Главная страница Содержание номера

Дидерик Лохман
В ГОЛОВАХ ЛЮДЕЙ НЕТ ПРЕЗУМПЦИИ НЕВИНОВНОСТИ

    Дидерик Лохман - директор московского отделения Human Rights Watch/Helsinki. Работает в Москве полтора года. В настоящее время готовит доклад о применении насилия, в том числе о пытках в МВД.
Материал подготовлен на основании интервью, которое Д. Лохман дал редакции в феврале 1999 г.

    Чем больше я узнаю об этой стране, тем меньше я понимаю и тем больше чувствую разрыв между, скажем, голландской культурой, в которой я вырос, и Россией. Я был в Африке, был в Азии, в Америке, в Канаде... Конечно, разница есть и между канадской, голландской и американской культурами. Конечно, разница между, скажем, африканской культурой и голландской намного больше, чем между русской и голландской. И, может быть, поэтому сначала мне казалось, что в России - те же корни. У нас одна музыка, одна литература. Мы любим Чайковского, а вы любите Шуберта и Моцарта. Мы любим Толстого и Чехова, а вы читаете французских авторов, американских, английских. И кажется, что культура близка... Но когда здесь живешь дольше, то больше и больше понимаешь, что разрыв оченьвелик... В нашей стране можно применять логику. Обычно и люди реагируют по логике, и государственные органы действуют по логике, а здесь мне все больше и больше кажется, что логика не играет никакой роли, ею никто не руководствуется. Поэтому самое первое, что надо делать, когда приедешь в Россию, - это забыть обо всем...

    Мы каждый год определяем для себя, какими темами мы будем заниматься на следующий год. В России сделать выбор между той или иной проблемой зачастую сложно, здесь много острых проблем, и трудно сказать, какая из них важнее. Что важнее - свобода прессы или насилие в МВД?

    В последние годы стало появляться все больше и больше статей в газетах о насилии в МВД. Мы поняли, что это очень важная и масшабная проблема и что необходимо более четко представить, что же происходит. Сначала мы изучали положение дел в Москве, отношение, скажем, московских милиционеров к этническим меньшинствам, к бомжам. Мы подготовили об этом большой доклад. И представили его накануне юбилейных московских праздников полтора года назад. Когда мы занялись этой темой, к нам попадали сведения о самых разных формах насилия, практикуемых в системе МВД.

    В 94 году был опубликован блестящий доклад господина Родли о тюрьмах в России. Но Родли говорил, в основном, о переполненности СИЗО, о недопустимых условиях содержания подследственных и заключенных, о том, что сами эти условия являются пыткой. Эту тему широко обсуждали. Думаю, что благодаря его докладу даже российские власти признали, что это серьезнейшая проблема. Хотя они до сих пор не сделали то, что надо, чтобы изменить ситуацию.

    Мы стали собирать и расследовать информацию о применении пыток в МВД, и первая наша поездка была летом 1997 года в Екатеринбург. С тех пор мы побывали в разных регионах.
    Очень сложно определить, как часто применяются пытки, но на основании наших данных я убедился, что это - система. А, например, судья Сергей Анатольевич Пашин говорит, что из пяти подсудимых четверо заявляют о том, что их пытали, а он, допросив их, верит двоим-троим. Это очень много - около 50%!

    Что такое пытка? В своей работе я исхожу из определения Конвенции против пыток. Пытка - это любая форма нанесения серьезного страдания, физического или морального, с целью получить нужные показания или нужную информацию; пыткой может быть и наказание за какое-то деяние.

    Насилие - это обыкновение в работе милиции. Часто милиция делает все, чтобы привести человека в состояние шока. Они могут не спросить ни имени, ни фамилии, ни, тем более, признает ли человек себя виновным. К тебе приходят домой, звонят в дверь, ты открываешь, и тебе сразу - в морду. Человек даже не знает, в чем его обвиняют или подозревают. Но его уже начали готовить к тому, чтобы он признался... И таких случаев огромное количество. К сожалению, у нас нет статистики по насилию при аресте. Даже в прокуратуре, кажется, такая статистика не ведется. Очень многие люди даже не возмущаются и, тем более, не приходят к нам со своими жалобами, не добиваются справедливости. Милиция бывает очень настойчива в том, чтобы узнать, что она хочет... Поэтому, особенно когда человек сам не признается, есть очень большая вероятность, что к нему будут применены пытки. Насилие применяется прежде всего к тем, у них кого нет поддержки, нет контактов. Александра Никитина, конечно, не пытали.

    В России вообще очень много насилия: насилие в семье, насилие в отношении детей, насилие в армии - оно везде. Люди привыкли к насилию и принимают его как некое нормальное явление. А у нас это абсолютно по-другому. Я очень часто слышу, как русские говорят: вот на западе нельзя дать ребенку по попке, потому что за это уже могут лишить родительских прав и вообще посадить. Это, конечно, преувеличение, но у нас действительно не принято бить детей, просто не принято. А здесь бытовое насилие многим людям кажется нормальным.

    В милиции работает очень много молодых ребят, только что прошедших службу в армии. Они сами подвергались насилию, они уже прошли школу насилия, и почти естественно, что они будут и дальше применять насилие. Люди, к которым применяли насилие, сами более склонны к насилию, сами будут искать насильственные выходы из проблемы. Человек был в армии, его там избивали, он сам избивал, сейчас он милиционер и, конечно, будет применять те же методы.

    Презумпция невиновности в России даже в законодательстве присутствует очень относительно. В Конституции о ней заявлено, прекрасно! Но УПК - это уже другая история... Не только в законодательстве, - в головах людей презумпции невиновности нет. Раз "попал", значит уже виноват. Отношение к преступнику: его надо наказать. У нас такое отношение тоже существует, особенно, когда совершается какое-то громкое преступление. Когда убивают, насилуют детей, общество, конечно, требует, чтобы этих людей наказали. В Голландии в прошлом году был такой случай: несколько молодых ребят ломали велосипед, и прохожий сделал им замечание. Его побили, и он умер, а должен был через неделю жениться... И в Голландии все возмутились: человек уже не может сделать замечание, когда хулиганы ломают велосипед... Общественность требовала, чтобы эти молодые люди были подвергнуты очень жесткому наказанию.

    Когда я учился на юридическом факультете в Университете в Голландии, то нам преподавали несколько теорий уголовного права. Некоторые страны по сей день считают, что главное для уголовной системы - это наказать злодея. Но для других систем уголовного права наказание - не самоцель. Только Бог имеет право наказывать. А общество имеет право защищаться от такого человека, и оно заинтересовано в сочетании защиты и реабилитации. Например, в Голландии упор всегда делается на реабилитацию. Ведь человек может сидеть 2 года, он может сидеть 5 лет, может 10, но в конце концов он выйдет, и что с ним будет, если его содержать в таких, как в России, условиях в СИЗО, а потом еще в колонии, и выпустить его с туберкулезом, без денег, без прописки...

    В России господствует такое отношение: преступника надо наказать и отправить в заключение, а о его будущем можно и не думать. Преступник наказан, и человека больше нет. Конечно, это общество себя обманывает. Большинство осужденных людей через некоторое время снова будут частью свободного общества. А если уж жестко придерживаться здешней логики, тогда вообще не надо освобождать преступника, надо создавать специальные зоны, - и там оставлять их жить...

    В Голландии очень хорошо понимают, что надо сделать все, чтобы эти люди могли как можно лучше снова адаптироваться к свободной жизни, что надо сделать все возможное, чтобы человек больше не пошел на преступление. Надо, чтобы он что-то умел делать, его надо обучать, и это - забота и ответственность общества Здесь такого понимания нет. На уровне идей, слов это заявляется, а на практике этого просто нет.

    Сегодняшний министр юстиции Крашенинников ставит задачу сделать систему исполнения наказаний более гуманной. Посмотрим, конечно, насколько Крашенинников и УИН могут противостоять прокуратуре и МВД. Идеи, которые сейчас выдвигает Крашенинников, - здравые, очень хорошие идеи. Но я не уверен, что он сможет на деле реформировать и гуманизировать сложившуюся систему.

    Прокуратура сегодня успешно лоббирует свои интересы. Когда Россия вступала в Совет Европы, то он потребовал, чтобы был принят новый закон о прокуратуре. Совет Европы полагает, что наблюдение за соблюдением прав человека - это не задача прокуратуры, это задача другого органа, который ничего общего с прокуратурой не имеет. Почему такого закона еще нет? Почему проект УПК, подготовленный Пашиным и соответствующий европейскому стандарту, не принят, а принят в первом чтении проект, который продолжает старую систему? Это в интересах прокуратуры.

    У нас нет пока оснований ожидать, что система изменится полностью и будет очень гуманной. Чтобы действительно менять систему, нужно нечто большее, чем один гуманный министр. Сегодня я даже не представляю себе, как можно радикально изменить эту, уже сложившуюся, чудовищную систему... Правда, сейчас есть место для маленьких шажков. Но просто амнистия - это же ничего не меняет.

    В России сегодня ведет следствие и вершит исполнение наказаний система, сама практикующая преступное насилие. Пытки стали в милицейской среде обыкновением, это даже не обсуждается, это происходит вполне буднично: "опера" находятся в одном кабинете с задержанными, заходит следователь, и говорит: ну что, он уже признался? Нет, отвечают, он такой-сякой, плохой, он не хочет... Ну ладно, вы дальше с ним работайте... И следователь уходит...

    У нас было интервью с бывшем милиционером в Иркутске, и мы его расспрашивали о пытке "слоник". Сначала он, конечно, сказал, что такого нет вообще. А в конце интервью говорит: ну зачем так сложно, все проще - пакет полиэтиленовый, зачем искать противогаз. Все работники системы МВД знают о пытках, и знают, что все их применяют, но им как-то "неловко" открыто об этом говорить...

    Власти не очень хотят давать нам информацию. Мы просили статистику в прокуратуре - пришла пустая отписка, в которой перечислены все статьи Европейской Конвенции. Конечно, какая-то статистика появляется в газетах, но мы хотели найти специфическую статистику. Например, в прокуратурах есть статистика по жалобам, но там нет особой графы: пытки (там есть жалобы на ведение следствия). И мы хотели получить у прокуратуры ответ, что нет такой графы. Но такой ответ они не хотят нам давать.

    Нас либо игнорируют, либо увиливают от ответа. Правда, сегодня мы можем беспрепятственно собирать информацию у обычных граждан. Конечно, есть люди, которые боятся. Но число людей, которые подвергаются пыткам, настолько велико, что всегда можно найти тех, кто относится так: государство подвергало меня такому обращению, и защиты никакой нет, толку от прокуратуры никакого нет. Правозащитники - это последняя надежда. Давайте пытаться что-то сделать...

    У нашей организации несколько механизмов влияния, и прежде всего - через прессу. Мы распространяем свои доклады очень широко и надеемся на мобилизацию общественного мнения. В прошлом году президентская администрация просила нас прислать наши доклады. Некоторые официальные лица попросили копии нашего доклада по детским домам. Но мы не припомним случая, когда бы силовые структуры затребовали наши доклады. Резонанс в СМИ, среди правозащитных организаций обычно не приводит к переменам - нет политической воли.

    На Западе обычно наши доклады имеют гораздо больший резонанс. Доклад Хельсинки Вотч о детских домах был серьезным "информационным поводом". Почти все большие американские газеты и многие европейские об этом писали. В России же пресса очень непредсказуема, и она почему-то не слишком интересуется правозащитной тематикой. Хотя о пытках в последнее время очень много писали. Я надеюсь, что будут писать и о нашем докладе, но статьи в газетах пока не послужили серьезным шагам к решению проблемы...

    Когда выйдет доклад, мы сразу будем просить о встречах с официальными лицами в Москве, с высокопоставленными чиновниками МВД и прокуратуры. Посмотрим, с кем мы сможем встретиться. В прошлом и МВД и прокуратура не очень хотели с нами встречаться. Степашин, конечно, лучше, чем Куликов. Но лучшего человека, чем Куликов, было не очень сложно найти.

    Мы много работаем с ООН, с Советом Европы, с Евросоюзом, с американским правительством. В нашем докладе будут рекомендации в отношении российских властей, Совета Европы. И мы будем лоббировать наши рекомендации, в том числе через Совет Европы. Я думаю, что выход нашего доклада по насилию в МВД подтолкнет Совет Европы к возобновлению своих требований.

    Казалось бы, наша работа должна интересовать российского омбудсмана. Но его присутствие не ощущается. Мы написали письмо с просьбой о встрече - ответа не было. Письмо мы отправили летом, сразу после назначения Миронова. Я уже несколько раз видел его выступления и слышал его высказывания в отношении смертной казни. Раньше он очень поддерживал смертную казнь, сейчас он несколько раз заявил о том, что ее надо отменить... Это, конечно, очень хорошо. Но что касается пыток - я его не видел и не слышал...