Главная страница Содержание номера |
Салман Рушди
получил Букеровскую премию в 1981 г.
и премию Букер Букеров в 1993-м за
роман "Полуночные чада".
Среди других его работ -
"Сатанинские стихи" (1988),
"Гарун и море историй" (1990) и
"Последний вздох мавра" (1995).
Заметки о писательстве и нации
1.
В рощах Килгори дрозд, что выводит рулады без устали,
Как ручей, бесконечную песню теченья поющий средь мшистых камней,
Не древнее, чем жаба Корс Фохно, которая чувствует
Холод собственной кожи, подобно лохмотьям обвисшей на ней.(Здесь и далее стихи перевела М. Елисеева.)
Мало кто из
писателей так крепко связан с
родной землей, как Р С Томас,
уэльский националист, чья поэзия
подмечает, спорит, воспевает,
творит мифы ради того, чтобы
вписать нацию в лирически
неистовое бытие. Но тот же Р С Томас
пишет:
Ненависть растет года.
Не всегда:
Семена моей созрели
В колыбели.
Ненависть, но не к стране -
К людям, что подобны мне.
Изумляет даже сама мысль о том, что в строках барда нации можно найти нечто, похожее на ненависть к себе подобным. Но, вероятно, это единственный способ существования для писателя-националиста... национального писателя. Когда страсть одаряет фантазию зрением, она видит и тьму, и свет. Чувствовать безрассудно - значит чувствовать презрение и одновременно гордость, ненависть и одновременно любовь. Такая гордость презирает, такая ненависть любит, и нация иногда обрушивает на поэта свой гнев. Ей, нации, нужны гимны и знамена. Поэт же вносит диссонанс. Клочья вместо полотнища.
2.
Уже
проводились параллели между
историческим развитим парных
"нарративов"- романа и
нации-государства. Продвижение
сюжета к финалу по страницам книги
уподоблялось самовосприятию нации,
которая движется по истории к
заявленному предназначению. Но как
бы увлекательно ни было такое
уподобление, сейчас я смотрю на
него с изрядной долей сомнения.
Одиннадцать лет назад на
знаменитом конгрессе ПЕН-клуба в
Нью-Йорке писатели всего мира
обсуждали тему: "Воображение
писателя и воображение нации".
Тема поистине мейлеровского
масштаба, Норманом Мейлером же и
придуманная. Просто поразительно,
насколько по-разному можно
понимать предлог "и". Для
многих из нас он означает
"против". Южноафриканские
писатели, Гордимер и Кетзи, в то
время отрицали официальное
определение нации. Спасая, быть
может, от тех, кто держал ее в плену.
Другие же были в большем ладу со
своими народами. Не забудется
похвальное слово почтовым ящикам,
которые для Джона Апдайка
символизируют свободу обмена
идеями.
А в ответ - "шуточка",
которую сыграло государство с
Данилой Кисом: в Париже он получил
письмо из страны, называвшейся
тогда Югославией. В запечатанном
конверте на самом письме стоял
штамп: "Это письмо цензурой не
проверено".
3.
Нация либо вбирает в себя своих великих писателей (Шекспир, Гете, Камоэнс, Тагор), либо старается от них избавиться (ссылка Овидия, ссылка Соинки). Обе судьбы неоднозначны. Избыток почтения не нужен литературе; великие произведения рождают бурный отклик в умах, в сердцах. Иные полагают, что преследования полезны писателям. Это неправда.
4.
Берегитесь
писателей, провозглашающих себя
голосом нации. Это могут быть нации
любого типа: по половому, расовому
признаку, по сексуальной
ориентации, по политическим
предпочтениям. Это новый
От-именизм. Берегитесь отименистов!
Новому отименизму нужен энтузиазм,
положительный пример, пылкая
нравственная проповедь. Ему
отвратительно трагическое
восприятие жизни. Литература для
него - всегда политика, и
литературные ценности он подменяет
политическими.
Он убивает мысль! Берегитесь!
5.
К вашему
сведению: у меня зеленый паспорт. И
я подставляю свое не слишком
благонамеренное плечо Америке.
Чтобы выковать в кузне моей души
несотворенное поныне сознание моей
расы.
Албания Кадаре, Босния Иво
Андрича, Нигерия Ачебе, Колумбия
Гарсия Маркеса, Бразилия Жоржи
Амаду.
Писатели не могут отрицать соблазн
нации: ее струя у них в крови.
Писательство - картография
воображения. (Или, как могла бы
записать это современная
критическая теория, - Имаги/Нация.) И
все же в лучших книгах карта нации
окажется картой человечества.
6.
История стала спорной. После падения Империи, в век свехдержав, под лавиной партийных упрощений, низвергающихся на нас со спутников связи, мы уже не можем с прежней легкостью соглашаться с тем, как нам представляют события, и с тем, что они означают. Литература тоже вступила в этот круг. Историков, магнатов средств массовой информации, политиков это вторжение не волнует, но литература - дама упорная. И у нее есть дело тут, в этой атмосфере неопределенности, на этой попранной земле, в этих загрязненных водах.
7.
Национализм
развращает и писателей. Отсылка: см.
ядовитые выступления Лимонова по
поводу войны в бывшей Югославии. В
эпоху, когда национализм разных
видов все более сужает число
избранных, когда трибализм разных
мастей все крепче огораживает свои
клетушки, вдруг окажется, что
писатели издают боевой клич своего
племени.
Закрытые системы всегда
притягивали писателей. Поэтому так
много написано о тюрьмах, полиции,
больницах, школах. Но могут ли в
наше время интернационализации
какие-либо ситемы оставаться
закрытыми?
Национализм - это "бунт
против истории", он стремится
закрыть то, что держать закрытым
уже невозможно. Огородить
безграничное. Хорошая литература
исходит из того, что нация
безгранична. Тот, кто оберегает
границы, не писатель, а
пограничник.
8.
Если литература часто поворачивается лицом к нации, то столь же часто отворачивается от нее. Интеллектуал, по свободному выбору отказавшийся от корней (Найпол), видит мир таким, каким его может видеть только непредвзятый ум; он отправляется туда, где происходит событие и делает репортажи. Интеллектуалы, лишенные корней против воли (к этой категории сейчас относится большая часть прекрасных арабских писателей), тоже отвергают отвергшие их закрытые образования. Такая неукорененность - большая потеря, большая мука. Но и приобретение. Безграничная нация - не выдумка.
9.
Многим великим творениям общественная арена не нужна. Их боль - во внутреннем мире. Для Элизабет Бишоп общественное - ничто. Ее-тюрьма-ее-свобода-ее-тема - всюду.
Пусть державы в дикой схватке
Гибнут по своей вине.
В виде клетки
От кроватки
Детской
Тени на стене.
Перевела с английского Е. Петровская