 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Александр КремлевХристианство о. Александра
Мне не довелось знать о. Александра при жизни, и я пытался восстановить его образ, наблюдая людей, на которых эта выдающаяся личность могла наложить отпечаток. Было бы естественно ожидать каких-то общих взглядов, мировоззрений, идеологии. Но не тут-то было: помимо сознания принадлежности к Церкви - той самой, Единой, Апостольской, двери в которую открыл для них отец Александр, - общим для этих людей была лишь их человеческая уникальность, неповторимость даров и, что греха таить, разномыслие, которого порой казалось чересчур много. Как я понимаю теперь, отец Александр помогал каждому идти к Богу своим единственным, неповторимым путем. Он не предлагал стандартных решений. Художник мог рисовать, писатель сочинять, музыкант совершенствоваться в своем искусстве - вера приходила в их жизнь как свободный выбор, придающий смысл и работе, и всему бытию.
Бог, Которому отец Александр служил всю сознательную жизнь, дал ему для такой непростой паствы особый инструмент - личность с колоссальным человеческим диапазоном. Мне трудно назвать кого-то еще, кто мог быть и так весел в компании друзей (он неплохо пел под гитару, сочинял, умел хорошо рисовать), и так серьезен, до суровости, когда дело касалось принципов веры. Он был энциклопедически образован и прост в общении с любым человеком. Он был един во множестве ипостасей, и люди утонченные, знающие его как внимательного и заботливого наставника, возможно, не поверят тем, кто познал на себе его гнев. Размышляя о современной поляризации Церкви, я думаю, что в христоцентричности своей веры он был большим фундаменталистом, чем многие "ревнители традиций", и, в то же время, большим модернистом, чем те, для кого обновление веры видится во внешних изменениях церковной жизни.
Писать об отце Александре трудно еще и потому, что для многих велик соблазн поднять его на щит как добренького батюшку, разрешавшего постом есть колбаску и любившего всех и вся, а католиков в особенности. Иные последователи сделали для его дискредитации больше, чем преследователи. Люди очень ярко помнят великое терпение и любовь, которые нес этот человек, но не все вспоминают, что к концу Великого поста он заметно бледнел. И если в жизни о. Александра исчезла грань между Церковью и миром, то не за счет обмирщения Церкви, нет - речь шла об открытости жизни во всей ее полноте, чтобы эту жизнь одухотворить и придать ей вечное измерение; но путь этот лежит только через крест - слишком много в нашей жизни зла и боли, чтобы излучать радость, не оплаченную страданием.
Как говорила мать Мария: "Христианство - это или огонь, или его нет". Наша Церковь сидела в окопе не годами - 200 лет она была придатком госаппарата, а потом еще 70 лет контролировалась тайной полицией. Стоит ли удивляться, что нам часто нечего сказать миру, кроме "Христос тебя любит", когда хорошо, или "Христос терпел и нам велел" в остальное время. Жизнь отдельных подвижников может проходить в уединенной келье, и их молитва творит чудеса, но, чтобы завоевать мир, Церковь должна нести весть более громкую, более яркую и, главное, современную, чем это было в XIX веке. Ведь и в физике вода перетекает от большего к меньшему, а не наоборот. А Церковь зачастую оказывалась гораздо "меньше", чем наука, культура, вся жизнь окружающего мира. И в ситуации, когда мир затопляет, так велик соблазн перекрыть канал, загнав пробку традиции и самоуспокоения; но здесь и встает вопрос, кого ты ищешь в Церкви - себя праведного или Бога Живого, ибо праведность самоизоляции есть праведность ессейская, сильно отдающая нафталином. Христианство, в частности, раннее, дает нам совершенно иной опыт.
Представляется важным, что в о. Александре наметился путь возвращения интеллигенции в Церковь. Сам феномен русской интеллигенции во многом порожден вытеснением людей подлинно духовных, живущих "не хлебом единым", из церковной ограды. Ренессанс "серебряного века" был раздавлен национальной катастрофой; у о. Александра есть замечательный цикл лекций о русских философах: Соловьеве, Трубецких, Бердяеве, Флоренском, Флоровском, Булгакове, Франке, Мережковском, Льве Толстом, матери Марии. Критикуя отдельное, он ценил главное. Христианство о. Александра не было всеядностью, оно вбирало в себя все многообразие культуры, как белый свет содержит все цвета радуги.
Что касается философских взглядов самого о. Александра, то христианский опыт открыл для него путь духовного персонализма - возвеличения свободной личности человека на основе его понимания как образа и подобия Божьего, имеющего в основе своего развития "корневой нравственный религиозный стержень". Открытость миру и другим людям была принципом жизни самого о. Александра.
Еще одна черта этого человека - гармоничность самых разных сфер его существования. Будучи мыслителем мирового масштаба (возьмите, к примеру, выступления в Бергамо или Вайнгартене), он был естественно укоренен в обыденном, бытовом пласте бытия. Одним из самых первых впечатлений от знакомства с семьей о. Александра Меня было то, что это самые обычные НОРМАЛЬНЫЕ люди. О Боге то и дело не говорят, но вера и Церковь для них - неотъемлемая часть жизни. Никакой экзальтации - вера естественна, как дыхание.
Будучи глубоко одарен и как проповедник, и как писатель, отец Александр умел, как никто, ценить время. Работал быстро, в любых условиях, даже на пеньке в лесу. Расстраивался из-за всякой потерянной минуты. Общий тираж "Сына Человеческого" уже и не сосчитать, но далеко не все его книги изданы. Сюда же - полтора десятка слайд-фильмов, сотни выступлений (иногда по несколько в день - он чувствовал, что времени дано немного). Сюда же - тысячи крестившихся у него, многие из которых никогда бы не пришли в Церковь или не удержались в ней, если бы не о. Александр. Он никогда не отбирал достойных, не торопился кого-то переделывать. Во многом это объясняет нарекания на духовных чад о. Александра; но справедливо ли обвинять врача, берущегося за тяжелые случаи и не спешащего кромсать по живому. Он был одновременно строг и нежен. И свято ценил свободу своих подопечных. Никогда никого не осуждал. О спасовавших перед трудностями говорил: "нас там не было". На вопрос: "Батюшка, ну почему вы не скажете, как поступить?" следовал ответ: "Тогда я сразу кончусь как священник. Я только показываю где левый берег, где правый, но решать, Юра, Вы должны сами".
С психологами он говорил как психолог, с художниками беседовал об искусстве, с престарелыми и детьми говорил на доступном им языке. Но всегда все его темы, даже среди застолья (а я как раз занимаюсь аудио-архивом) быстро выходили к главному, вечным вопросам: для чего создан человек, куда идет, как войти в Царство Божие здесь и сейчас, а не где-то там за гробом. И дело не только в том, ЧТО он говорил, но все решалось тем, КАКОЙ человек говорил об этом. Я не раз слышал, что при первой встрече он и не проповедовал людям почти ничего, зато говорили они, чувствуя, что вот оно, настоящее, что здесь их ждут, что им СЮДА. Святость - она не в том, чтобы ошеломить праведностью, встреча с нею самого простого человека поднимает до призвания святого, хоть бы он и помнил при этом о всех своих грехах.
О. Александр с большим уважением относился к католической Церкви (равно, как и ко множеству протестантских), но говорил, что проблема единения Церквей не решается на пути личной унии.
Да, он был реформатором, но реформатором гораздо большей глубины, чем многие его последователи в состоянии изобразить. Выступая против косности в церковных стенах, он смотрел на обновление и консерватизм как на две сбалансированные функции здорового организма. Для него не было проблемы изменения формы - он прекрасно служил на церковнославянском, но это были особые службы. Ему незачем было менять внешнее - само пространство искривляется около таких людей. Пришедшие к нему на исповедь порой не могли даже рассказать о своих грехах - настолько те вдруг оказывались мелкими и далекими.
Сказать, что мы наследники Александра Меня, было бы слишком громко. И, конечно, никакой у нас не меневский приход, хотя о. Александр Борисов был другом Александра Меня еще со школьной скамьи. Мы просто возникли благодаря той тонкой струйке духовности, которую Господь сберег сквозь все годы испытаний - через катакомбную Церковь, архимандрита Серафима (крестившего Алика и еще в детстве предсказавшего ему большую судьбу), схиигумению Марию и многих, многих, кого мы даже сейчас не знаем. И главная наша задача - продолжать это дело терпения святых в череде повседневных дел. Не можем мы никуда воспарить, равно и основать яркий харизматический островок, не перестав быть плоть от плоти остальной православной Церкви со всеми ее бабками, юродивыми, иерархами, грешными и святыми. Островок Духа Святого надо открыть в своей душе, тогда и говорить много не придется. А внешнее приложится, когда будем того достойны.