось, водителю одной из тех машин, которые я видела, удалось договориться с офицером, конечно, не бесплатно.
Добравшись до Грозного, я села в рафик до Назрани. И пока рафик останавливался на каждом посту и водитель отдавал 10 рублей или пачку сигарет, я опоздала на поезд. Но через два дня я уехала.
А беженцам нельзя просто взять билет и уехать. Им нужно получить разрешение в отделении милиции. И что это за процедура, я не знаю.
В поезде молодая мама никак не могла угомонить своего пятилетнего мальчика, пока не сказала: "Сейчас придет русский с автоматом".
7 октября 2000 года