 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Наталия ТраубергБог почтил человека свободою
Десять лет мы рассказываем про отца Александра, и уже трудно не заметить, как это странно у нас выходит. Разумных и доброжелательных людей, по меньшей мере, удивляют та выспренность, та слащавость, та нетерпимость и то самоутверждение, с какими мы вспоминаем человека, у которого начисто не было этих свойств. Кто-кто, а отец Александр, как Честертон, знал, что "секрет жизни - в смехе и смирении". Он на редкость легко относился к себе; по всему было видно, что ему прекрасно знакома удивленная и благодарная радость блудного сына. Глядя на нас, его духовных детей, усомнишься, что мы эту радость знаем.
Причины, конечно, не в отце Александре. Он делал, что мог, и намного больше. Досталось ему не столько "дикое племя интеллигентов", сколько странный и несчастный человек 70-х годов, который толком и не описан. К этому времени множество по-советски, то есть очень средне образованных людей окончательно потеряли и "коллектив", и привычку к готовым ответам. Разбросанные по спальным районам, лишенные мало-мальски человеческой семьи, никому не нужные, мы жадно и жалобно искали нового всезнания, нового коллектива и чьей-то безоговорочной любви. Что тут может выйти? Всезнание - не вера, тем более - не живительное незнание; коллектив - не мистическое тело; любить нас, отдавая нам все, может только Бог. А главное, мы не хотели платить, отдав себя, но не на комсомольский манер, а на евангельский.
Очень часто отец Александр видел, что тронуть нас нельзя, можно только гладить, и это делал. Становясь психотерапевтом (и то особой школы), он повышал наше мнение о себе самих, отдаляя глубинное покаяние. Он этого не скрывал, охотно об этом беседовал, если речь заходила. Конечно, он знал опасности такой психотерапии. Знал и ее "предварительность" и, отдаляя для нас метанойю, пока что молился о том, чтобы, самоутверждаясь, мы не перекусали друг друга. Помню, как он смеялся (не очень весело), вспоминая крошку Цахеса и добрую фею из Гофмана.
Помогает он и теперь, но все-таки Бог "почтил человека свободою", и только мы сами можем "отвергнуться себя". Пока мы этого не сделали, мы будем вносить во что угодно дух самовосхваления, больной восторженности и многозначительной обидчивости. Особенно это печально, когда мы это вносим в память об исключительно трезвенном и смиренном человеке.