[ Дайджест публикаций центральной прессы и интернет-изданий ]
региональной общественной организации "Правозащитная информация"
Выпуск N 37 (575) от 28 февраля 2003 г. [ N 36 ] [ N 38 ]
публикации:
[ Предыдущая ] [ Следующая ] [ Содержание выпуска ]
В феврале Анатолий Приставкин побывал во Владимире, где встретился со своими коллегами - членами областной комиссии по вопросам помилования
Емкая формула, вынесенная в заголовок этого материала, давно гуляет по страницам различных изданий. Ее часто используют в дискуссиях по национальному вопросу политики и общественные деятели, журналисты.
Однако уже мало кто помнит, что ее автор - известный русский писатель Анатолий Приставкин. Впервые эти слова, ставшие крылатыми, прозвучали в его знаменитой повести "Ночевала тучка золотая".
В феврале Анатолий Приставкин побывал во Владимире, где встретился со своими коллегами - членами областной комиссии по вопросам помилования. После этого писатель ответил на вопросы нашего корреспондента, связанные как с его видением межнациональных отношений, так и с деятельностью региональных комиссий по помилованию.
- Анатолий Игнатьевич, со дня выхода вашей повести "Ночевала тучка золотая" прошло 15 лет. С тех пор в России многое изменилось. К сожалению, далеко не все в лучшую сторону. Скажем, в Чечне, на территории которой действуют герои вашей "Тучки", снова пролилось море крови, и она продолжает литься. Не секрет, что некоторые политики, особенно зарубежные, изо всех сил стараются перевести кризис в Чечне в область межнациональных отношений. Но чем больше мы узнаем о причинах этого кризиса и о том, кто в нем заинтересован, тем яснее становится, что простые люди и их национальность тут ни при чем. Вы согласны с этим?
- Я вышел из детдома, который всегда был интернациональным. Что такое был детдом в те военные и первые послевоенные годы? Это - крошки со стола Сталина. Взрослых уничтожали, а детей пускали по миру. Одних Сталин отправил в концлагеря (этому посвящена моя повесть "Кукушата"), а другие ребята пошли по стране беспризорниками. Какая мне разница, кто они были и есть по национальности?!
Скажем, у меня есть повесть "Солдат и мальчик". В ней я рассказываю о лидере детдомовской спальни Бонифации (это реальное лицо, как реальны и другие персонажи). Он был авторитетом для нас в лучшем смысле этого слова - не дрался, не разбойничал и даже ножа не имел. Когда у нас возникали проблемы и спорные вопросы, мы бежали к Боне. Он произносил свое веское слово, и все прислушивались к нему.
Никто из нас не задумывался, какой он национальности. Боня был хорошим человеком, и мы любили его за это. Но, много лет спустя, один знакомый сказал мне: "Послушай, а Боня-то еврей. Это видно из твоей повести". Я говорю: "Ну и что? Нас это не волновало. Мы его ценили за человеческие качества и не знали, что он еврей, да и знать не хотели. Это было не важно".
Скажу честно, у меня, как писателя, пережившего многое, вопросы, связанные с отношениями между людьми разных национальностей, мягко говоря, вызывают смущение. Они для меня противоестественны. В повести "Ночевала тучка золотая" я вывел небольшую формулу: нет плохих народов, есть плохие люди. Я ее не выдумывал. Она пришла естественным образом. Это очевидно, хотя находятся, конечно, люди, которые думают иначе, имея в виду в том числе и трагические события в Чечне. Да, мы воюем там с бандитами. Но какое это имеет отношение, к примеру, к моему ученику-чеченцу, другому известному представителю этого народа, которого я называю своим братом? Да никакого!
- Ваш уход с поста руководителя Комиссии по помилованию при Президенте России, как и ее роспуск, для многих был неожиданным. Ходили всякие слухи. А что случилось на самом деле?
- Во-первых, я никогда не мечтал о такой работе и ничего не знал о ней. Но жизнь заставила участвовать и в этом процессе. Один известный российский политик взял меня за живое. Вы же, говорит, пишете, что человека надо жалеть, вот и применяйте свои идеи на практике. Ничего определенного я ему тогда не сказал и уехал в командировку в Прибалтику. Но этот политик нашел меня и там. Позвонил мне и сообщил, что меня уже назначили председателем Комиссии по вопросам помилования при Президенте России. "Но я же не просил вас об этом!" - возмутился я. А он в ответ: "Анатолий Игнатьевич, ну расстреляют же". "Кого?" - не понял я. "Ну тех, которых суд приговорил к высшей мере наказания. Не будут же бесконечно откладывать приговор". "А сколько их?" - поинтересовался я. "Да человек 50-60 наберется", - ответил мой собеседник. Ну, думаю, действительно перестреляют, и это останется на моей совести.
Так я стал руководителем первой в истории России общественной Комиссии по помилованию при Президенте страны. В нее входили 13 человек, в том числе Окуджава, Разгон, отец Александр, Розовский, Бовин и другие известные люди. Вскоре мы приступили к работе и рекомендовали Президенту помиловать несколько человек. Глава государства согласился с нами и быстро издал соответствующий указ. И так было всегда. Мы относились к этому делу, как к личному, используя весь запас душевных сил. Напряжение было огромное, но никто не уходил. Ведь от наших решений зависела судьба людей. Один наш коллега как-то признался: "И сил больше нет, и отказаться не могу".
- Кому же помешала комиссия?
- Это сложный вопрос. Недругов у нее было много. За все время работы ее пытались закрыть раза два. Были люди, они есть и сейчас, которые не могли смириться с тем, что в океане жестокости появился островок милосердия. Не всем ведь до конца понятен смысл помилования. А некоторые и не хотят этого понимать. Наверху кое-кому не хотелось расставаться с осужденными потому, что они - дешевая рабочая сила. Внизу многие не приветствуют помилование, так как все еще тоскуют по сильной руке. Попробуйте продержаться под давлением таких сил. Впрочем, давление мы испытывали со всех сторон. И подкупать пытались, и провокации устраивали.
Потом пошли в атаку различные ведомства, и мы поняли, что час расплаты с нами приближается. Против нас была запущена мощная деза. Почти год нашу комиссию травили на страницах популярных газет. Позже мы узнали, что эти статьи заказывались и оплачивались. Много писали, например, что мы милуем убийц и других осужденных, совершивших тяжкие преступления. Значит, тут что-то нечисто, - делали выводы одни авторы. Не берут ли они взятки? - задавались вопросом другие. И так - из номера в номер на протяжении целого года. Подобная информация, разумеется, доводилась до сведения Президента. В конце концов комиссию распустили.
- Выходит, "ястребы" одержали победу не только над Комиссией по помилованию, но и самой идеей гуманизации исправительной системы, действующей в нашей стране?
- Не совсем так. "Ястребы" действительно предлагали вернуться к советской системе, при которой ведущую роль в решении вопросов о помиловании играли соответствующие министерства и ведомства. А как они решали, известно: никого не выпускать, никого не миловать! Но тут вмешались "голуби", и родился компромиссный вариант: создать региональные общественные комиссии по помилованию и наделить этим правом первых руководителей субъектов Федерации. При встрече с Президентом России Владимиром Владимировичем Путиным я спросил, кому принадлежит эта, безусловно, прогрессивная идея. Он сказал, что выдвинул ее сам. Президент поинтересовался также, сколько человек сейчас занято в региональных комиссиях по помилованию. Я сказал, что больше тысячи, и это - лучшие люди России. А раньше было только 13 человек на всю страну.
Жалко, конечно, что не удалось сохранить Комиссию при Президенте России. Ведь был накоплен богатый опыт, который сейчас пригодился бы нашим коллегам, работающим на местах.
- А помощь, судя по всему, уже требуется.
- Действительно, уже появились проблемы. Скажем, в настоящее время в Москве скопилось около 1370 дел с рекомендациями региональных комиссий о помиловании осужденных. О чем это говорит? О том, что новая система помилования еще несовершенна. Она дает сбои, и прежде всего в Москве. Столичным чиновникам не грех бы поучиться у тех, кто работает на общественных началах в регионах. А они шлют им различные рекомендации, кого и как миловать. Полагаю, что члены региональных комиссий по вопросам помилования, которым Президент доверил решать судьбы людей, должны руководствоваться не инструкциями и всякого рода предписаниями, а Конституцией России и своей совестью.
- Анатолий Игнатьевич, в следующем году будет отмечаться 80-летие со дня рождения писателя Владимира Солоухина, родившегося на владимирской земле и здесь же похороненного. Не пересекались ли ваши пути?
- Пересекались. Впервые я столкнулся с ним, когда он учился в Московском литературном институте, а я готовился к службе в армии. Однажды я зашел в институт, чтобы узнать, как поступают в это учебное заведение. В коридоре заметил светловолосого молодого человека, к которому я почему-то сразу проникся доверием. Подошел к нему и спросил, где и как тут учат на писателей. Незнакомец, а им оказался Владимир Солоухин, отнесся к моему вопросу очень серьезно. Он подробно объяснил мне, к кому надо обращаться, что представлять в приемную комиссию, дал несколько полезных советов. Потом повел меня к окну и начал читать свои стихи о Корее, где в то время шла война.
С тех пор я стал следить за творчеством Солоухина, читать все, что он издавал. Позже мы часто встречались с ним на литературных вечерах, в Доме писателей, говорили о литературе и, естественно, о женщинах. У нас было много общего: он верил в Бога, и я верующий. Он собирал старинные иконы, и я их коллекционирую. Я все время ощущал в нем родственную душу.
Однажды на семинаре, который вел известный советский очеркист и писатель, я представил свои зарисовки о глубинной России. Руководитель семинара внимательно прочел их, а потом изрек: "Ну, милый, ты у нас - Солоухин!" Понимал, что таким образом он обругал меня, но все равно жутко гордился, что я, оказывается, как Солоухин. Вот так, нос к носу, мы и шли с ним по жизни. Его смерть я воспринял как личную трагедию.
Выпуск N 37 (575) от 28 февраля 2003 г. [ N 36 ] [ N 38 ]
публикации:
[ Предыдущая ] [ Следующая ] [ Содержание выпуска ]