[ Дайджест публикаций центральной прессы и интернет-изданий ]
региональной общественной организации "Правозащитная информация"
Выпуск N 14 (787) от 27 января 2004 г. [ N 13 ] [ N 15 ]
публикации:
[ Предыдущая ] [ Следующая ] [ Содержание выпуска ]
О том, что Диму обвиняют в умышленном убийстве, я узнала на следующий день после ареста: моим знакомым позвонила Димина мама, а те дали ей мой телефон
Рассказывает Марина К., адвокат.
Дима - сын знакомых моих знакомых. У людей, которые профессионально занимаются защитой прав, на таких мальчиков глаз наметан: когда им исполняется лет 12, уже понятно, что проблемы законом у них будут. Тут дело даже не в каких-то преступных наклонностях, а в жажде приключений и желании все проверить на своей шкуре. Таким людям крайне сложно взрослеть: они никому не верят на слово, поэтому представления о социальной норме у них формируются сравнительно поздно и после целой серии неприятностей.
Такое пространное вступление необходимо, чтобы понять характер моего подзащитного и логику событий, в которых участвовал Дима. Итак, ему исполнилось 19 лет. К этому времени у него было уже несколько приводов в милицию - в основном за хулиганство, драки и порчу государственного имущества. В своей компании Дима стал авторитетом, а кроме того, заслужил массу нареканий со стороны соседей, преподавателей института и правоохранительных органов. Когда в микрорайоне, в котором он жил, происходила какая-то драка, никто не сомневался, что Дима причастен к этим событиям. Дима выпивал и употреблял легкие наркотики, но все это не говорит о том, что он способен на убийство.
О том, что Диму обвиняют в умышленном убийстве, я узнала на следующий день после ареста: моим знакомым позвонила Димина мама, а те дали ей мой телефон. Со слов матери я поняла, что несколько дней назад был убит знакомый Димы, Александр. Несколько ножевых ранений, орудие преступления не найдено, свидетелей преступления вроде бы нет. Однако несколько человек показали, что убить Александра мог только один человек - Дима. И действительно, отношения Димы и Александра, мягко говоря, были далеко не дружескими.
Этого оказалось достаточно, чтобы около двух часов ночи в квартиру, где проживал Дмитрий с родителями, приехали несколько сотрудников милиции и без объяснений забрали парня. Кроме того, в ту же ночь в квартире был проведен как бы обыск. Без присутствия понятых сотрудники милиции перевернули всю квартиру. В ходе обыска были изъяты вещи, которые не имели никакого отношения к делу: магнитофон, видеокамера и мобильный телефон, принадлежащие Диме. Никаких постановлений на обыск, а тем более постановлений об аресте, сотрудники милиции не предъявляли. Родители Димы были в полной растерянности - раньше они не сталкивались с уголовными делами и поэтому не знали, как себя вести в такой ситуации. Кроме того, они были уверены, что их сын ни в чем не виноват и они сами, без помощи адвоката, смогут объяснить это милиционерам. Всю оставшуюся ночь и половину дня родители провели около отделения милиции. Однако ни встретиться с сыном, ни хотя бы добиться встречи со следователем им не удалось, и тогда они связались со мной.
Первый раз я увидела Диму за несколько часов до судебного слушания об определении меры пресечения. Я приложила довольно много усилий, чтобы доказать следователю, что я имею право на свидание наедине с подзащитным. Впрочем, в московской милиции не давать подозреваемому или свидетелю свидания с адвокатом, по моим наблюдениям, довольно распространенная практика. Где-то минут через, сорок после душевных разговоров на тему "оно вам надо? тут ведь и так все понятно..." Диму мне все-таки привели.
Первые слова, которые я сказала своему подзащитному: "Я твой адвокат, раздевайся". Надо было видеть лицо Димы в этот момент. Даже при беглом осмотре стало понятно, почему милиционеры так уверены в том, что они уже раскрыли преступление. На спине, грудной клетке были приличные синяки, на запястьях и щиколотках следы от веревки или проволоки. Молодой человек был в ужасном состоянии: он был замкнут в себе, отвечал односложно, единственное, о чем он просил, - чтобы его все оставили в покое. Он никак не хотел помочь мне его вытащить, был совершенно подавлен и сломлен.
Я попыталась настоять на том, чтобы Диме вызвали врача для проведения освидетельствования. Следователь был категорически несогласен, не давал мне позвонить по телефону. Тогда я вызвала врача по мобильному. Но и это не помогло, потому что когда врач приехал, его просто не пустили в КПЗ. К этому моменту приехали сотрудники прокуратуры. Тогда мне показали материалы дела, в котором лежало чистосердечное признание Димы.
Я пыталась сказать, что признание получено под пытками, но следователи, которым очень хотелось поскорее закрыть дело, даже не стали меня слушать. На суде об избрании меры пресечения судья тоже не стала обращать внимания на мои слова о том, что Диму явно избивали, а когда я подошла к нему и задрала рукав длинной рубашки, судья демонстративно уставилась в окно. Все время суда, казалось, Дима вообще плохо понимал, что происходило вокруг: он смотрел в пол, не отвечал на вопросы судьи, зато следователи говорили довольно бойко. Понятно, что в качестве меры пресечения суд избрал содержание под стражей. В тот же день Диму отправили в СИЗО.
В следующий раз мы с Димой встретились через три дня в СИЗО. За это время мне стало окончательно понятно, что кроме признательных показаний в деле нет улик, указывающих на то, что убийство совершил он. Димина жизнь изменилась в одно мгновенье. Он был растерян и испуган, но уже потихоньку начал приходить в себя и понимать, что нужно сопротивляться. Свидание длилось около часа. За это время мы постарались полностью, поминутно восстановить, что делал Дима в день убийства. В тот день он поехал в институт и, отсидев там на двух парах, пошел сначала в кофейню, потом созвонился с друзьями и договорился пойти в кино. Между киносеансом и временем звонка приятелю, зафиксированным в памяти телефона, был зазор в четыре часа. На это время у Димы не было никакого внятного алиби: ну сел в метро, поехал в центр, шатался в центре по улицам и глазел на витрины, купил в киоске пачку сигарет, потом зашел в спортивный магазин.
То есть за эти четыре часа, по версии следствия, Дима спокойно мог съездить в тот район Москвы, где он жил, совершить убийство, а потом вернуться к друзьям в кино. Свидетелей у Димы не было, поэтому моя задача заключалась в том, чтобы доказать, что Дима провел эти четыре часа не на окраине города, где произошло убийство, а в центре.
И вот уж никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Из-за собственного разгильдяйства мой клиент не продлил вовремя студенческий билет, поэтому вынужден был ездить по обыкновенному проездному. Дима точно помнил, что не использовал проездной до конца - там оставалось еще несколько поездок. Каждый знает, что при входе турникет отмечает время и место входа. И если бы мне удалось найти этот билет, я смогла бы восстановить точное время, когда Дима оказался в метро. Кроме того, он вспомнил, что покупал сигареты. Молодой человек не помнил, куда он дел чек - то ли выбросил его сразу после покупки, то ли машинально сунул в карман. Оба варианта были равновероятны. Но Дима точно помнил, что сигареты он купил через некоторое время после того, как вышел в центре. Следовательно, оставалась надежда доказать, что в предполагаемое время убийства мой клиент был далеко от места преступления: в кассовом чеке отмечается номер кассового аппарата, по которому можно выяснить, где этот кассовый аппарат находится, а также время покупки с точностью до минуты.
Это была очень слабенькая надежда, но все-таки стоило попытаться использовать эту возможность. Я обратилась к следователю с просьбой о проведении повторного обыска на квартире у Димы. На то, чтобы добиться постановления, у меня ушло четыре дня: для следователей дело было закрыто, и мне пришлось применить все мои средства убеждения. На этот раз обыск проходил по всем правилам: при понятых и с полной описью. Я уже точно знала, что искать: на мое счастье, проездной нашелся почти сразу у Димы в сумке. А вот с чеком пришлось повозиться. Я с самого начала не была уверена в том, что Дима его не выбросил. Я сама сначала перевернула всю сумку - ничего. То есть чеки в сумке были, но не тот, что нужен был мне. Затем я лично вывернула все карманы куртки, в которой Дима был в тот день. Опять ничего. И только в левом кармане Диминой куртки была небольшая дырка. Мы распороли карман, и там, за подкладкой, лежал маленький, сложенный в бог знает сколько раз кусочек бумаги - тот самый чек на пачку сигарет.
Дело Димы было закрыто за отсутствием состава преступления. Нам так и не удалось доказать, что к моему клиенту применялись пытки, - медицинское освидетельствование не было проведено вовремя, а при медицинском осмотре в СИЗО следы пыток зафиксированы не были. Ни мой клиент, ни его родители не настаивали на том, чтобы виновные, выбившие из него признание, были наказаны: Дима старался поскорее забыть о страшных днях, проведенных им в КПЗ и СИЗО.
А я с тех пор трепетно отношусь к таким, казалось бы, маленьким и незначительным клочкам бумаги, как чеки и проездные билеты.
Выпуск N 14 (787) от 27 января 2004 г. [ N 13 ] [ N 15 ]
публикации:
[ Предыдущая ] [ Следующая ] [ Содержание выпуска ]