Содержание номера |
Андрей Бабушкин
СУДЫ И ДЕТИ
Абсурдность и бездушие - такими словами можно охарактеризовать отношение третьей власти России к ребенку. В Минимальных стандартных правилах предупреждения правонарушений среди несовершеннолетних (так называемых
Не менее четко формулируют правовую норму, связанную с изоляцией
Трудно предположить, что, назначая 4 года лишения свободы за кражу компьютеров
Судьба Сережи Желобняка, отбывшего 3 года лишения свободы в Можайской колонии - увы - далеко не уникальна. После смерти бабушки мальчик остался без средств к существованию. Мать пропивала все, а власти г. Павлова Посада, где жил Сергей, не спешили назначить Сереже пенсию по потере кормильца. Но когда мальчик совершил кражу, власть проявила принципиальность и осудила его к 3 годам колонии
Огромные сроки за ничтожные кражи, формальное отношение к судьбе и будущему ребенка - кажется, что некая сила толкает почти каждого судью на то, чтобы воплотить в жизнь самые мрачные пародии на правосудие. Где причина такого отношения? В репрессивном прошлом страны? В стремлении судьи перестраховаться, в его опасении, что приговор будет отменен за мягкостью? В наивной вере в то, что суровый приговор удержит от преступления других подростков? Или же это наше старое, впитавшееся в кровь "вор должен сидеть в тюрьме"? А если этот вор - 14-летний подросток из семьи, где месячный бюджет равен трехдневному заработку судьи? А если этот вор осознал свою вину прежде, чем за ним захлопнулись тюремные двери? Здесь много "если". Но наш российский судья не обременяет себя столь тонкими материями, как раскаяние. Старая истина о мече, который не сечет повинную голову, не для него.
Дело Алеши Волохова. 14-летний Алексей вместе со своим другом Максимом и взрослым соучастником преступления решил совершить разбойное нападение на водителя машины. Поймали машину. Заехали во двор. Взрослый соучастник набросился на жертву. До завершения преступления, в результате которого в руках преступников должна была оказаться новенькая машина, оставались считанные мгновения. Алексей, глядя на происходящее, отказался от совершения преступления. Он и его друг Максим не приняли в нем участия, а затем покинули место преступления. Налицо добровольный отказ от совершения преступления. Именно благодаря тому, что Алеша и Максим не стали помогать взрослому преступнику, потерпевший вырвался от нападавшего. Хамовнический суд столицы оценил действия Алексея в 5 лет лишения свободы. Для полноты картины добавим, что мать Алексея Волохова умерла, до преступления он жил в интернате, а в последние месяцы ухаживал за отцом - инвалидом первой группы.
Для нормального человека обстоятельства жизни Алексея Волохова - исключительные, они требуют проявить к подростку особое милосердие и сострадание. Но судья проявил бдительность, тем более что некому будет бегать по инстанциям и добиваться отмены сурового приговора. К тому же, наш "самый гуманный, беспристрастный и независимый" суд очень даже зависим: судью, у которого неблагоприятная кассационная практика или которому вышестоящий суд "режет приговора", скоро будет ждать разборка на квалификационной коллегии судей, с которой федеральный судья может выйти простым гражданином.
В законе вроде бы ничего не говорится о том, что судья, выносящий "неправильные" приговоры, может утратить свои полномочия Но одно дело закон, а другое - наша жизнь, даже если она касается святая святых правосудия -вопроса о назначении или освобождении судей Осуждая Алексея Волохова, судья мог не опасаться ни шума родственников, ни протеста общественности, ни отмены приговора в кассации или надзоре. Кому есть дело до
Вершители российского правосудия за редким исключением не обременены размышлениями о будущем тех детей, перед которыми они открывают тюремные двери. Мне скажут: позвольте, разве судья, а не преступник порождает событие, толкающее человека в тюрьму? Разве судья заставляет
Беженец из Средней Азии Василий Септа с женой и двумя несовершеннолетними детьми проживал в Тверской области - он получил здесь жилье и работу в колхозе. Но вскоре хозяйство разоряется, а Септу выселяют из служебного жилья. Семья Септы селится в лесу в шалаше, живет грибами и ягодами. В районе не осталось предприятия, куда бы Септа не обратился в поисках работы. Работы ни Василию, ни его жене найти не удается. Зимой, чтобы спасти детей от голодной смерти, Септа залезает на дачи. На второй или третьей краже он попался. Суд приговорил Септу к трем годам лишения свободы.
Даже будучи лишенным простых человеческих чувств и понимания чудовищности социального положения, в которое поставило человека наше государство, судья как чиновник, призванный исполнить
Наш судья этого не сделал. Надо ли удивляться тому, что через несколько месяцев перед судом (за мелкие кражи) предстали жена и сын Септы. Они также получили по несколько лет колонии. Дочери Василия Олесе жить было негде, и она поселилась возле проходной туберкулезной колонии N3 (пос. Лыкошино Болговского района), где находился ее отец. Только после второго письма нашей правозащитной организации местные власти отправили ее в приют.
Дело Септы, дело Алеши Волохова - типичные, стандартные, обыденные дела российского правосудия. И они порождают у меня неизбежные вопросы.
Как можно судить именем той самой Российской Федерации, которая довела этих людей до скотского состояния, породив те причины, которые и пробудили недоброе, преступное, разрушительное начало? Ведь эти люди предстали перед судом страны, на властях которой и лежит ответственность за создание причин преступления
Как может судья, который с высоты своего положения, опыта, знаний обязан понимать, что оборотной стороной большого срока является ослабление в душе человеческой нравственных норм и законов, на которых построено общество (именно они, а не страх наказания удерживает подавляющее большинство людей от совершения преступления), рубить те корни, без которых не живет человеческая личность?
Может! Произнося монологи из правильных слов и сурово спрашивая обвиняемого "Ну как ты мог?!", "Как тебе не стыдно?!". И никто не спросит судью: как вы можете спрашивать с того, чья судьба сложилась под влиянием тех самых событий, что наступили благодаря молчанию, наивности и жестокости судебной власти?
Часто говорят: суд не может быть лучше, чем общество. Это абсолютно верно, если иметь в виду, что в обществе грешников избранный для вершения правосудия не станет праведником лишь оттого, что на него напялили мантию и дали молоток. Но я даже и не мечтаю, чтобы суд был лучше общества. Хотелось бы, чтобы он был НЕНАМНОГО ХУЖЕ.
Отношение суда к обществу, к народу, к гражданам проявляется прежде всего через отношение к детям и старикам. Наш суд безжалостен и к тем, и к другим. 50 тысяч детей сегодня находятся в колониях и следственных изоляторах. Еще 150 тысяч ныне заключенных были осуждены до достижения совершеннолетия.
Теоретики и практики судебной системы упорно не хотят видеть, что репрессивный метод правосудия в отношении детей ведет в большинстве случаев к результатам, далеким от тех, которых бы хотелось достичь. Озлобленный и опустошенный человек, заплативший за правонарушение несколькими годами жизни (в самом ее начале), будет опасен именно в силу того, что его душа лишилась способности реагировать на добро и справедливость.
И все же остается открытым вопрос: кто опаснее -