 |
Главная страница | Номера | Именной указатель | Где купить журнал |
Александр МеньБеседа о социальной концепции православия
Известно, что у протестантизма, например, есть своя социальная доктрина, и сейчас протестантские консерваторы подняли вопрос о том, что христианин должен вмешиваться в политику. Они считают, что отделение Церкви от государства - ложная идея и политикой заниматься надо. Их поддерживают американские миллионеры. По-моему, верно, что политическая жизнь должна определяться духовными ценностями. Но это абстрактная идея. А в конкретной жизни получается, что всякая политика, правая или левая, несет в себе столько лжи, неизбежной лжи┘ Недаром говорится, что политика - грязная вещь. Политика страшно прагматична. Ее не интересует человек, ее заботят только интересы┘ Политика, как правило, аморальна: "победителей не судят" и "историки потом все оправдают"... Американские христиане, которые рвутся сейчас в политику, неизбежно запачкаются, что уже и происходит. Поэтому известные проповедники, такие, как Билли Грэм, колеблются. Им и хочется влиять на общество (что закономерно и правильно), но, с другой стороны, когда их начинают втягивать в мясорубку политических интриг, они чувствуют, что попадают просто в зубы дьяволу.
Поначалу протестанты думали, что судьба каждого предрешена. Есть избранные. А избранный ли ты, узнаешь по тому, как тебе будет в жизни везти. Поэтому каждый должен выполнять свой долг, трудиться и накапливать. (Конечно, я говорю упрощенно.) Тем самым протестантизм создал капиталистическую систему, во всяком случае, повлиял на формирование идеи капитала.
Католическая система все время модифицируется, находится в постоянном поиске, стремится к созданию модели справедливого распределения материальных благ и оптимального варианта социальной структуры. Но если мы будем объективны, мы заметим, что несмотря на фундаментальные работы католических монахов и богословов в области политэкономии, марксизма, социальной политики, окончательной концепции католицизма не выработано. Есть сумма документов, которая называется "социальной доктриной".
Теперь о том, что происходит в православии. У нас Церковь как организация людей играла влиятельную роль только до Петра Первого. Она имела дело с княжеской, великокняжеской и монархической структурой. Тогда идея была в том, чтобы татарщине, анархии, хаосу противопоставить единую, централизованную Богопомазанную власть. В условиях Золотоордынского ига становление Московского царства действительно было необходимо. Но, заметьте, "спасибо" Церкви не сказали: царская власть, едва став на ноги, немедленно отбросила слово Церкви. Я даже не буду обращаться к истории, а просто напомню вам фильм "Иван Грозный". Хотя фильм и насквозь лживый, но там есть такой момент: когда Иван Грозный коронуется, митрополит Макарий пытается ему что-то сказать, но тот уже на него только глазами зыркает. Еще там показаны стычки Грозного с митрополитом Филиппом, которого он заточил и задушил. Митрополит Филипп выступал против террора, он согласился стать из монахов митрополитом, но с условием, что будет иметь "право печалования". "Печалование" - это ходатайство о заключенных. Пользуясь устным обещанием царя, Филипп стал вступаться за невинных. Известно, чем его "печалование" кончилось. Это вообще была политика монархии. Кстати, патриарх Никон был отстранен одним из первых Романовых потому, что царю казалось, будто он захватывает власть, - он ведь тоже назывался Великий Государь... И Церковь как социальная сила была разрушена, во всяком случае отстранена от социальной деятельности. Поэтому, естественно, она даже и не пыталась вырабатывать свою социальную доктрину. Только русские религиозные философы, начиная с Чаадаева, а затем Соловьев, Бердяев, Франк и ряд других, пытались предложить некие умозрительные модели. Но, строго говоря, это нельзя считать социальной доктриной православной Церкви.
Итак, социальной доктрины у нас сегодня нет. И если что и осталось от традиции, то это идея подержания порядка, монопорядка. И потому, когда рухнул царский режим, Церковь охватила растерянность (хотя Церкви этот режим причинял, в основном, только зло). Вероятно, лично цари не хотели Церкви зла (я имею в виду царей XIX века), но достаточно сказать, что Николай I не позволил издать Библию. Архимандрит Макарий Глухарев, алтайский миссионер, пытался ходатайствовать об этом. Он посылал свои переводы в столицу, писал на имя императора, что народ нельзя оставлять без Слова Божия, что славянский язык уже не понимают┘ Ему не отвечали, и тогда он написал: "Вам мало 14 декабря, наводнения в Петербурге?" Архимандрита наказали. Русской Церкви нужны были соборы - Николай II не разрешал их созывать; собор был созван только после Февральской революции. Еще в Византии государство очень цепко держалось за социальную жизнь и парализовало жизнь церковную. Все лучшие силы Церкви покидали общество. Поэты, писатели, богословы бежали из городов, бежали в стены монастырей, становились монахами. Эти монахи имели иногда столкновения с государством, но это были редчайшие случаи - скажем, иконоборческие кризисы┘ И в России контроль был полный, потому никакой обязательной социальной доктрины у нас нет. Но есть наследие, которое оставила нам мысль Чаадаева, Зеньковского, Лосского и, особенно, Георгия Петровича Федотова, знаменитого историка, который создал одну из самых ярких социальных концепций.
<┘>
Монархическая структура имеет зоологическое происхождение. Волчьи стаи, стада слонов, оленей и многих других живых существ управляются вожаками. Монархия - наследница этих механизмов поведения. Демократия же - это явление специфически человеческое и явление позднее. И, может быть, мы находимся у самых истоков этого процесса. В XIX веке казалось, что европейская демократия сама процветает и всюду насаждает прогресс. Сейчас все изменилось. Возьмите, скажем, Индию. Конечно, англичане, несмотря на недостатки их правления, все же привили индийскому обществу демократические нравы. Но там остались и совсем другие нравы. Там резня, там правит династия Гандидов, Неруидов. Значит, осталось еще монархическое начало. Старые традиции имеют значение. Я говорю это к тому, что мы должны быть терпеливы и не думать, что при нас произойдут какие-то необыкновенные чудеса и изменения. Вода камень точит, процессы медленно совершаются.
Демократия зиждется на смирении, когда человек способен услышать мнение другого человека, понять позицию другого человека, быть открытым к вкусам и мнениям другого человека. С этого начинается демократия. Люди, которые у нас назывались членами демократического движения, на самом деле по психологии очень часто были диктаторами, и, сталкиваясь с ними, я видел, насколько они в душе своей чужды понятию демократии. Демократия - это психология. Но цветок этот надо выращивать долго. Это высшее произведение душевной структуры, и, если оно будет развиваться, из него может вырасти нечто полезное для общества. А перестроить структуру общества, сделать его демократичным, если в нем народ или народы несут в себе тоталитарную психологию┘ - из этого ничего не выйдет. Если человек духовно растет, "склонность к тоталитаризму" уменьшается. Если же он примитивен, он склонен к тоталитаризму.
Нам надо выносить яйцо свободного духа и передать его следующим за нами. По принципу Гюйгенса: когда падает капля, от нее идут круги, от каждой точки кругов идут еще круги, и так далее. На самом деле в большой популяции, как говорят в биологии, есть все. И у нас очень большая популяция, и в ней есть все. В ней варятся зачатки всех направлений┘