Фима Жиганец

Сафари штурмана Юши

(Байки из зоопарка)

Как Юша охотился на орангутанга, Петровск стал Энгельсом, а «Шурик» зазвучал гордо

Рабочий день среды я решил начать пораньше и подкатил утречком на маршрутке к входу где-то в четверть восьмого. Но рвение мое было оценено не совсем так, как я ожидал.

Шагах в ста от роскошных решетчатых двустворных ворот, рядом с изящной медной ланью, задравшей копыто над невысоким каменным постаментом (на спине козочки родители обожают фоткать своих малолеток), я столкнулся с главным смотрителем за звериным населением.Дядя Толяв необъятном брезентовом комбинезоне смотрелся средневековым рыцарем. Тем более его громадная рука, покрытая рыжими волосьями, держала наперевес тяжелый ржавый лом, похожий на копье. Поверх комбинезона «лыцарь» натянул куртец-безрукавку «а-ля всезнайка Вассерман», из бесчисленных карманов которой торчали отвертки, шила, разводные ключи и какая-то бутыль с неизвестной жидкостью.

Вот тут я совершил непростительную ошибку – наверно, с недосыпа. Потрясенный мощной фигурой шкипера Юши, как называют дядю Толюзоосадовцы, я не обратил внимания на выражение лица ломового рыцаря и шутейно поприветствовал его:

– Здравствуйте, Анатолий Ефимович! Что, новая шкиперская форма?

И кто меня за язык дергал? Конопатая лысина Юши побагровела,в мою сторону вылетела очередь таких замысловатых ругательств, от которых знаток живого русского языка дедушка Даль снова бы умер. Из приличного мне запомнилось экзотическое животное «козлодраныйполухрен». По части парнокопытных дядя Толя, видно, большой специалист.

– Где тебя, долбоклюва, носит?! – возопил штурман Юша. – Я из тебя эту петросяновщину, шлеп твою медь, в две минуты вытрясу!

– Так ведь я приехал за час до начала...

– И через два после конца! Ты, вошь лобковая, вообще с работы уезжать не должен! Я тебя, плять, пристрою на парашу к карликовому бегемоту!

Причина Юшиного гнева выяснилась быстро. Ночью в здании администрации прорвало канализацию, и научно-просветительский отдел утоп в полном дерьме. Едва пережили потоп и решили перекуритьэту нежданную радость, вот тебе другая: прорвало трубу у гималайского медведя! То есть не у самого мишки, а в его, так сказать, берлоге.

– Здесь половина коммуникаций гнилая, и это еще сказать по-доброму, – доложил Юша, сменяя праведный гнев на милость и вытирая потное лицо масляной тряпкой, о которую я не отважился бы вытереть ноги. – Довели зону до цугундера... Вот рванет однажды в день беспечальный – и поплывем всей зоологической кодлой по славному городу Паханску, как говно по Енисею...

– Так это вроде не ваша работа, – робко втерся я. – Сантехник же есть.

– Это, Шурик, все – наша работа, – с ласковым оскалом ответил шкипер Юша и ободряюще хлопнул меня по плечу (теперь надо искать костоправа). – А вот с юморком ты мне под горячую руку не попадайся. Особенно когда в ней ломик. Ты АлимаМуртазова знал? Хотя откуда...

И пока мы топали по центральной аллее, дядя Толя поведал мне в воспитательных целях одну из своих жизненных историй. Этот самый Муртазов, оказывается, сидел с Юшей в колонии города Энгельс Саратовской губернии.

– Звучное название, – заметил я. – До сих пор не сменили?

– Какое там... – отмахнулся Юша. – Там такие падлы, они своекубло могли и «Гитлер» назвать. Сучье племя.

– Это вы по колонии судите, по начальству, – возразил я. – А в городе, может, народ вполне приличный.

– Шурик, не драконьменя по-новой, – предупредил Юша. – Я еще до истории не дошел, а ты мне уже буквы клеишь. Говорю же – сучий город. И перекрестили его неспроста.

– В перестройку многие города переименовывали...

– Что да, то конечно. Но тут случай – особый. Раньшеэтот бородатый Фридрих именовался Петровском. Вот скажи: кому, по ходу, оно мешало? Правда, проживала в этом Петровске такая гопота отмороженная, никакой мочи нет:резали-грабили-жгли друг дружку, как скаженные! В натуре, всех достали, народ православный даже песню сочинил про такое безобразие. Все без балды, документ эпохи. Утром – в газете, вечером – в куплете.Где-то так...

И Юша мрачно завыл под неясную мелодию:

Дальнейшие события дядя Толя изложил конспективно и в основном прозой. Правда, вклинил несколько куплетов, но чисто по памяти, не дословно.

Короче, в этом петровском семействе было двое детей – брат и сестра. Когда бледная мамаша померла, отец нашел ребятишкам мачеху, которая сходу предложила спалить детей в печке: «И вдвоем будем жить веселей». Логично. Освенцим отдыхает... Отец-недоумок растопил печь, сунул сынишку в мешок – и гори оно все ясным огнем! А с дочкой неувязка вышла: она попросила завязать ей глаза. Папка, видать, был слегка заторможенный, пока вязал, «увидела бабка родная / И людей начала она звать».

А людям такая потеха в радость. Надавали мужику по мордам и сдали вместе с мачехой в исправдом. Не такие злобные оказались. Другие бы на месте прибили. Вот и песенке конец. Мне особо запомнились душевные строки насчет поджаренного мальчика: «Все лицо его обгорелое / Факт кошмарный людям предавал». Сильно сказано.

– Вот такой случился катаклизм, – подытожил Юша. – После этого позора они имя городу и сменили. Под коммуняк зашифровались, падлы.Ищи-свищи, шо там за Петровск, где оно на глобусе...

Тут он остановился и хмуробуркнул:

– И вот скажи ты мне: какого хера я за этого Энгельса вспомнил?

– Вы там в колонии сидели, – напомнил я. – И что-то насчет азиата.

– Азиата? А, точно – Муртазова! И про ломик. Этот Муртазов здоровый был, как орангутанг. Или орангутан, хер его знает. Меня заведующая отделом приматов Серафима Пантелеевна все время поправляет. По-любому, Муртазов и орангутанг близнецы-братья: оба косматые, рыла широкие, тупые... Я тебе его потом покажу, тут недалеко. Бригадирствовал он в цеху тарных ящиков. Да не орангутанг, а Муртазов! Этичурки страсть как командовать любят. Паскуднее – разве что хохлы. И то вопрос спорный. Но я не за то. И даже не за то, что Алим был жлоб, сволочь и красный, как пожарная машина...

– Загорелый, что ли?

– Закуелый! Я же говорил: клинья мне не вставляй, на вежливость не нарывайся. Красный – значит козел.

По выражению моего лица шкипер понял, что и в этот раз выразил мысль недостаточно отчетливо:

– Козел, Шурик, – это зэк, что работает на начальство. Мужик, скажем, работает на себя и на государя. Че-то там сваривает, точит, стулья-тубуреты колотит. А козел бежит записываться в лагерную полицию. Ее по-разному кличут, названия меняют, не хуже, как с Петровском: то СВП, то СПП – секция воспитания и правопорядка, секция профилактики правонарушений, еще какая-то бурда. Но гестапо – оно гестапо что при Адольфе, что при Фридрихе. Ходят, нарушения ищут: не там сиделец шабит (курит, значит), пуговицу верхнюю не застегнул, постель не заправлена, в чужую локалку вошел... У нас же там тоже зверинец: каждый отряд – в своей клетке, «локальная зона». Ну и с заметочками – к оперу или отряднику. Есть еще культмассовая секция, тоже рогатые. Санитарная, чтобы чертяк немытых ловить. Короче, я всех по буквам не помню, главное, что «вязаные» – красные лантухи на рукаве носят и шныряют на аркане у мусоров.

Но Муртазова Юша терпеть не мог по другой причине. Алая ориентация Алима его мало волновала. Ну, сука, он сука и есть, мало ли их по зоне шлындает... Раздражало другое: азиат все время что-то жевал. Говорит – и чавкает. «А слюна всегда в уголках губ такая... зеленоватая», – зло вспоминал Юша. Привычка Муртазова доставала не только шкипера. Набралось десятка два особо яростныхнетерпимцев. Не успокаивало их даже то, что Алим улыбчиво пояснял: привычка такая, это же насвай – жевательный табак с пряностями. Пробовал даже угощать. Чем еще больше взбесил «братву»: совсем оборзелмохнорылый, сует порядочным парнямкозлячьи корма!

Короче, решили разобраться. «Блаткомитет» размышлял недолго: порешить на хрен. Одним козлом меньше. Пусть в своем муслимском раю табак жует.

– Лоб в лоб с таким лбом среди нас никто бы не справился, – признался Юша. – Так что заманили на промку (в промышленную зону), навалились гурьбой... А ломиком добивать мне пришлось. Так фишка выпала. Всадил я от души, наскрозь. От таких ударов не выживают. А этот – выжил! Вот такое чудо Господне. На зону с больнички, правда, не вернулся. Но и меня не сдал. Козел – не козел, а понятие имел... Я к тому, Шурик, что ты тоже имей понятие, когда, кому и что базлать. Ты не орангутанг, а ломики у нас знатные...

За полезной беседой мы приблизились к вольеру с цесарками. Над пузатенькими серыми курицами с тонкими шеями колдовала женщина лет сорока пяти в белом халате с молоденькой помощницей подай-принеси.

– Амалия Аскольдовна, – тихо, с ласковым придыханием произнес дядя Толя. – Начальник ветотдела...

Начальник ветеринарного отдела была женщиной роскошной. Не зря говорят, в сорок пять – баба ягодка опять. Вокруг нее словно колыхалось голубоватое облако, и даже девчушка-побегушка перед ней немного трепетала. Не говоря о цесарках.

– А почему шепотом? – спросил я так же тихо. Хотя мелькнула у меня догадка: видать, дядя Толя к воздушной ветеринарше неровно дышит.

– Меня красивые имена в дрожь бросают, – признался разомлевший шкипер Юша. – Амалия Аскольдовна... Мурашки по коже. Имена – дело тонкое. Вот ты при знакомстве как назвался? Шурик. И все.

– Что все? – не понял я. – При чем тут Шурик? Это же не Амалия.

– А сказался бы Александром – не получилось бы у нас с тобой мишпухи, как говорит дядя Еся. Не снюхались бы.

– Почему?

– Понимаешь, Шурик – имя свойское, воровское. Раньше шуриками настоящую братву называли, чистых по жизни. Ну, перекликается: шурик-жулик. Воры, к слову, называют себя либо Шурик – Захар там, Устимовский, – или, скажем, Саша – Саша Север. Помнишь: «Владимирский централ, Шурик Северный»...

Как раз во время очередной арии ветеринарша Юшу и заметила.

– Анатолий Ефимович! – позвала она. – Принесли? Давайте быстрее!

– Лечу! – на миг мне привиделось, что шкипер и в самом деле воспарил воздушным шаром. – Все в лепшем виде!

Он впорхнул в вольер, едва не застряв в калитке, и грузно приземлился у ног шахини на подошвы своих тяжелых ботинок. Земля дрогнула. Цесарок подбросило и шмякнуло.

– Где? – коротко спросила ветеринарша.

– Вот! – Юша гордо протянул ей заветную бутыль.

Лицо зрелой красавицы окаменело. От нее дохнуло холодом Хозяйки Медной горы.

– Это что? – ледяным тоном спросила она.

– Это... лекарство вроде, – растерянно сообщил Юша, по тону прелестницы предчувствуя нехорошую непонятность.

– Какое?

– Откуда я знаю... Вы же ветеринар.

– Вам кто его дал?

– Ну, эта... Типа Светлана. Или Марина?

– Я русским языком просила – метилхлорпиндол! Что непонятного? Это порошок! А вы что принесли? Вы порошок от жидкости в состоянии отличить? Лариса, бегом, одна нога здесь, другая – сама знаешь где! Пять минут, время пошло!

Шкипер стоял и обтекал, как обосранный юнга.

Амалия Аскольдовна снова повернулась к нему.

– И как тут прикажете работать? – вопросила она Юшу уже ровным, но грустным мелодичным голосом. – Вы все это хоть можете выразить в слове... А мне что делать? Не владею я вашей лексикой. Да и не люблю, признаться. Издержки воспитания. Но ведь никаких нервов не хватит!

И ветеринарный доктор горько склонилась над цесарками. А мы с дядей Толей пошлепали прочь от вольера, как две макаки.

– Вот сейчас ничего не говори, – предупредил шкипер. – Во избежание. Сцуко, фуль я смолоду в студенты не подался? Нет же, хавиру ковырнул! А Светке за этот пропердол еще аукнется...

Неожиданно из-за спины Юши опять раздался нежный голос Амалии:

– Анатолий Ефимович!

Юшу развернуло, как фигуриста Плющенко, – тремя тулупами.

– Да, Амалия Аскольдовна!

– Забыла сказать: вас директор разыскивает! Срочно. А мобильный ваш не отвечает.

– Как так? – Юша бешено захлопал по верхним, нижним и задним карманам, как внезапно воспламенившийся гражданин. – В кабинете, видать, оставил! Спасибо, Амалия Аскольдовна!

– Да не за что. Только поторопитесь: уже минут двадцать прошло. И не обижайтесь за то, что я на вас набросилась. Сами понимаете...

Шкипер расцвел.

– Да что вы! Да я... Вы же знаете...

Но Амалия к тому времени снова отдалась цесаркам. Уж извините за неудачное выражение. Издержки воспитания.

– Почему ж я, падло, в фельшеры не пошел? – снова мрачно задумался Юша. – Вот не поверишь, Шурик, как мне нужна жертва... И прямо сейчас.

– Какая жертва?

– Любая. Ты бы тоже, к примеру, сгодился. Но не судьба.

Я мысленно возблагодарил судьбу.

В тот момент ни я, ни Юша не подозревали, с какой катастрофической скоростью некоторые молитвы доходят до Господа.

Жертва на о дно перышко

В кабинет к Гликману мы ввалились на пару. «Набздюм», как говорит дядя Толя. Кроме директора зоопарка, у массивного рабочего стола вполоборота к нам расположилась дама недалеко за пятьдесят. Она придавила столешницу полными грудями (кажется, что та даже слегка прогнулась); по обе стороны стула свешивались крупнофилейные части дамского тела. Женщина повернулась к нам и полыхнула печальными воспаленными очами. Мне тут же вспомнился старинный анекдот насчет бегемота, у которого красные глаза, чтобы легче прятаться в помидорах. Кстати, почему, как только я захожу на территорию зоопарка, мысли мои наполняются бегемотами? У нас ведь всего один бегемот – Гоша, и то карликовый. На парашу к которому Юша грозился меня направить.

– Наконец-то! – возбужденно всплеснул руками директор Гликман, когда увидел нас со шкипером. Вернее, обрадовался-то он шкиперу, а на меня зыркнул, как сыч на мышу, и раздраженно спросил Юшу: – А этого зачем притащил? Ты что, в хитрый домик с очевидцем приканал? Простите, Людмила Львовна, – слегка заискивающе обратился директор к незнакомке, – это такой профессиональный сленг. – И тут же набросился на меня: – Иди научный кабинет отмывать, под начало Дины Марковны!

(Дина Марковна руководит научно-просветительским отделом – тем самым, который накрыла волна фекалий).

– Ты мальца не тронь, Сема... Исаевич, – заступился дядя Толя. – Малец пока со мною бегает.

– Щщас! – возмутился Гликман. – Может, ты его еще по ширмам втыкать научишь? Простите, Людмила Львовна, – снова извинился он перед грудастой дамой и повторил коронную фразу: – Это профессиональный сленг.

– Да про сленг я знаю, Семен Исаевич, – густым сочным сопрано выдохнула дама. – Потому меня к вам Кирилл и направил, вы же в курсе...

– Ну да, ну да, – закивал Гликман. А Юше приказал: – Ты этого своего... мальца за дверью оставь, разговор пойдет серьезный, не за наш зоопарк.

– А за какой? – спросил Юша.

– За другой.

– Ты в смысле?..

– Смыслов, Толик, столько, что не знаю, как их по карманам рассовать. Короче, дело касается Мити Ломщика...

– Погуляй, Шурик, – бросил мне штурман, – но неподалеку, чтобы я тебя кликнуть мог.

И я оказался за дверью. Вернее, под директорским окном, которое по случаю летней жары было приоткрыто. Правда, для этого здание пришлось обогнуть. В принципе, если бы шкипер решил меня кликнуть, я бы мигом возник рядом. Хотя окошко выходило в тыл отдельного одноэтажного домика, где располагалась директорская администрация: сам Гликман, его зам Ольга Игоревна, а третий кабинет занимал шкипер Юша, штатная должность которого такой роскоши не предполагала. Но старую дружбу не пропьешь...

Тыл особнячка примыкал к сплошной стене зоопарка. Между ним и стеной была разбита симпатичная клумба. Кстати, в целом стена давно уже не сплошная: высокая решетчатая ограда из толстых стальных прутьев и декоративных узоров. Говорят, питерские мастера сработали. Так до сих пор ни одна сволочь не погнула – а пытались, и не раз.

– Идиоты, – заметил Юша, когда хвалился передо мною ограждением своего звериного узилища. – Это ж питерцы, у них же опыт... Вековой! Одна Петропавловская крепость чего стоит или, скажем, Кресты, Арсенальная крытка опять же: там решки ковали такие – носорог обломается, муха це-цехрен прожужжит.

А вот кусок прежней беленой кирпичной стены за особнячком почему-то оставили. Почему – не знает даже шкипер Юша. Загадка природы.

Подслушивать, конечно, нехорошо. Но приятно. Когда я подключился к тайной беседе, Митю Ломщика уже обсуждали во все корки.

– Да он такой же ломщик, как я – бульдозерист, – послышался пренебрежительный голос Юши. – Он и спалился-то чуть не на первой ломке, когда «куклу» подсадному менту втюхивал.

Зачем Митя втюхивал куклу менту и что в этом криминального, я не особо понял. Может, кукла была бракованная? Но давать срок за продажу некондиционной игрушки – это зверство.

– Тебе лучше знать… –

Это уже Гликман.

 – …вы же с ним вроде дружили.

– Ты офонарел? В смысле – вы офонарели? Ну да, как-то вместе кушали в одной семейке. Я его кой-каким вольтам игроцким обучал.

– Про карты не вспоминай, не надо!

Это снова Гликман.

– Что – не надо? Сам не хочу. Через это он в меня чуть в блуд не втянул, сука. Но дела прошлые. А что сегодняшние?

– Ломщик снова за кидалово взялся.

– Ах, вот оно где...

– Но, типа, легально. Ты систему моментальных кредитов знаешь? Кругом конторки такие: заскочил, тебе кредит шустро оформили по паспорту, а процент – космический. К тому же если человек просрочил, процент набегает на процент и вылезает сумасшедшая сумма. Взял десятку – а долженполмиллиона. И каждый день сумма растет. Люди машин лишаются, квартир – и все по закону, договор подписывали. Не будешь платить – поломают все, что ломается. Или грохнут.

– Сема... Исаевич, не гуляйте по ушам. Я не на Луне обитаю. Помнишь присказку такую чисто рыбацкую: «Слышен бабок легкий шелест, это лох идет на нерест»? Меня покойный папа учил: сынок, в долг не бери, на просто так не играй. Расплачиваться будешь больно и в неудобной позе. Так, значит, Митя конторку хитро вывернутую приобрел...

– Она называется «Шаром-даром». – Это уже дамочка, со всхлипом.

– Красивое название, – одобрил шкипер. – Узнаю я их по голосам... Витя Кумык, ты его... вы его помните, Семен Исаевич, ну, можно сказать, по нашему трудному детству...

– Юша, без подробностей! – в голосе Гликмана я уловил нотки истерической тревоги. Видать, хотя Людмила Львовна и появилась по рекомендации какого-то Кирилла, но директору не очень хотелось, чтобы дамочка была в курсе мелких деталей гликмановского «трудного детства».

– Да я за то, шо Кумык тоже открыл сеть салонов, но мобильной связи. И назвал «Але-мале». Я ему говорю: Витя, может, сразу лучше «Уру-ру»?

На меня навалилось слишком много неясной информации. Ломщики, менты с куклами, семейные обеды, уру-ру... До этого – хитрый домик, неведомые ширмы, по которым надо что-то втыкать. Не то чтобы я совсем ботан. Кидалово от лоха, конечно, отличу. Но шкиперским языком без словаря не владею. Да и со словарем тоже.

Но я отвлекся. Подробностей разговора в кабинете я не запомнил, передаю в общих чертах. Необъятная Ольга Львовна оказалась бизнес-ледью из Воронежа, что-то там с салонами красоты. Не суть важно. А мамаша у этой леди проживает как раз в Мокром Паханске. Овдовела два года назад. Дочка мамашу не забывает, подпитывает (двухкомнатная квартира все равно сынишке отойдет, единственному бабусиному внучку).

Но не уследила: решила бабуся этому самому внучку на двадцатилетие приобрести крутой ноутбук. За шестьдесят кусков! Во что старая учудила! Наличных не хватало, она и заглянула в ближайшую конторку «Шаром-даром», взяла кредит на двадцать тысяч. Деньги вернула в срок, но – понеслась душа в рай. Счетчик закрутился, коллекторы забегали. От старушки, чтобы расплатилась (а уже наскакало тысяч восемьсот), стали требовать продажи квартирки: мол, мы свою сумму возьмем, а тебе, старая, однокомнатную предоставим.

– Это как же двадцать тонн до «лимона» выросли? – удивился Юша.

– Все по документам! – загрохотала Людмила Львовна, как страдалица из греческой трагедии. – Расплатилась вовремя, а к ней приходит месяца через три пара бугаев: что же вы, бабушка, долги не отдаете? Она говорит: так я давно рассчиталась, вот и документы! Громилы берут бумажку и у нее на глазах – под зажигалку. Нет, говорят, бабка, у тебя никаких расписок. Не заплатишь – вывезем тебя и тихо закопаем в лесополосе.

– Беспредел в чистом виде, – констатировал Юша. – А вы что же? В полицию, к прокураторам, ну, в комитет защиты природы...

– Вот я и пришла в комитет защиты природы!

(А Львовна, выходит, не без юмора).

– Потому что куда ни ткнись, везде одно: все по закону... А что ваша мама сказала, так она много наговорить может. Доказательства где?

– Какие фаши токасателстфа? – издевательски процитировал Юша вопрос бандитов известному советскому милиционеру Шварценеггеру из фильма «Красная жара». Знаком, однако, дядя с классикой.

– И я про то! – Голос дамы громыхал, как иерихонская труба. – А что я могу сделать? У меня таких связей нет даже в Воронеже, не то что в Паханске. Я обычный предприниматель. Спасибо, что Кирилл...

– Кто такой Кирилл? – поинтересовался штурман. – Не патриарх, случаем?

– Кирилл – это Кирилл, – неопределенно бросил Гликман.

– А я тут каким боком?

В голосе Юши я уловил легкое раздражение.

– Анатолий, ну ты же понял...

– А ты меня на понял не бери, гражданин директор! – Раздражение потяжелело. – Мне что Кирилл, что Мефодий – все едино. Из такой замути выкружиться – это вам не азбуку смандячить!

– Анатолий Ефимович, я же отблагодарю, я же не за просто так... – запричитала Львовна.

– Насчет благодарности – это к Гликману. Он же вам, надеюсь, и насчет«просто так» объяснит.

– Ну, так помочь можешь? – Голос директора зазвучал безнадежно-устало.

– Не нукай, Сема! Куда ж я денусь, когда разденусь... Ты для меня столько сделал, расплатиться – двух жизней не хватит.

– Да брось...

– Чего там «брось», оно так и есть. Отставить панику, – вдруг весело подытожил шкипер Юша и громко щелкнул пальцами. – Это я удачно зашел... А я-то, дурень, жертву искал! У меня ведь, по ходу, к Ломщику тоже дельце есть. Небольшое, буквально на одно перышко [ Перышко – нож. ]. Вернее, не у меня, а у очень уважаемого человека. Так что, можно сказать, Людмила Львовна, вы ему в некотором роде одолжение сделали. Ну что, явки, пароли, адреса, телефоны – все при вас? Тогда вперед.

– Прямо сейчас?! – Радостный возглас дамы.

– А чего ждать? Пока Митяй бабусю укантропупит? Звиняйте за мой плохой французский.

– Ты переоденься хотя бы, Анатолий, – вклинился Гликман. – Не в таком же виде...

– Не бзди, не шлангом деланые, – успокоил Юша. – Людмила Львовна, подгоняйте свой звездолет, а я пока перекуюсь.

– В каком смысле? – не поняла Львовна.

– Перекую мечи на хлебала. Лепню сменю. По-русски говоря, одежу.

– Но у меня встреча важная назначена, контракт... А через час можно?

– Для вас – хоть цветок с запретки. Через час так через час. Вы на выходе мальца моего кликните.

Я понял, что Сивке-Буркепора появиться. И вынырнул с невинным видом как раз когда Львовна покидала особняк.

– Молодой человек, вас Анатолий Ефимович ищет, – сообщила мне она.

Я поблагодарил и явился в кабинет директора, а оттуда проследовал за Юшей в шкиперскую рубку.

Как Юша перековал мечи на хлебала и оскалил пасть на советскую власть

Из неожиданного в кабинете дяди Толи обнаружилась ванная комната. Правда, без ванной, но с массажной душевой кабиной. Хорошо нынче шкипера живут, подумал я, а дядя Толя нырнул в ванную, закрылся, и вскоре я услышал, что он совершаетомовение. Отсутствовал шкипер примерно с четверть часа, за это время я исследовал комнату.Левую стену украшали портреты Сервантеса и Чипполино. Накруглом столе без скатерти, стоявшем посреди комнаты, лежали нож и вилка с цветными наборными ручками из плексигласа, а также пухлая книга «Философия преступления». Такое впечатление, что Юша собирался этой философией сытно отобедать.

Вообще в личности шкипера мне открывались все новые грани. К примеру, рядом с жестким диваном стоял старый книжный шкаф, набитый учебниками по зоологии, ветеринарии, сантехнике, красочными книжками о животных, мемуарами арестантов разных эпохи литературой по криминалистике. Особняком ощерилась закладками брошюрка ЧезареЛомброзо«Гениальность и помешательство». Я хотел было прояснить, что именно в этой книжке особо впечатлило дядю Толю, но тут распахнулась дверь ванной, и в проходе показался он сам, похожий на вождя туземного племени: в набедренном полотенце и татуировках.

– Читай, студент! – одобрил он, узрев меня перед шкафом. – Мемуары Ливингстона для затравки возьми, такого вам профессора не расскажут: как бегемоты лодки с туземцами топили. Бегемот, шоб ты знал, – самый опасный зверь на Земле.

Опять бегемоты, удивленно подумал я. Да что на них, свет клином сошелся?! А насчет опасные – и спорить не о чем, достаточно посмотреть на того, что передо мной стоит с наколкой оскаленного волка на груди и двумя орлами на ключицах. Нет, один, кажется, то ли беркут, то ли сокол.

– Галерею разглядываешь? – довольно заметил Юша. – Вот тебе еще.

Он повернулся, и я увидел на широкой спине двух быков, столкнувшихся лбами.

– Это по молодости, – пояснил штурман. – Дури было много, быковал... По ходу, рогометов разных набивать нежелательно. Другое дело – волк. В старые времена колото. Оскалил пасть на советскую власть. Или, скажем, котяра. Кот значит – коренной обитатель тюрьмы. Таким я и был.

Он показал татуировку кошачьей морды – справа на боку, недалеко от печени. Кот нагло ухмылялся, прищурив глаз. Он и впрямь смахивал на Юшу, а заодно на булгаковского Бегемота (будь они неладны, я так скоро с ума сойду!).

– Некогда культуру хавать, – отрезал Юша. – К охоте пора готовиться.

– На кого?

– Звиняй, дядьку, кабанчика не загнали, придется на гиену.

Что-то я почуял нехорошее в этом приглашении. Тайный смысл. И разгадывать эту задачку у меня охоты не было, простите за каламбур.

– Не, дядя Толя, я как-то не того...

– Не очкуй, пенсне вспотеет! Что, лучше срань в научном отделе у Динки со стен слизывать?

Меня от такой образности передернуло. Эта картина представилась мне до омерзения реально.

– А что делать-то?

– Не бзди, Макар, твой номер шестнадцатый в очереди на взлом мохнатки.

– Взлом мохнатки – это как?

– По-старому кодексу – 117-я, по новому – 131-я. Изнасилование. Короче, я одеваюсь.

– А я?

– А ты можешь раздеваться. Если хочешь со мною голышом шлындать. Сиди пока и нишкни.

Одевался Юша неторопливо. А я за это время попытался кое-что прояснить из того, что не понял в кабинете. Про ломщика, хитрый домик, затыканную ширму...

– Ты, Шурик, как с пальмы слез, – вздохнул штурман, натягивая брюки. – В обратку, что ли, пустился? Из человека к павиану? Людскую речь не сечешь...

Оказалось, ломщик – мошенник, который дурит людей при обмене денег. Про конкретности Юша рассказывать не стал, но, например, «кукла» – это пресс купюр, сверху настоящие деньги, а внутри – нарезки из бумаги. Еще с царских времен фокус практикуют и до сих пор проходит. В лихие девяностые ломщиков было выше крыши, а сейчас народ все больше стал безналичкой в крупных делах рассчитываться. Вот ремесло и деградирует.

Насчет «хитрого домика» – это оперативный отдел на зоне. Серьезные арестанты, «братва» вроде Юши, если их туда вызывают, берут «очевидца» – какого-нибудь зэка. Чтобы не подумали, что тот, кого вызвали, – стукач или его вербуют как «агента».

А про ширму – совсем просто. Так карман называют. «Втыкать» – воровать по карманам.

Я чуть было не спросил про «уру-ру», однако вовремя вспомнил, что за него я услышал уже частным порядком, под окном. Так что лучше воздержаться до времени.

Но тут разгадка пришла сама по себе.

– Э, кузьмич, уру-ру! – громыхнул дядя Толя от двери, где при входе за ширмочкой обнаружилась вешалка.

Я вздрогнул.

– Дядя Толя, я опять не понял... Это чего – уру-ру? Галстук?

– Обращение это русское, дятел! Вроде але-мале, но больше наше, тюремное. Короче, значит «обрати внимание».

Штурман предстал передо мною во всей красе. Я даже не предполагал, что он может так одеваться. Дымчатый костюм из тонкого вельветона, снежно-белая сорочка, сверкающиечерные импортные туфли...

– Рот захлопни, а то вафлю словишь ненароком. Как прикид?

– Впечатляет.

– То-то. В таком – либо на толковище, либо на охоту.

– А что за гиены? – Подозрительность моя усиливалась.

– Гиен, что ли, не видел? Так я покажу.

И штурман повел меня в даль светлую.

Вернее, в темную – к вольеру с гиенами. Территория, отмеренная этим тварям, находилась в довольно глубокой впадине – метра четыре, не меньше. От посетителей ее отделяла плетеная стальная сетка-рабица: а то еще свалится кто ненароком. Внизу было сумрачно и сыро, по вольеру площадью «квадратов» сто, а то и все сто пятьдесят рыскали несколько тощих облезлых особей, знакомых мне по мультфильму «Король Лев». Омерзительные, на тощих ногах, шерсть грязно-серая, с легким оттенком ржавчины. Одна гиена присела и подняла вытянутую морду в нашем направлении. Я почувствовал острую потребность тут же по ней крепко вмазать и почему-то непременно лаптой. Тварь уловила, вскочила и быстро засеменила прочь.

– В одиночку они, гниды, трусливые, – пояснил Юша. – А если в стае – хрен отобьешься. Наглые, дерзкие, бешеные суки. На взрослых людей нападают, не говоря за мелкий скот. Если стая небольшая, тогда и капканами можно обойтись. А когда совсем уже невмоготу, залютовали своей борзостью округу – нужен серьезный отстрел.

К тому времени я, конечно, все понял. И раньше-то понял, но надежда ошибиться оставалась. Гиена – это, понятно, Митя Ломщик. Но отстрел... Для полной радости не хватало только в «мокрое дело»вляпаться. Вот что такое «мокруха», я точно знаю. Не павиан.

– Да не миньжуйся, Ломоносый, – успокоил Юша, прочитав мрачные перемены на моем лице. – Мы едем в интеллигентное общество. Ты мне нужен чисто как очевидец. Чтобы потом все Людмиле Львовне обсказать. Мне одну непонятку надо решить. Дамочке при этом лучше не присутствовать, разговор будет пацанский, и надо фиксануть.... в смысле зафиксировать, что проблему разрулил именно я, а не сама она рассосалась. Что Митя не сам от бабушки отвял. Ах да, ты же не в курсах...

Тут, положим, Юша ошибался, но зачем огорчать хорошего человека? Так что я промолчал. Хотя не очень поверил во всю эту историю с «очевидцем». Дамочке какое дело, как ее проблему решат? Она по-любому заплатить готова. С каждым днем я все больше ощущал, что дядя Толя просто взял меня под крыло. Бывший зэк, человек одинокий, с богатым уголовным прошлым, он нуждался в ком-то вроде ученика (ученик чародея, блин), который всегда под боком, его можно поругать, похвалить, рисануться перед ним, как у нас в Паханске говорят. Вроде Санчо Панса при Дон Кихоте. О! Может, у него поэтому висит портрет Сервантеса? А зачем Чипполино? Я там в какой роли? Кум Тыковка?

Тут главный вопрос: как я сам к этому отношусь. А что я? С одной стороны, без энтузиазма. Я вообще-то шел на практику в зоопарк, а не на практику к бывшему зэку. Если так начинается, то кто его знает, как закончится. Вдруг окажется, что наш тихий зоосад – мафиозное логово? А рыжая Верка-смотрительница – профессиональный киллер. Тьфу ты, бред какой. А может, не бред? С другой стороны, каждый день столько узнаешь, что голова пухнет. И это притягивает меня к Юше, как канцелярскую скрепку к магниту. Ладно, гиены так гиены. Кстати, как учит чародей Юша, надо говорить не «ладно», а «лады» или «ладушки». Ему виднее.

Пока мы ждали тачку воронежской бизнес-леди, дядя Толя сделал звонок «по темной линии», как он пояснил. Но я все равно не понял, что за линия такая. Мы сидели у края пруда, а мимо сновали черные и белые лебеди с шеями Улановой, невдалеке изгибались в немыслимых позах на тощих голенастых ногах розовые фламинго, от которых сильно воняло.

– Поклон земной, Еся. Как ты там, пахан Одессы? Ну да, где Одесса, где ты... Я чего звоню-то:надыбал я кореша твоего ненаглядного. Его, родимого. Да, у нас, в Мокром Паханске. Мало того, прямо сейчас к нему еду. Старушек, падла, огорчает. Да нет, Раскольников курит на параше. Тот процентщиц глушил, а этот – сам процентщик. Хотелось бы немного поглумиться. Контора его называется «Шаром-даром», головной офис на Красноконной, девятнадцать гроб два. Да, по городу точек много. Не, ну зачем так радикально. А вот, скажем, парочку – в самый раз. Твои ребята смогут в точно назначенное время? А затем минут через пять ты ему личняком позвонишь, уважь пассажира. И тебе в радость, и ему приятно. Время уточним, как подъеду. Не, Еся, проще – в Марьиной роще. А я люблю с кандибобером. Короче, я обещание сдержал. Пацан сказал – пацан сделал. Час добрый. Погодь, телефончик-то гниды запиши...

А минут через пятнадцать подкатила Львовна на бежевом «лексусе», и мы отправились на охоту.

Как Юша охотился на гиену и едва вырвался из львиных лап

Вскоре мы были рядом с офисом «Шаром-даром», но остановились за квартал. Штурман сделал очередной звонок неведомому Есе и оставил телефон Львовне на хранение:

– Вы поезжайте, в центре покрутитесь. Встретимся у ЦУМа, знаете, где это? Там рядом кафе «Колосок», мы к вам через часок-другой присоседимся.

– А здесь не лучше? – спросила дама.

– Здесь – хуже, – отрезал Юша.

И мы отправились в офис.

Фойе оказалось довольно просторным, девица у стойки встретила нас улыбкой «чего изволите». Узнав, что цель нашего визита – встреча с Дмитрием Ивановичем Гусевым, главой шарашкиной конторы, девица удивленно вскинула ресницы и спросила, назначено ли нам.

– Нам судьбой назначено, – коротко пояснил Юша.

– Но их светлость сегодня не принимают...

– Их светлость меня не интересуют, – терпеливо ответил Юша. – Что они принимают – тем более. Хоть валидол, хоть пилюли от поноса. Мне Гусев нужен, Дмитрий Иванович.

– Так это и есть их светлость. Светлейший князь Гусев-Святомирский, – с легким подозрением пояснила девица.

– Якорный бабай! – вырвалось у изумленного Юши. Но он быстро справился и торжественно объявил: – Сообщи князю, что к нему на аудиенцию прибыл виконт Мельников с супругой... виноват – с оруженосцем.

– Я сейчас охрану позову! – возмутилась девица.

– И правильно. Без эскорта я ни шагу. А сиятельству ты, золотце, маякни на всякий пожарный. А то он потом с тебя живой кожу сдерет. Скажи, что его срочно хочет узреть Мельников Анатолий Ефимович – по неотложному, крайне важному для князя делу.

Охрану девица все же вызвала, но и княжеской секретарше для верности звякнула. Кожа нынче в цене, зачем судьбу испытывать?

Вскоре свыше соблаговолили известить, что господина Мельникова примут через десять минут. Как сказал бы Юша, девица была в ахуе, а охрана сопроводила нас в лифт и вплоть до двери кабинета. Там нас зачем-то обыскали бибикающими палками – и мы попали в святая святых.

Описать кабинет Гусева-Святомирского не берусь, ибо он неописуем. Огромная комната со столом персон на пятьдесят, над креслом самого князя-процентщика – золотая корона в полстены, по остальным стенам – мечи, кинжалы, алебарды, какие-то грамоты и свидетельства в изящных рамках, фотографии светлости с политиками и богемной попсой... Опять же две пальмы в кадушках – тоже впечатлительно.

Взглянув на хозяина кабинета, я ужаснулся: узкая мордочка у него была точь-в-точь как у той гиены, которой я хотел вмазать лаптой. Значит, насчет охоты Юша сориентировал верно.

Гиеномордый князь вальяжно приветствовал шкипера из глубин кресла в дальнем конце кабинета:

– Юша, сколько лет! Ну, подплывай, побалакаем.

– А может, ты, светлейшество, жопу от кресла оторвешь, чтобы встретить однокрытника? – с легким сарказмом ответил шкипер. – Или Мальтийский крест на яйца давит?

– Ты же помнишь поговорку насчет сена и лошади, – нагло бросил Гусев. – Я все-таки князь, веди себя прилично.

– Для меня ты Митя Ломщик, а таких князей – за хрен да в музей, – коротко сообщил Юша.

– Я сейчас вызову охрану – и тебя с твоим щенком вышвырнут на хер! – взвизгнул Митя по-щенячьи.

– Во как грозно. Стосковался, значит, по славе арестантской? Как говорится, сегодня князь, а завтра – в грязь...

И тут гиену словно подбросило. Выпрыгнув из кресла, Гусев-Святомирский, хищно ощерившись, медленно двинулся к шкиперу.

– Шантаж, значит? Я так и думал. А ты знаешь, дядя Юша, сколько таких отважных полудурков в этот кабинет вошли, а отсюда не вышли? И для вас с гаденышем местечко в багажнике найдется. Процедура отлажена.

По спине у меня что-то потекло. Еще немного – потекло бы и ниже.

– Дятел ты, Митя, – спокойно, с ухмылкой ответил Юша и мимоходом глянул на часы. – Слушай, у тебя ничего не подгорело? Дымком тянет...

– Угу. Это ты уже чуешь, как ваши трупы в лесочке догорают.

Постучался и заглянул охранник:

– Дмитрий Иванович, мы не нужны?

– Скоро понадобитесь, – грозно бросил князь. – Я дам знать.

Битюг скрылся.

– Че-то мы торопимся... – недовольно заметил шкипер, глядя на циферблат. – Так на чем я остановился? Ах да! Дятел ты, Митя. Мне до твоих титулов делов нет. Называйся хоть папой римским, хоть папой гадским. У меня до тебя другое дело.

– Какое еще дело? – спросил Гусев уже не столь грозно.

– Насчет гражданочки одной, Ставской Марии Григорьевны. Не по-людски твои пацанчики поступили. Бабушка долг отдала, а они пришли и расписочку спалили. Теперь из квартиры гонят. Не по-божески. Дай отбой, а больше мне с тебя ничего не надо.

– Ты что, Юша, мне еще условия ставишь? – хмыкнул князь Митя. – Ты уже полутруп, до тебя что, не доходит?

– Не, точно горелым понесло, – Юша втянул воздух своим румпелем. – Может, проводка?

– Ты мне бейцы не дрочи! – заорала их светлость. – Ничего нигде не горит!

– Уверен? – с сомнением спросил Юша.

– Уверен!

– А я – нет. – Он снова посмотрел на часы. – Уже полыхает, ваше благородие.

В этот миг зазвонил стационарный телефон. Гиена скачками бросилась к аппарату.

– Что? Где горит? На Мехмаше? Только что? Аппаратуру успели вынести? А деньги?!

Юша медленно подошел по следам гиены к аппарату.

– Я же предупреждал – пахнет жареным, – довольно констатировал он. – Старый босяк чуйку не теряет...

Митя Ломщик поднял взгляд на штурмана, и было видно, как липовый князь медленно, но верно прозревает.

– Это ты! Это ты, падла! – заорал он. – Да я тебя сам на куски рвать буду!

В это время зазвонил другой телефон. Ломщик схватил трубку:

– Горит? На Часовой? Полыхает?!

– Я же так и сказал, – подтвердил Юша. – Полыхает. Продолжим партию или согласимся на ничью?

Князь выглядел бледно. Но продолжал держаться.

– Юша, ты можешь спалить хоть весь Паханск. Бабло у меня на счетах. Что сгорит – верну с лихвой. А бабка твоя никуда не денется. Долг на ней висит – отдаст все...

– Не на ней одной долг висит, – спокойно заметил Юша.

– Ты это о чем? – в голосе липового князя прорезались тревожные нотки.

– Есю помнишь? Которому ты на питерской зоне вкатил гроши немалые? Как мыслишь, сколько бабла на его счетчик за эти годы намоталось? Столько валюты по миру не ходит!

– Ты меня на понт не бери! Еся про то давно забыл. Да и годы его уже такие, что найти меня не успеет. А ты не подскажешь. Потому что я тебя раньше урою.

И тут в третий раз зазвучала телефонная трель.

– Опять горит? – криво ухмыльнулся Митя. – Ничего, сейчас ментов подключим, долго это не будет продолжаться.

Он поднял трубку:

– Да! Слушаю! Что там у вас?

И вдруг личико гиены мгновенно сморщилось:

– Иосиф Павлович? Да, конечно, как же, помню. Да, в курсе. Долг за мной. Ну что вы, Иосиф Павлович! Кто от вас ховался? Так обстоятельства сложились. Конечно, с завтрашнего дня начну выплачивать! Что вы говорите?

Би...Би... Би...

Обессиленный Митя откинулся в кресле.

– Это крах...

– А ты думал, это – Дед Мороз? Кончит он тебя, Митя. А дело твое в счет долга заберет.

– Юша... Анатолий Ефимович... Христом богом... Вы же с ним друзья...

– Какие друзья, Митя, окстись. Он – законный вор, а я кто? Босота перелетная.

– Ну я же знаю, вы с ним с детства... А бабушку вашу – это, конечно, беспредел. Как ее по имени-отчеству?

– Марина Григорьевна Ставская. Вот данные.

Юша бросил на стол несколько листов бумаги. Княже судорожно бросился звонить какой-то Марине.

– Лады, Ломщик. По старушке проверю. А с Есей – ну, что-нибудь поколдуем. Авось пронесет.

– Анатолий Ефимович! Да я... Я же в долгу не останусь!

– Ты и сейчас в долгу. Не зарекайся. Кликни своих толстолобов, пусть нас проводят.

Мы вышли на улицу.

– Вы правда Гусеву поможете? – спросил я штурмана.

– Ты с дуба рухнул? Пусть с ним Еся разбирается.

– А если его...

– Не дрочи себе мозги, – поморщился дядя Толя. – И мне тоже. Кого гребет чужое горе, когда свое невпроворот? Одной гиеной меньше, одной больше.

– Вы же обещали...

– «Авось пронесет» – не обещание. Я не обещаю того, чего не могу сдержать. И тебе советую.

Когда мы приближались к ЦУМу, я поинтересовался:

– А почему Людмила Львовна нас здесь не подождала?

– Шурик, ты как дите. Потому что не знаю, чем вся эта бодяга здесь кончится уже сегодня. А телефончик у меня – «темная линия», никто не знает, что он мой, и он на воровскую тайную мобилу завязан. Говорят, менты сейчас на раз определяют, что за телефоны в зоне преступления находились. Определят мобилу Львовны, выйдут на мою. Дернут Львовну – и пошла карусель... Не ну ли его на фиг?

В кафешке нас ждала бизнес-леди. Она заметно нервничала. Но наше повествование в кратком пересказе (жестоко цензурированном штурманом) ее успокоило, и она разомлела. Но все равно, не веря до конца своему счастью, то и дело переспрашивала:

– Значит, все точно решено? Значит, мама никому ничего не должна?

– Я вас умоляю, Людмила Львовна, – с легкой укоризной ответствовал Юша. – Охота на таких гиен – моя тайная страсть.

– А вы знаете, что на гиен часто охотятся львы? – красиво закатив коровьи очи, томно просопранила пышногрудая коммерсантка. – А я все-таки Львовна. Так что у нас одна тайная страсть... Может, обсудим это у меня в гостинице? За бутылочкой «Арманьяка»... А юношу отправим в зоопарк на такси.

Ни один мускул не дрогнул на мужественном лице шкипера.

– Заманчивое предложение, – одобрил он. – Но, увы, не получится. Надо срочно встретиться с людьми, которые нам помогли. Обсудить кое-какие детали.

– Ах да! – вскинулась леди. – Я же должна за вашу отважную помощь... Сколько?

– Мне вы ничего не должны, – успокоил Львовну шкипер. – Это решайте с Гликманами и Кириллами.

– Я у вас всегда буду в неоплатном долгу! Помните! В любое время я в вашей власти...

– Буду помнить, – клятвенно соврал Юша.

– Может, вас подвести к месту встречи?

– Людмила Львовна! Это же мир конспирации...

– Ах, да-да, что это я! – всплеснула руками воронежская бизнес-вумен. Мне показалось, что по мощи эти руки не уступают Юшиным.

И мы распрощались.

– Уххх, на первый раз пронесло, – выдохнул Юша, потянув меня на всякий случай петлять в мокропаханских переулках. – Вот львица так львица... Попадись в ее лапы – хрен вырвешься. Не трепыхнешься.

– Это вы после встречи с князем говорите, дядя Толя? – изумился я. – Нас там чуть не закопали, а тут – какая-то Львовна.

– Не знаешь ты женщин, Шурик, – сурово отметил дядя Толя. – С такой свяжись – вечная каторга за радость покажется. Ну что, не видать «лексуса»? Пешком-то она точно нам на хвоста не сядет...

Так завершался мой очередной день практики в мокропаханском зоопарке.