Главная страница Содержание номера

    Представьте себе такую картинку.
    1980 год. Отделение милиции. Входит начальник отделения и обращается к дежурному капитану.
    - Ну, чем занят?
    - Да вот, читаю Солженицына.
    - Ха-ха-хм... Смотри - дошутишься, Геннадий Сергеевич...
    Уверяю вас - все именно так и было. И, хотя Геннадий Сергеевич сам по себе имел склонность эпатировать окружающих, не уверен, что он вел бы себя столь рисково - не будь до этого долгих наших споров на тему Солженицынского эссе "Жить не по лжи".
    Этот текст удивительным образом предоставлял любому человеку надежную опору для необходимого самоуважения. Выявляя облепившую нас ложь как основную форму общего нашего соучастия во всех мерзостях родимого отечества, автор предлагал своему читателю вполне реальный способ разорвать эту круговую поруку. Разорвать и - перестать быть соучастником, как бы - стать невиновным. Как бы - получить индульгенцию.
    Но и больше, больше - автор предлагал путь совсем не гибельный: у читателя была возможность отказаться именно от той лжи, которую он сам и определяет ложью. То есть, если, к примеру, ты не считаешь лживой всю пропагандистскую шумиху по поводу интернационального долга в Афганистане, то и участвуй себе на здоровье, хоть и до собственного превращения в "груз 200". По крайней мере, сам авторский текст вполне позволял и такое прочтение, и такое понимание.
    Об этом мы с Геннадием Сергеевичем и спорили.
    К слову сказать, он все-таки "дошутился".
    Через пять лет после описанного эпизода он отказался давать показания, уличающие меня в распространении "клеветнических измышлений, порочащих советский общественный строй", был уволен из МВД, а потом у него произвели обыск и по результатам обыска возбудили уголовное дело.
    Обнаружили у него более тысячи книг с библиотечными штампами и два томика "Архипелага". Это был "Архипелаг" известного грузинского тиража, переплетенный мною, без каких-либо надписей на обложке и без титульных страниц. А библиотечные книги, изъятые при обыске у Геннадия Сергеевича, оказались сплошь партийной литературой (стенографические отчеты съездов, материалы конференций, сборники партийных документов, исторические и псевдоисторические труды о советском периоде).
    Обвинили его в хищении (библиотечные книги) и в хранении антисоветской литературы (два тома "Архипелага").
    На следствии Геннадий Сергеевич показаний не давал, и это воспринималось таким образом, что ему, собственно, и нечего сказать в свое оправдание.
    Время уже наступило почти перестроечное (январь 1987 года) и потому суд был открытым не только формально, как это объявляется и всегда, но и фактически открытым. Публики было - не протолкаться, а подсудимому дали возможность защищать себя самому.
    Обвинение в хищении книг Геннадий Сергеевич разбил в пух и прах, запросив документы из библиотечного архива, где указывалось, что все изъятые при обыске библиотечные книги - списанонная в установленном порядке литература и все это приобретено им по остаточной стоимости в соответствии с действующими правилами. А на вопрос обвинения, почему же эти списанные книги в таком хорошем состоянии (почти как новые), Геннадий Сергеевич заявил, что он не может нести ответственность за то, что "всю вашу литературу почти я один и читаю".
    Когда же обвинение перешло к "хранению антисоветской литературы", подсудимый устроил форменный скандал.
    Он заявил, что изъятые у него "два тома, переплетенные в красную материю", никак не могут быть произведением "Архипелаг ГУЛАГ". Дело в том, что по всей партийной и советской прессе, по выступлениям наших уважаемых граждан, представителей культуры, литературы, науки и пр. (тут же шел список этих граждан), он знает, что "Архипелаг ГУЛАГ" - насквозь лживая книга. Вместе с тем, правдивость всех фактов, изложенных в книгах, изъятых у него при обыске ("два тома, переплетенные в красную материю"), он может доказать тут же, ссылаясь при этом только на ту самую партийную литературу из библиотеки, которая тоже была у него изъята при обыске.
    Ладно бы он только заявил это, он и вправду начал в качестве примера доказывать истинность сведений "Архипелага" в главе о первых политических процессах советской власти (надо сказать, что память у Геннадия Сергеевича была феноменальная). Всякие попытки суда прервать его речь как не относяшуюся к делу, он парировал как покушение суда на основу основ правосудия - на защиту. Он ведь выступал в качестве своего адвоката.
    Далее он указал судьям, что на их плечах лежит колоссальная ответственность, так как им надо определить, кто именно врет: вся партийная и советская пресса вместе с перечисленными ранее уважаемыми гражданами или гражданин обвинитель, называющий изъятые книги произведением "Архипелаг ГУЛАГ". "Однако, если суд примет решение в пользу обвинителя, - изгалялся далее Геннадий Сергеевич, - то из того факта, что врет вся партийная литература, логично следует, что врет и обвинитель, то есть если изъятые книги и признают "Архипелаглм ГУЛАГ", одновременно докажут их правдивость, а значит, и установят, что в их хранении отсутствует "состав преступления".
    В общем - суд был славный к полному удовольствию собравшихся.
    Геннадий Сергеевич получил-таки два года "химии", но скоро был отпущен по юбилейной амнистии как награжденный орденами (для меня было довольно неожиданно узнать, что он за время своей милицейской службы имел, оказывается, боевые награды - сам он ими никогда не бренчал).

    И вообще, все, что происходило с "Архипелагом", странным образом нарушало типичную советскую картину отношения граждан к самиздату (здесь я называю словом "самиздат" не только произведения самодельного производства, но и любую запрещенную в официальном распространении литературу). Конечно же, граждане, у которых находили "Архипелаг" или уличали в причастности к его хранению, распространению или тиражированию, вели себя по-разному (гордились этой причастностью... раскаивались... - было все). Однако добровольной (истинно добровольной) выдачи книги чекистам или искреннего порыва настучать о том, что такой-то негодяй дал эту книгу, - всего этого почти не было. Конечно, я говорю только на основании собственного опыта, так что если говорить строго, то следует сказать, что подобных проявлений поголовной бдительности с "Архипелагом" было на порядок меньше, чем с другими книгами.
    В качестве иллюстрации этого утверждения я могу привести следующие факты.
    Шесть лет до 1982-го по Витебску (а описанные ранее события происходили именно там) гуляли те самые мои два тома "Архипелага" (с заходами и в Витебскую область). Мне точно известно, что за это время их прочли пять директоров крупнейших заводов всесоюзного значения, четверо парторгов с этих же предприятий, главный редактор одной из областных газет (и почти вся редакция), четверо деканов областных ВУЗов, все члены Госкомиссии, приехавшие из Минска принимать государственные экзамены в пединституте то ли в 80-м, то ли в 81-м году (а, может, это было и в 79-м?); десяток директоров средних школ; еще больше - преподавателей истории в школах и ВУЗах, два директора режимных предприятий и один(!) начальник особого отдела режимного предприятия, пять младших офицеров и два подполковника знаменитой витебской десантной дивизии... А просто своих земляков - врачей, студентов, программистов, инженеров - мне и не счесть. И "Архипелаг" всегда возвращался ко мне, и ни один из читателей не донес. В моем деле нет ни одного свидетеля с показаниями о распространении "Архипелага".
    Можно бы отмахнуться от этого, как от случайного совпадения. Однако я предлагаю считать это не случайностью, а свойством самой книги.
    Есть в "Архипелаге" весьма значительная составляющая. Это - тема нашей общей вины. Тема непереносимая, требующая от читателя осознания и очищения. И, казалось бы, далее - либо с негодованием отшвырнуть весь этот, обрушенный на тебя груз соучастия (вместе с самой книгой), либо твоя жизнь непременно должна измениться, и ты должен будешь найти путь, избавляющий тебя от соучастия в преступлениях родины.
    (Смею предположить, что почти все многочисленные обличители "Архипелага" негодовали более по принуждению, и это хорошо видно в извивах их "негодований". Ну разве что такие списочные обличители, как Сергей Михалков, были предельно искренни, но им для этого и читать не надо.)
    И вроде бы получается, что "Архипелаг" должен был стать книгой, непримиримо разделяющей своих соотечественников.
    Абсолютнное большинство - это те, для которых всякая вина всегда вне их. Этим - только негодовать и отвергать любые намеки автора на общую нашу вину и, лучше всего, отвергать вместе со всей книгой.
    Малая часть - осознавшие тяжкий груз общей вины, получившие толчок, за которым, как минимум, раскаяние и поиски такого своего места в стране, где тебя уже не повяжут соучастием в преступных свершениях отечества (ведь после того, как и сам автор на пределе искренности включил в ту же книгу страницы о собственной своей вине, о своих ошибках и о своем раскаянии, другого пути у читателя нет).
    Однако книга не разделила читателей по этому признаку. В жизни тех, кто по мере сил участвовал в превращении "развитого социализма" в недоразвитый коммунизм, не было ярого негодования "Архипелагом", а в жизни тех, кто обрел опору в нравственном противостоянии окружающим их лжи и насилию (мне не нравятся распространенные термины "диссидент", "правозащитник" и пр.), не слышно было темы покаяния.
    И причина совсем не в том, что тема общей вины невнятно звучит в "Архипелаге" или была не замечена читателем.
    Как и в эссе "Жить не по лжи", Солженицын в своем "Архипелаге" не только указал путь очищения - он предоставил читателю возможность остановиться на этом пути чуть ли не в самом начале движения, и, даже - никак не меняя свою жизнь, опять получить от автора что-то вроде индульгенции (очиститься без покаяния).
    "А если долго еще не просветлится свобода в нашей стране, то само чтение и передача этой книги будет большой опасностью - так что и читателям будущим я должен с благодарностью поклониться - от т е х, от погибших" ("Архипелаг ГУЛАГ", вступление).
    Автор благодарит нас только за чтение! Благодорит от имени погибших! Он уже прощает нам нашу вину! Мы можем говорить о виновных "они". Мы можем уже вместе с автором пережить его собственную вину (помните, он же пишет, как, например, его вербовали), мы можем даже ему посочувствовать и его простить (или - не простить).
    И редко у кого не проснется в ответ хоть минимальная благодарность. Потому и не взбудоражить было страну оголтелым негодованием в адрес "Архипелага". И редко у кого из вперед прощенных возникнет потребность ответить на призыв автора к покаянию.
    Почти все читатели, лукаво извернувшись, умостились в уютной лазейке.

    В общем, в то время автор дал своим современникам спасительную возможность без каких-либо перенапряжений нашей пластичной совести совмещать некоторую любовь к себе (всемирно известному писателю Солженицыну) с привычным и удобным каждому образом жизни. Конечно же, степень этой любви (вплоть до недолюбливания) зависела именно от привычного образа жизни, но все-таки возможность была.
    Тем более, что потом долгие годы автора рядом не было.
    Можно было его читать и любить. Можно было - не читать и любить. Можно было пофыркивать и - отдавать должное. Наше отношение к Солженицыну не навязывало нам каким-то жестким образом определенный выбор в нашей повседневной жизни. Великий соотечественник был вроде бы довольно-таки снисходителен к нашим трудным обстоятельствам (ему-то там хорошо!), и мы в ответ уважали и ценили его и его мировую славу (точнее, уважали - за его мировую славу).
    А потом нам начали наваливать всю подноготную советской эпохи, и мы все сразу узнали и поняли. Оказывается, Солженицын был прав. Даже если мы его сами и не прочли, то нам про это рассказали. А читать нам уже стало некогда. Еле успевали мы почитывать и тут же определять правых и виноватых, определяясь при этом, против кого объединять свою воспалившуюся гражданственность.
    Ах, как мы его ждали! Мы ведь уже все поняли, и сейчас он должен вернуться и немедленно подтвердить нашу правоту по поводу тех гадов, которые мешают нашей светлой жизни. А если он ошибочно подтвердит правоту тех гадов, которые... и т.д., - мы растолкуем ему ошибочность его позиции и даже будем достаточно снисходительны к его заблуждениям, понимая, что там - вдали от родины - он не мог во всем разобраться... Ну почему же он не едет?!
    - А вы читали про "обустроить Россию"?
    - Не все... Там очень многословно, да и язык - все время спотыкаешься на непривычнызх словах... Но я знаю, в чем там ошибки...
    - Я с вами абсолютно согласен. Это же додуматься - "подбрюшье России"! Ему из Америки не понять, а нам главное - сохранить великую страну...
    - А я с вами обоими несогласен. И с Солженицыным - тоже. И не надо эту муть читать. Я не читал и не советую. Что он нам вкручивает про государственные интересы? Наелись! Главное - свобода. Всем нациям - свобода. Хотят отдельно - всех на волю...

    Он опять оказался прав, но чтобы это осознать, надо, как минимум, прочесть его публицистику и вспомнить, что мы нагородили в своей отчизне. Однако ни того, ни другого мы не в состоянии сделать добросовестно. Да и некогда. У нас каждый день - борьба с очередным злом, и скорее бы он вернулся подтвердить нашу правоту...
    Солженицын вернулся.
    Словом "разочарование" можно лишь очень приблизительно передать отношение современников. Ведь здесь его так ждали. Здесь были готовы под его знаменами хоть и на баррикады! Ну кому нужны эти его слова про то, что мы должны делать долгие годы?.. Ведь каждый из нас - ничего никому не должен. Ведь нас так долго обманывали, и сейчас обманывают все, кому не лень, что нам уже - все должны.
    И как в пустоту говорил Александр Солженицын с трибуны Думы. Народные представители явно скучали, некоторые дремали, другие что-то почитывали, и - мысленно - все отсутствовали... Спасибо, хоть не прерывали и не захлопывали, как Сахарова, когда он говорил свои слова прошлым нашим народным представителям (а многие ведь перекочевали из того зала в этот). Сейчас, когда нам крутят те кадры, зал не показывают. Демонстрируют только отказывающийся понимать академика президиум. Так же будет когда-нибудь и с хроникой выступления Александра Солженицына в Думе. И надо будет потрудиться, чтобы вспомнить, что президиум того заседания - плоть от плоти всего зала, всех народных представителей. А сами они, как бы мы их не высмеивали, - плоть от плоти народа... наши с вами представители...
    И телевизионные беседы Солженицына соотечественники слушали, в основном, так же - отсутствуя. Вот сейчас вроде говорит про понятное: власть виновна в том-то и том-то.., а потом опять - неизвесно про что... Если власть виновна - призови сместить ее! скажи, кто хороший? кому доверить?.. Ведь мы уже и сами все понимаем и знаем, а от него только и требуется - подтвердить это наше знание, а он опять не соответствует нашим желаниям...
    И не было возмущения современников, когда их лишили возможности регулярно слышать мнение своего великого соотечественника.

    А вот этот разговор был у меня несколько дней назад.
    - Он призывал голосовать против всех - это же глупость! Это - бесполезно. Не может ведь больше половины избирателей проголосовать против всех!..
    - Так этого и не надо. По закону, чтобы избрать Президента...
    - Надо больше половины голосов. И чтобы никого не избрать - больше половины.
    - Нет. Если, к примеру, всего избирателей 10, за одного кандидата - 5, за другого - 4, а против всех - 1, то никто не побеждает и будут следующие выборы. Это по закону.
    - Чушь...
    - Вы закон читали?
    - Я - знаю... И кроме того, Солженицын обязан был высказать свое мнение по поводу войны в Чечне, и по всей этой проблематике.
    - Он и высказал. Вы "Россию в обвале" прочли?
    - Всю не читал, но он обязан был публично занять позицию...
    И все это говорил заместитель редактора очень авторитетного журала, в сталинском прошлом сиделец и человек, уважающий писателя Солженицына. Правда сегодня читать писателя Солженицына ему некогда. Много работы, и - вообще...
    Надо сказать, что с чтением Солженицына происходят удивительные вещи (а, может, вообще - с чтением). Я к сегодняшнему дню прочел 8 томов из 10-томного "Красного колеса" (только недавно купил, а остальные произведения Александра Исаевича я читал сразу по мере их выхода) и точно знаю, что все домыслы о том, что "Красное колесо" - не художественная литература, что весь текст перенасыщен словами собственного авторского языка, делающими чтение невозможным.., все это - именно домыслы.. При этом я знаю, что из очень большого круга моих знакомых и приятелей только один человек прочел "Красное колесо". Все рассуждения о том, что эпопея Солженицына - не литература, я слыхал от людей, которые знают про это не из собственного чтения, а откуда-то еще (кто-то рассказал...).
    Но ведь, в конце концов, можно бы и без этого (без чтения) почтить великого соотечественника должным уважением и любовью! Любит ведь весь наш народ Пушкина, почти и не читая его, а так - что-то помня из школы, но помня и главное, что Пушкин - наша гордость и слава (про это нам тоже рассказывали).
    Оказывается, что с Солженицыным так не получается. По крайней мере, у его современников.
    Ведь выразить искреннее уважение к Солженицыну - это значит признать достойным не только его труд, но и его жизнь. И как же тогда в свете этой жизни будет выглядеть наша собственная? Что нам останется от так необходимого нам самоуважения?
    Мы ведь, в сущности, вполне хорошие люди. Мы тоже хотим пользы Отечеству и согласны работать для этой пользы. Но хорошо бы - получать и соответствующую награду за нашу неустанную работу. Чтобы - отдохнуть, насладиться многообразными жизненными радостями... в общем, для того и работать, чтобы была возможность пожить!..
    Но так, как он - так же нельзя: только работа, каждый день - работа (с шести утра), и завершение работы - всего лишь более плодотворная площадка для следующей работы, а все награды, почести, заслуги - только неизбежная суета, которую требуется свести к минимуму, потму что все это - мешает работе... "Останется только то, что написано" и, значит, только это и есть основное содержание жизни?!
    А все остальное? А - отдых? А - лучи славы? А - просто расслабиться? А нормальное стремление жизни к боле мягкой и более вкусной?.. Все краски и запахи!.. Все, что имеют заслуженные люди за свой неустанный труд, - зимние курорты и прием в Кремле! роскошный автомобиль и поклонницы! - как же, к этому и не стремиться?.. Об этом недостойно и мечтать? Только - работа?!

    И если все, с чем обращался ранее к своим современникам Солженицын - вспомните "Жить не по лжи" и "Архипелаг", - если все это можно было полагать некими тестами - тестами на порядочность, на действительную любовь к отечеству и на действительную гражданственность, то в этих тестах, как мы видели, были и вполне доступные нам позиции. Мы могли считать, что, по минимуму, те тесты мы выдержали, и при этом - без особого ущерба собственным привычкам и суетным страстям.
    А вот своей жизнью рядом с нами - в одном времени и в одном отечестве - Солженицын вроде бы от нас ничего и не требует. Но эта его жизнь рядом - самый требовательный тест всем его современникам. И мы этот тест выдержать не в силах.
    Хотя, согласитесь, было бы хорошо. Трудиться без устали и без суетливых мечтаний о признании, трудиться, понимая, что только это тебе и дано - создать своими усилиями маленький кристаллик нормального мира вокруг себя (на локоток только или на несколько метров - это как получится), а все надежды - лишь на то, что из таких единичных кристалликов возродится твоя страна.
    Как это славно!
    Но стоит подумать только о звонкой запотевшей рюмке... о бутерброде (например, с икрой), о возможном уже сейчас веселом вечере среди красивых (а лучше и знаменитых) людей, о столь необходимом отдыхе и празднике (но ведь заслуженном, за вчерашние труды!.. ну, или за сегодняшние добрые помыслы!), и - сразу же хочется все славные картинки о работе и гражданственности отодвинуть хотя бы на завтра.
    Ну, конечно же, мы живем - в основном - правильно, а если вокруг много неправильного, то мы всегда знаем, кто именно в этом виноват. И чтобы не мучить себя всякими разрушительными для необходимого самоуважения сомнениями, лучше считать, что неправильное что-то не у нас, а в жизни Солженицына. Например, гордыня... или - оторвался от народа: не слышит нашей беды и не занимает должную позицию... да мало ли? Короче, мы точно всего не знаем, но... ведет он себя совсем не так, как надо. Пишет-пишет... ему хорошо, а у нас вот такая жизнь, что даже читать некогда... В общем, мы его так ждали, а он...
    Нет, не очень убедительно.
    А ведь какие-то наши выплески (статьи в газетах, мельтешение на экране телевизора, всякие другие способы нашего самоутверждения) могут случайно привлечь его внимание! Представьте на минутку: увидит и - с отвращением отвернется. И вот так нам жить под возможным вниманием его зрачка?! Да куда легче жить под неусыпным наблюдением гебни (при всех идеологических несогласиях, представления об удобной и комфортной жизни у нас с ними куда ближе, чем с Солженицыным).
    Тут вот современникам точненько угодил бойкий критик, все враз и разъяснивший.
    Оказывается, такая раздражающая непохожесть Александра Исаевича на нас, нормальных людей, такая его отрешенность от милых нам празднеств и отдохновений, оголтелость его работы и болезненная обостренность чувства гражданского долга - все это от демонов, мучающих Солженицына.
    Это же - находка! Конечно - демоны! (Не зря сама эта находка удостоена премии в номинации "Луч света".) Именно - демоны!
    Вот мы - нормальные люди, и все у нас понятно, обычно и логично, все - по-человечески, и если, кроме глистов и вшей, нас что-то и мучает, то - только ясные человеческие желания - чтоб мягче... вкуснее... и чтоб нас любили (да как же нас не любить!). И все мы добрые граждане и потому хотим, чтобы и остальным всем было и мягче, и вкуснее (только не за счет нас). Ну а все иные резоны - либо ложь, либо от демонов. Солженицын сумел доказать нам, что лжи в нем нет, значит - кроме объяснения демонами - других объяснений его непохожестям и не найти.