Международный журнал "Наказание и общество" (Punishment & Society) в 2001 году один из своих номеров посвятил обсуждению американской системы наказания. Термин "массовое заключение" (mass imprisonment) исследователи выбрали для описания принципиально нового феномена, который последние два десятилетия наблюдается в Америке. Обостряя проблему, Нильс Кристи назвал американскую тюремную систему "Гулагом западного образца".
Как полагает ведущий американский аналитик Дэвид Гарланд, речь фактически идет о возникновении нового социального института, в распоряжении которого сегодня находятся более 2 миллионов человек (общая численность заключенных, содержащихся в местах предварительного заключения и в тюрьмах). Это само по себе беспрецедентно и в истории США, и в истории либеральной демократии вообще.
С начала 20-го века и до 1973 года количество заключенных в Соединенных штатах не превышало 110 чел. на 100 000. За 90-е число заключенных удвоилось. На 1998 г. около 6 миллионов американцев (т.е. 3% взрослого населения) находились, в той или иной форме, под надзором. Сегодня эта цифра составляет 680 чел. на 100 000 населения, иначе говоря, в пять раз выше показателя 1972 года. В сравнении с европейскими и скандинавскими странами в США этот показатель выше в 6 - 10 раз.
Эмиль Дюркгейм назвал бы этот феномен "паталогическим". Он не имеет аналогов в западном мире, и сравнивать США в этом смысле можно только с Россией и Китаем. Новое явление потребовало нового термина - "Массовое заключение". Подобно тому, как, применительно к 17 веку, когда впервые бедняки и сумасшедшие были отправлены в исправительные дома и психиатрические лечебницы (этот процесс описал Мишель Фуко в своей знаменитой "Истории безумия"), возник термин "Великое Заключение" (Great Confinement). Или, например, "Архипелаг Гулаг" - тоже наименование особого явления.
Дэвид Гарланд выделяет две характерные черты у феномена массового заключения . Первая - это собственно сама численность тюремного населения. И вторая - социальная концентрация эффектов массового заключения. Заключение становится массовым, когда оно перестает быть практикой изоляции отдельного правонарушителя, а становится систематической практикой изоляции целых групп населения. В Соединенных Штатах такой группой стали молодые чернокожие больших урбанизированных центров. Для этой группы тюремное заключение стало нормальной практикой, предсказуемой частью их социального опыта, иначе говоря, частью процесса социализации для этой группы населения. В опыт тюрьмы так или иначе вовлекается и семья, и соседи, и знакомые. Тюрьма перестает быть судьбой лишь отдельного индивида, но становится опытом больших социальных групп. "Массовое заключение" нельзя счесть результатом сознательно проводимой политики, поскольку подобная политика не была предметом специальной разработки, не оценивалась экономически, не обсуждалась публично и не имеет демократического одобрения. Она возникла как своего рода сверхдетерминированный результат целого ряда решений и действий, обеспечивших приток заключенных в тюрьмы. Америка просто оказалась перед лицом нового феномена или нового социального института. И только начинает осмысливать его экономические и социальные последствия. Фактически, речь идет о сформировавшемся низшем - криминализированном - социальном классе, который систематически воспроизводится.
Тюрьма, которая, как казалось еще недавно, должна исчезнуть, стала одним из главных и неустранимых элементов современного социального порядка. Что это означает? До каких масштабов может дорасти этот процесс? И как можно повернуть его вспять? Вероятно, на сегодня это наиболее важные вопросы.
Тут кстати вспомнить Вебера, который объяснял, что общество может оказаться в "железной клетке", когда процессы и социальные институты, некогда вынужденные к жизни определенными разумными мотивами, начинают воспроизводиться уже вне своей первоначальной логики. Постепенно они нарабатывают собственную среду, к которой следующие поколения уже вынуждены приспосабливаться, - это тот социальный контекст, в котором они родились. Социальные институты порождают определенные привычки, формируют интересы и само мышление, иначе говоря, становятся как бы частью общей схемы порядка вещей, хотя породившие ее в свое время причины давно перестали действовать.
Дэвид Гарланд полагает, что в случае с массовым заключением американское общество может оказаться именно в той самой веберовской "железной клетке".
Причины возникновения этого феномена - в истории последних десятилетий 20-го века. Это - и озабоченность общества проблемой преступности и насилия; и требование защитить общество от этих явлений; и представление о том, что забота о жертвах исключает одновременную заботу о преступнике; и политический популизм, спекулирующий на недоверии к системе уголовного правосудия; и дискредитация социальных подходов к решению проблем общественного порядка; и стойкое игнорирование проблем бедных. При этом механизмы, поддерживающие воспроизводство института массового заключения, могу быть уже иными. Практика массового заключения в последние два десятилетия стала центральным элементом новой культуры контроля над преступностью. Несмотря на то, что уровень преступности начиная с 1992 г. устойчиво снижается, практика массового заключения развивается, требует инвестиций, приносит определенные выгоды социальным группам, которые находятся далеко от сферы деятельности самого этого института. Однако сегодня очевидна серьезная социальная цена массового заключения: перераспределение государственных средств в пользу тюрьмы, а не в пользу образования или социальных бюджетных программ; поддержание криминогенных процессов и деструкция социального капитала, что затрагивает не только к заключенного, но и его семью и близких; выход тюремной культуры в сообщество; дискредитация закона и легального авторитета среди наиболее подверженных этой практике групп; обострение социальных и расовых различий. Маргинализованные и криминализованные группы бедных способны создать малоприятные условия жизни для других членов сообщества. И конечно, как выражается Гарланд, то, как мы определяем "их" - определяет самих "нас".
Среди причин новой социальной ситуации в Америке исследователи называют и отход от модели правосудия, практиковавшейся в 60-е. Сегодня практика вынесения приговоров гораздо более жесткая, нормированная, в ней в гораздо меньшей мере учитывается уникальность тех или иных обстоятельств, особенности личностного фактора. Немалую роль сыграла и "война с наркотиками", приведшая к значительному увеличению тюремного населения. Принятый в 1973 году "Рокфеллеровский закон о наркотиках" предусматривает 15 летний срок заключения для любого, кто продал 2 унции или имел при себе 4 унции наркотических средств, независимо от его предшествующей истории отношений с правосудием.
Немалую роль сыграло и изменение политики в отношении социальных пособий. Именно в последние два десятилетия 20 века произошло сокращение числа тех, кого поддерживали государственные субсидии. Кэтрин Бекет и Брюс Вестерн показывают, что на период 1975 - 1995 гг. самые большие тюремные системы характерны для наименее экономически благополучных государств, не имеющих развитых системы социальной поддержки. Как показывают статистические данные, начиная с 60-х годов те штаты США, где большая доля черного населения, тратят меньше на социальную поддержку и имеют наибольшее тюремное население. Это закономерный итог политики государственной регуляции маргинальности, делающей акцент на исключение и наказание.
Джонатан Симон, вслед за известными исследователями-антропологами Дуглас и Вильдавски, предложившими в 60-е гг. свой анализ взаимозависимости социальной организации и выбора рисков, анализирует появление нового феномена опасности в современной американской культуре - страха перед преступностью. Он полагает, что этот страх пришел на смену страху перед загрязнением окружающей среды, столь характерному для американского общества еще в 60-е. Основные риски, признаваемые современным глобальным/постмодернистским обществом, это - преступность (в США) и генетически измененные продукты (в Европе).
Многие исследователи, работы которых представлены в журнале "Punishment & Society", размышляют о необходимых шагах решения тюремной проблемы. Марк Мауэр, например, полагает, что, помимо повседневных обсуждений взаимозависимости тюрьмы и преступности, центральным вопросом общественных дебатов сегодня должен стать вопрос: какое общество мы намерены создавать? Неужели такое, где 3 из каждых 10 родившихся афроамериканцев ожидает тюрьма, где и большинство из них будет лишено права голоса, во всяком случае на определенную часть своей жизни? Где четверть миллиона душевнобольных изолированы от общества? И где одиннадцатилетних можно приговорить к пожизненному заключению? По мнению М. Мауэера, общество должно понять, что его безопасность - не в увеличении числа полицейских или более частом применении смертной казни, но в формировании адекватного социального капитала для поддержания стабильности семьи и сообщества.
Норвежский криминолог Томас Матизен еще более расширяет эту тему. Он полагает, необходимо создавать новое публичное пространство, альтернативное пространство социальной коммуникации. Сегодняшнее публичное пространство формируется телевидением. И это не просто некий технически усовершенствованный способ подачи информации. Телевидение формирует и задает существование определенного типа социальных отношений. Матизен полагает, что оно вызывает коррозию тех традиционных ценностей культуры, функционирование которых обеспечивало проведение политики ограничения тюремного института. Он имеет в виду такие ценности, как гражданские права, законность, человечность. В мире, где господствует телевизионная культура, политика в сфере наказания стала "товаром", хотя еще три-четыре десятилетия назад эта политика формировалась на общетеоретических, философских и научных основаниях. Сегодня механизм ее формирования схож с механизмом формирования "новостей" - когда решается, что может и что не может стать "новостью", быть проданным через телевидение, что продаваемо на рынке политических мнений. Еще недавно пенитенциарная политика искала легитимации в принципах власти закона, в других принципах. Принципы могли быть различными, но это были принципы. Сегодня легитимаций является возможная "проходимость" на телевидении и у избирателей. Изменился и характер общественных дебатов о политике наказаний. Если раньше в их подоснове лежала "коммуникативная рациональность" (термин Ю. Хабермаса), акцентирующая момент истинности, деловой и искренней заинтересованности, выражаемой в аргументации, которая реально влияла на значимые решения, то сегодня систематическая и принципиальная аргументация не выслушивается. Телевизионные дебаты строятся большей частью по типу "рациональности рынка". Поэтому для политики наказания столь необходимо альтернативное публичное пространство. Матизен видит здесь по меньшей мере три важных элемента. Во-первых, следует отказаться от "всеабсорбирующей" власти средств массовой информации и - особенно - телевидения. Это звучит, быть может, не слишком реалистично: ведь, согласно сегодняшнему пониманию, без "освещения" СМИ я не существую, мое дело не существует, моя организация не существует... Однако, по мнению Матизена, мы все же должны сказать "нет!" многочисленным ток-шоу и развлекательным "дебатам" и не ставить свою работу в зависимость от СМИ. Второе: вернуться к социальным инициативам снизу. А также восстановить чувство ответственности у интеллектуалов - писателей, ученых, творческих работников, в первую очередь у тех, кто занимается социальными науками. Они должны отказаться от участия в телевизионном шоу-бизнесе и настаивать на том, чтобы именно обычный человек стал точкой отсчета в социальных исследованиях. Матизен приводит и пример организации нового пространства, о котором идет речь. Норвежская Ассоциация в поддержку тюремной реформы представляет собой сегодня необычный гибрид - в ней интеллектуалы работают совместно с заключенными. Ассоциация ежегодно проводит масштабную конференцию по политике наказания, в которой участвуют как профессионалы, занимающиеся проблемами тюрьмы (в государственных и общественных организациях), так и сами заключенные. Тем самым преодолеваются формальные и неформальные барьеры между различными сегментами сообщества, складывается альтернативная информационная сеть, вырабатываются новые точки зрения, и следовательно, создается конкуренция власти масс медиа.
Обзор подготовила Елена Ознобкина