Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал

Содержание номера

Александр Верховский

Русская Православная Церковь и свобода выражения в светском обществе

Александр Верховский - вице-президент Информационно-исследовательского центра Панорама, обозреватель газеты Русская мысль.

Все прошедшее десятилетие не утихают опасения - не приведет ли происходящее после десятилетий гонений восстановление Русской Православной Церкви к восстановлению, в той или иной форме, церковного контроля над обществом. РПЦ воспринимается как преемник дореволюционной огосударствленной Церкви, охотно пользовавшейся правом церковной цензуры, и Церкви подсоветской, лояльной (пусть невольно) к репрессивному аппарату тоталитарного государства. Такое наследие позволяет - и даже заставляет - подозревать и нынешнюю РПЦ в антилиберальных помыслах по отношению к обществу в целом.

До сих пор мы не имеем достаточных оснований ни для того, чтобы отвергнуть такие подозрения, ни для того, чтобы считать их доказанными. На самом деле в Церкви просто не существует какой-то простой и однозначной позиции по вопросу о том, в какой мере она может и должна оказывать давление на внецерковную часть общества. Нет однозначной позиции и у государства - насколько можно и нужно допускать такое давление, но это уже не так важно, так как позиция государства здесь вторична, а первична как раз позиция Церкви как активной стороны.

Церковь - не жестко централизованная партия, разные ее части ведут себя по-разному. И различные внешние поводы могут вызывать весьма различную реакцию. Причем эти отдельные реакции вовсе не обязаны складываться в единую концептуальную политику. И вряд ли принятие августовским Архиерейским собором "Основ социальной концепции РПЦ"1 принципиально изменит эту ситуацию. Так что и нам, пожалуй, будет проще рассмотреть несколько основных фрагментов церковной политики по отдельности.

Церковная цензура - внутренняя┘

Самая очевидная форма давления Церкви на общество - церковная цензура. Сейчас, как известно, такого института не существует. Хотя с середины 90-х в Церкви и в среде православной общественности ведутся дискуссии о ее возможном восстановлении; надо понимать, что речь при этом идет в первую очередь об институте, действующем внутри Церкви.

Вообще говоря, существующее законодательство, да и просто здравый смысл; не запрещают той или иной организации контролировать высказывания, делаемые от имени организации. Так принято, например, в политических партиях, и никого это не смущает. В Церкви такого порядка до сих пор не было, и введен он формально только с принятием Архиерейским собором 13-16 августа 2000 г. "Основ социальной концепции".

Патриарх Алексий II неоднократно жаловался, в последний раз - на августовском Соборе, что от лица Церкви публикуются сомнительные, с точки зрения православия, тексты, в том числе - разжигающие межнациональную, межконфессиональную и межрелигиозную вражду, а патриаршее благословение попросту фальсифицируется (равно как и благословение других архиереев). Патриарх предложил ввести принцип обязательного утверждения Издательским советом Патриархии изданий, выпускаемых любыми организациями, признающими себя частью РПЦ, "дабы выносить суждение о целесообразности их распространения в храмах┘ Конечно, при этом нельзя считать, что вообще не должны видеть свет книги и статьи полемического характера"2. Такая позиция Патриархии по внутрицерковным делам вряд ли может вызвать какие-то возражения. Другое дело, не допускается ли все же на практике жесткое подавление внутрицерковной полемики. Здесь не место разбирать соответствующие эпизоды, скажем только, что случаев давления, не обоснованного внутрицерковными нормами, было меньше, чем можно предполагать, но они, конечно, были, и не раз3. И в этом смысле Церковь подает обществу отнюдь не лучший пример.

┘ и внешняя

Внутрицерковные конфликты не имеют широкого общественного резонанса и уже поэтому не столь существенны для общества в целом. Политика Патриархии по отношению к внутрицерковным группам - это внутреннее дело данного религиозного объединения. Гораздо важнее, что Патриархия и отдельные активные церковные деятели делают вне Церкви.

Официальная позиция РПЦ была сформулирована на августовском Соборе: Церковь не может что-то предписывать светским СМИ, но сохраняет право оценки, а в случае острых конфликтов иерархи могут предпринять следующие действия: "прекратить взаимоотношения с соответствующим СМИ или журналистом; призвать верующих бойкотировать данное СМИ; обратиться к органам государственной власти для разрешения конфликта; предать каноническим прещениям виновных в греховных деяниях, если они являются православными христианами"4.

Подобные меры, впрочем, уже и применялись, например, по отношению к некоторым журналистам "Московского комсомольца".

Хотя в Церкви есть сторонники и более радикальных мер. В первую очередь, следует назвать главу Издательского отдела архиепископа Тихона Бронницкого. Он покровительствует внутрицерковным национал-патриотам и фундаменталистам, в первую очередь - "Радонежу"; словосочетание "церковная цензура", в отличие от других иерархов, произносит без стеснения. И он же открыто выступал за применение цензурных мер на государственном уровне: за ограничение доли западных теле- и радиопрограмм до 10-15% эфирного времени, восстановление системы государственного книгоиздательства и т.д.5

Самым показательным до сих пор случаем столкновения Церкви со светским обществом остается история с показом НТВ фильма Мартина Скорцезе "Последнее искушение Христа" в 1997 году.

Не вдаваясь в сложные перипетии этой истории, заметим, что она оказалась очень показательной сразу во многих отношениях, можно сказать - стала моделью для всех последующих, менее шумных, историй.

· Протест церковного священноначалия был спровоцирован бурной кампанией, начатой фундаменталистскими группировками типа Союза "Христианское возрождение" (СХВ). Но Патриархия до последнего стремилась разрешить конфликт путем переговоров.

· Темой протеста стало не просто оскорбление чувств верующих, но оскорбление их в области морали. Главная претензия к фильму - постельная сцена с участием Иисуса Христа.

· Показ фильма именно на принадлежащем Владимиру Гусинскому НТВ открывал путь для антисемитских спекуляций (лидер СХВ Владимир Осипов, конечно, обнаружил в показе фильма "стремление талмудистов открыть молодежи дорогу в синагогу").

· Многие светские деятели и журналисты выражали бурное возмущение самим фактом протеста Церкви, хотя совершенно непонятно, почему РПЦ, как и любая общественная организация, не имеет права высказать в сколь угодно резкой (лишь бы не противозаконной) форме свой протест по любому поводу. Явная необоснованность возмущения существенно ослабляла позицию сторонников НТВ.

· С другой стороны, сугубо светские демократы (например, Элла Памфилова) публично признали, что частной фирме, т.е. НТВ, следует выполнить просьбу Патриарха, коли уж он ее высказал. А некоторые государственные чиновники готовы были ввести даже настоящую церковную цензуру: глава ФСТР Валентин Лазуткин предложил вписать в законодательство, что "не разрешается трансляция по общедоступным теле- и радиоканалам информации и произведений, допускающих искажение религиозных традиций и канонов"6.

· Фильм Скорцезе и раньше вызывал бурные протесты христиан во многих странах. НТВ же допустило явную бестактность, первоначально поставив фильм на Пасхальную ночь. То есть здесь Церковь имела определенную фору в споре с общественностью. И все равно она проиграла. Ее призыв не смотреть фильм явно был проигнорирован гражданами, в том числе и подавляющим большинством православных (другое дело, что мало кто досмотрел не слишком динамичный фильм до конца).

· По сравнению с тем, что творилось в некоторых европейских странах по тому же поводу, у нас все было весьма мирно: протесты даже самых экстремистских элементов ограничились угрозами и митингами.

История с "Последним искушением" не прошла даром. Во-первых, фильм все-таки не был показан в некоторых регионах. А главное, прецедент, подтверждающий возможность вмешательства Церкви в деятельность частной корпорации, закрепился в сознании чиновников и общественности и был очень скоро востребован: уже в марте 1998 г. в городке Новомосковске Тульской области по настоянию местного архимандрита Лавра городские власти запретили представление рок-оперы "Иисус Христос - Суперзвезда"7.

Но все же вмешательство Церкви в чисто светские дела, тем более - успешное, остается редкостью. Иное дело - политика властей по отношению к другим религиозным объединениям. Здесь власти, особенно - местные, как бы признают компетенцию РПЦ, так что случаев дискриминации, последовавших за обращениями иерархов РПЦ, было и остается очень много. Есть среди них и эпизоды цензурного, в сущности, характера. Например, в марте этого года после обращения митрополита Омского и Тарского Феодосия (Процюка) омские власти прикрыли магазин православной литературы, принадлежащий прихожанину местной общины Русской Православной Церкви Заграницей (РПЦЗ)8.

Воинствующий морализм

Как уже говорилось, основная "сфера влияния" Церкви в обществе, на которой чаще всего настаивает Церковь и на которую, как правило, соглашается общество, - это сфера морали. Точнее, правда, будет сказать, что большинство граждан готово выслушать Церковь и сделать все по-своему, но это - уже совсем другая тема.

Священноначалие РПЦ, в отличие от пламенных проповедников прошлого, выступает на темы нравственности достаточно осторожно. Но зато есть целый ряд организаций, которые - при попустительстве священноначалия - выступают весьма резко. Это - все группы национал-патриотической ориентации, а также специализирующиеся именно на морали Общественный комитет "За нравственное возрождение Отечества" протоиерея Александра Шаргунова и Православный медико-просветительский центр "Жизнь" священника Максима Обухова, впрочем, тоже тесно связанные с национал-патриотическим движением.

Эти группы неоднократно митинговали, иногда - с хулиганскими выходками, требуя то отказа от "говорухинского" закона "Об ограничении оборота продукции, услуг и зрелищных мероприятий сексуального характера" (как будто реальной альтернативой является исчезновение этих самых продукции и услуг), то закрытия журналов для подростков "Cool" и "Cool Girl", то запрета "порнорекламы", к каковой были отнесены реклама презервативов ("Мой выбор - безопасный секс"), приглашения несовершеннолетних в школы моделей и предлагаемый компанией "Пепсико" розыгрыш поездок на концерт поп-группы Spice Girls, названный почему-то в петиции "стриптиз-шоу". (Реклама презервативов, действительно, по личному распоряжению Лужкова на несколько месяцев исчезла из московского метро.) Накануне президентских выборов шаргуновский Комитет попросил Путина "своей единоличной властью... объявить пропаганду растления государственным преступлением"9.

Но дело не всегда ограничивалось митингами. Летом 1998 г. появилась новое движение с характерным названием "Слово и Дело". Возглавил его бизнесмен Герман Стерлигов, известный финансированием Русского национального собора и называющий себя духовным сыном авторитетнейшего архимандрита Кирилла (Павлова) из Троице-Сергиевой лавры. "Слово и Дело" заявило, что будет бороться с пропагандой безнравственности любыми средствами, в том числе - прямо в школах; и действительно, один учитель, преподававший половое воспитание, был избит активистами движения10. Впрочем, похоже, тут уже вмешались правоохранительные органы, поскольку больше сообщений об актах насилия со стороны сторонников Стерлигова не поступало.

Аутодафе XX века

Внешние, т.е. внецерковные, выступления "ревнителей православия" вызывают опасения еще и потому, что внутри Церкви ультра-консервативные и фундаменталистские круги ведут свою борьбу с тем, что они называют "всеересью экуменизма" и "неообновленчеством", весьма радикально. Большой резонанс имели эпизоды публичного сожжения книг неугодных "ревнителям православия" богословов и мыслителей, причем сжигали книги не только радикальные националисты (от Черной сотни до Конгресса русских общин)11, но и клирики и епископы.

В Москве 14 мая 1995 г. известный фундаменталистский деятель о. Олег Стеняев при участии викария Патриарха Алексия II епископа Истринского Арсения (Епифанова) прямо во дворе своего храма сжигал книги, причем не только Льва Толстого или Николая Рериха, но также и Владимира Соловьева, о. Сергия Булгакова, о. Павла Флоренского и других. Это аутодафе даже транслировалось по телевидению. Впрочем, по некоторым данным, книги богословов, неприемлемых для фундаменталистов, уже не раз сжигали в некоторых монастырях, но эти случаи не получали особой огласки12.

"Ревнители православия" вполне способны сжечь и Писание. В феврале 1997 года в поселке Семхоз Московской области настоятель бывшего прихода о. Александра Меня о. Георгий Студенов и сотрудник аппарата Патриархии о. Владимир Ригин сожгли целую гору баптистской литературы, в том числе - около 300 подаренных баптистами детских Библий (таких же, что продаются и в православных храмах!)13. А в середине августа 1998 г. в детском спортивном лагере под Читой по приказу его начальника были сожжены более 60 экземпляров Евангелия от Луки, розданных детям протестантскими миссионерами14.

Наибольшую известность на этом поприще снискал, конечно, бывший епископ Екатеринбургский и Верхотурский Никон (Миронов). Первое аутодафе он устроил еще в сентябре 1994 г., но скандал в прессе начался только со второго раза, случившегося 5 мая 1998 г., когда прямо на площади перед епархиальным училищем были сожжены отобранные у студентов книги отцов Александра Шмемана, Иоанна Мейендорфа, Николая Афанасьева и Александра Меня.

Но печальнее всего, конечно, даже не сам этот факт - в конце концов, Церковь велика и епископы в ней всякие случаются, - а позиция Патриархии по такому поводу. Отвечая на письмо директора библиотеки Иностранной литературы Екатерины Гениевой, Патриарх написал, что "опирается на свидетельство епископа Никона", которое он противопоставил "интерпретации в прессе событий в Екатеринбурге"15. Сам еп. Никон позже признавал сожжение книг "только" о. Александра Меня, что вслед за ним повторял Патриарх, ставя себя, по меньшей мере, в крайне неловкое положение16. И наконец, в заседании Синода по делу еп. Никона (а именно по делу в обвинении его в гомосексуализме, пьянстве, нецензурной брани, избиении клириков и богохульстве) 1 апреля 1999 г. было официально признано, что еп. Никон приказал сжигать книги, но никакого осуждения в связи с этим высказано не было. А когда еп. Никон все же был удален решением Синода на покой, сожжение книг уже никак не упоминалось (как, кстати, и сотрудничество с местным отделением РНЕ).

Претензии Церкви на особую роль в обществе

В сущности, можно было бы относиться достаточно индифферентно к подобным историям, если бы не претензии РПЦ, обоснованные или нет, на особое место в обществе.

Дело вовсе не в том, что РПЦ больше других посягает на свободу слова. Лидеры ислама, второй по влиянию религии в стране, в этом смысле выглядят еще сомнительнее. Основные члены Совета муфтиев России в весьма недвусмысленных выражениях выступили против публикации в России "Сатанинских стихов" Салмана Рушди: "┘ судьба предыдущих издателей этой книги в других странах должна послужить уроком тем, кто сегодня хочет испытать свою собственную судьбу". Председатель Союза мусульман России Надиршах Хачилаев прямо заявил, что будет руководствоваться фетвой Хомейни. Между прочим, в мусульманском Дагестане, избравшем Хачилаева в прошлую Думу, уже запрещено распространение протестантами Библии, существует официальная духовная цензура, получившая право уничтожать подозрительную религиозную литературу, а не так давно, в 1997 году, толпа мусульман сожгла заживо супружескую пару адвентистов Гаджиевых.

Дело также не в том, что РПЦ в резкой форме критикует другие "нетрадиционные" религии. Те, между прочим, тоже в долгу не остаются. Все это можно рассматривать как "разжигание религиозной розни", равно как и провокационные художественные акции, явно направленные против РПЦ, - известные эпизоды осквернения икон Тер-Оганьяном и профанации распятия Олегом Мавромати17. А можно стремиться вообще не применять это понятие к религиозной полемике, исходя из того, что последователи любой религии и атеисты вправе считать, что они не просто правы, но правы в чем-то таком, что важнее светских ограничений на правила полемики.

Важно другое. РПЦ фактически признается государством как "главная" религиозная организация и, соответственно, находится в привилегированном положении, позволяющем зачастую опираться на мощь государственной машины в решении религиозных споров. Что и заставляет столь детально интересоваться позицией РПЦ даже людей, весьма далеких от религии.

В последние два года лидеры Церкви выражают намерение противостоять надвигающемуся, по их мнению, торжеству либеральных ценностей в российском обществе. Опасения священноначалия РПЦ лучше всех выразил митр. Кирилл (Гундяев):

"┘Другой предлагающийся нам выбор состоит в том, чтобы взять либеральную цивилизационную модель в том виде, в каком она сложилась к настоящему времени на Западе, и механически перенести ее на русскую почву, если надо, силой укоренив ее в народной жизни. В отличие от аналогичных попыток в прошлом, теперь необязательно употреблять силу государства и его институций. Вполне достаточно использовать силу СМИ, силу рекламы, возможности системы образования и т.д. Разумеется, при этом имеется в виду, что отечественная культурно-историческая традиция изжила себя, что только общечеловеческие ценности имеют право на существование, что унификация мира есть непременное условие его интеграции. Нет никакого сомнения, что православные и в этом случае также окажутся в духовной резервации"18.

Заметим, что мы даже не рассматриваем в данном случае позицию последовательно антилиберального крыла Церкви, например - позицию митрополита Мефодия (Немцова).

Альтернатива митр. Кирилла, вполне разделяемая Патриархом19, звучит так:

"И если у нас либеральная идея полагается ныне в основу государственно-общественной модели развития страны, то ей, в полном соответствии с либеральным принципом сдержек и противовесов, должно противопоставить политику утверждения в сфере воспитания, образования и формирования межличностных отношений систему традиционных для России ценностей"20.

На практике это, в частности, означает ограничение прав "нетрадиционных" религий, государственную поддержку РПЦ, возвращение Церкви в светскую школу и, конечно, - те или иные формы контроля над культурой и СМИ с целью ограничения всего того, что в Церкви считают безнравственным и антиправославным. Разумеется, Церковь не претендует сама осуществлять такой контроль и на Соборе прямо отмежевалась от "принятия на себя функций государственной власти, предполагающих принуждение или ограничение21", она всего лишь хочет, чтобы эти функции осуществляло государство, а Церковь - влияла на принципы формирования соответствующей нормативной базы, скажем, в качестве своего рода "экспертной группы".

Такое стремление Церкви вполне правомерно. Но согласно ли общество в целом, чтобы идеологическую гармонию в нем устанавливали на основании идей митр. Кирилла? Можем ли мы согласиться, что уже "слишком" далеко зашли по пути либерализации и пора находить компромисс с отечественными авторитарными и патерналистскими традициями? Можем ли мы, учитывая все вышеизложенное, согласиться на существенную роль такой "экспертной группы", как РПЦ?

Можно, конечно, сказать, что от "нас" это не особенно и зависит. Но как раз сейчас, когда Владимир Путин и его администрация еще не определились со своими отношениями с Московской патриархией22, многое может зависеть и от "нас". Либеральной части общества, возможно, удастся, хотя бы в данном случае, отстоять свои принципы. Но для этого надо избежать двух распространенных соблазнов - не отрицать права Церкви на выражение своей социальной позиции и не закрывать глаза на антилиберальную сущность этой позиции.

Содержание номера | Главная страница