Алексей Мокроусов

Прозрение и заключение

Программы документальных фильмов на 37-м Московском международном кинофестивале оказались самыми интересными. Ушедшие от наказания преступники и тоталитарные секты, истории подавления личности, предательство, воспринятое как героизм – сюжеты фильмов неожиданны как сама жизнь.

С тех пор как документальные ленты стали не только участвовать в конкурсах «большой фестивальной тройки» наравне с игровыми, но и получать в Венеции-Канне-Берлине главные призы, отношение к ним изменилось.

«Перламутровую пуговицу» чилийца Патрисио Гусмана отметили в 2015 году «Серебряным медведем» в Берлине за лучший сценарий, но могли бы – и за операторскую работу, так впечатляют съемки в Патагонии. «Пуговица» начинается с рассказа о вымирающих индейцах Чили и их языке, на котором сегодня разговаривают единицы, а завершается историей тюрьмы на острове Досон в Магеллановом проливе. Здесь во времена Пиночета содержались министры правительства Альенде и интеллектуалы из Сантьяго (сам режиссер тоже был арестован во времена военной диктатуры). Десятилетия спустя Гусман собрал выживших в Досоне, чтобы сделать общий снимок, показать крупным планом лица тех, кто составляет сердце нации. Глядя в их глаза, пытаешься представить себе, как выглядел бы коллективный портрет высылаемых из Советской России в 20-е, ссылаемых и расстреливаемых в 30–40-е, – и не можешь даже вообразить, что случилось бы с ними и страной, если бы все остались живы.

В чилийском Досоне инакомыслящих пытали и убивали, их тела выбрасывали из люков самолетов и вертолетов в океан, обмотав мешками и привязав к ним рельсы. По воспоминаниям помощников палачей, тех, кто возился с упаковкой и веревками, некоторые жертвы были еще живы. Сорок лет спустя на дне океана можно обнаружить только эти рельсы. Подводное путешествие с кинокамерой оказывается путешествием в загробный мир, где безымянным памятником убитым становится кусок ржавого металла.

Одно время в новой России многие были готовы пересмотреть привычное отношение к Пиночету как к преступнику, увидеть в нем не только спасителя Южной Америки от коммунизма, но и автора экономического чуда. Но выяснилось, что преступник не может быть чудотворцем, только фокусником и шарлатаном. После многих лет экономических реформ Чили по-прежнему находится в глубоком кризисе, а боль тех, кто потерял во времена хунты родных и близких, с годами не притупилась.

Темы «Пуговицы» оказались близки к главным темам документального конкурса московского фестиваля и одной из лучших его программ, «Свободная мысль» – праву людей на защиту своих интересов, «народным революциям» в разных видах. Фильм француженки Анны Руссийон «Я – народ» рассказывает о событиях в Египте. Свержение режима Мубарака, приход к власти и скорое поражение президента Мухаммеда Мурси показаны глазами жителей глухой деревушки. Руссийон снимала их жизнь на протяжении нескольких лет, став своим человеком для многих семей. Получился яркий фильм-документ, одинаково интересный этнографам, социологам и киноманам.

Главный источник информации для крестьян – телевизор, правда, в нем сотни каналов, есть место альтернативной информации. Крестьянин Фаррадж меняется со страной: сперва голосует за нового президента, затем неохотно соглашается с его падением, закончившимся арестом.

Обсуждение политических новостей – лишь часть большой жизни, где главным остается работа новой молотильни, выпечка хлеба, труд на полях. И если бы не чувство юмора, проявляющееся во многих сценах (то самое, которое принято называть народным), главным настроением деревенских жителей можно было бы считать скепсис. Мало кто из них верит, что очередная смена власти улучшит жизнь, отсутствие высшего образования не мешает понять, что цель большинства занимающихся политикой – обретение власти и возможность получить связанные с нею деньги, а вовсе не интересы народа. И тем не менее если что и называть «школой демократии», то именно эту возможность выбирать и ошибаться и иметь возможность изменить свой выбор. Вряд ли можно найти что-то равное энтузиазму многотысячных демонстраций, когда надежда на будущее кажется не просто разлитой в воздухе, но воплощающейся во что-то осязаемое.

Нет надежды на правительство и у героев американской ленты «Земля картелей», в итоге получившей в Москве «Серебряного Георгия» конкурса документальных лент. Она запечатлела американцев, добровольно охраняющих границу с Мексикой, и жителей небольших городков в мексиканском штате Мичоакан. И если о пограничных отрядах, борющихся с трафиком наркотиков, широкому зрителю было известно и раньше, то события в Мичоакане в основном освещались скупыми новостями в газетах.

Мексиканцы создали вооруженные отряды, чтобы бороться с бандитами из терроризировавшего округу наркокартеля «тамплиеров». Те обложили всех данью, похищали людей, насиловали женщин и подростков. Режиссер Мэтью Хейнеман снимал и выступления на городских площадях лидера народной самообороны доктора Мигеле, и перестрелки, и процесс варки – в буквальном смысле ведрами – наркотиков. Федеральным властям, напуганным размахом народного движения, в итоге удалось взять его под контроль, сделав частью правительственной армии. Хотя многое из того зла, с которым изначально стремились бороться жители Мичоакана, в итоге поразило их собственные формирования. Поговаривали даже об их связях с новыми наркокартелями. Отказавшийся же от сотрудничества с властями, доктор Мигеле попадает в тюрьму. Неконтролируемый политик-самовыдвиженец не нужен системе, его популярность – скорее повод для подозрений, чем сотрудничества.

Режиссер еле поспевает за событиями, порой кажется, что аналитики в фильме меньше, чем репортажа, но смотрится лента как настоящий триллер, к тому же с политической составляющей. События в мексиканском штате и на американской границе напоминают, как опасно для центральной власти не делать необходимого, не реагировать на настроения людей и не демонстрировать вовремя свою силу, пусть даже в ущерб собственным теневым интересам.

Гораздо жестче, чем в «Земле картелей», выстроен сценарий новой ленты оскароносца Алекса Гибни. В прошлом году в Москве показывали его «Ложь Армстронга», посвященную не только уличенному во лжи знаменитому велосипедисту, победителю семи (!) гонок «Тур де Франс», но и обществу, создающему себе кумира, чтобы его ниспровергнуть; само оно при этом нести за что-либо ответственность не хочет. Героями новой ленты Гибни стали лидеры церкви сайентологии, основанной Роном Л. Хаббардом, и ее давние адепты актеры Джон Траволта и Том Круз. Правда, сниматься в фильме «Просветление: сайентология и причуды веры» голливудские звезды отказались, возможно, потому, что сценарий сделан на основе книги лауреата Пулитцеровской премии Лоуренса Райта (вообще многие документальные фильмы-расследования снимаются после выхода подобных ярких работ, тенденция здесь очевидна). Райт проинтервьюировал более 200 человек, покинувших ряды сайентологов, в том числе функционеров высшего звена. Они рассказывают много такого, что поддерживает обвинения секты в тоталитарности и подавлении личности. Например, как рассказывается и в «Просветлении», провинившихся функционеров церкви бьют и унижают свои же товарищи, их заставляют чистить унитазы зубной щеткой или даже их вылизывать. Сайентологи агрессивно реагируют на любую критику в свой адрес, хотя суд не запрещает ту же книгу Райта, ставшую событием года, а о фильме Гибни рецензенты после фестиваля в Санденсе писали как о ярком явлении, раскрывающем механизмы новоявленной религии. Кажется, что ее целью становится не обретение истины, но подавление человеческого достоинства. При этом финансовые механизмы работают как часы, отъем средств у приверженцев идет полным ходом. Система «просветления» (это один из ключевых терминов сайентологов) построена на продвижении по образовательной лестнице, где за каждый новый этап обучения надо платить все больше и больше денег. Поощрения довольно специфичны. Так, одним из сюжетов картины стала история о новой девушке Тома Круза, с которой он сблизился после развода с Николь Кидман. Если верить Гибни, ее нашли среди активистов церкви и фактически уложили в постель к звезде. Верить, конечно, не хочется, но сам Круз на видеозаписях со съездов сайентологов (на фоне их мюзик-холльной пышности съезды КПСС отдыхают) выглядит агрессивным и самодовольным персонажем из экранизации «Палаты № 6».

Появление голливудских звезд в рядах хаббардианцев не случайно, в структуре церкви есть специальный отдел по работе со знаменитостями. Также сайентологи пытались действовать и в России, когда в начале 1990-х стали проникать в обновляющееся общество. Тогда их семинары посещали будущий телегерой Андрей Максимов, политик Сергей Кириенко и даже выдающийся литературовед Владимир Лакшин.

У каждого свой порог прозрения. Китайский «Юный патриот» начинается со сцен, где школьник бегает с флагом по улицам и выкрикивает духоподъемные лозунги. На протяжении нескольких лет режиссер Ду Хайбинь наблюдает этапы его взросления, пришедшиеся на университетские годы. Поездка учителем-волонтером в заброшенную деревню в горах, где, кажется, никто не озабочен судьбой детей, разрушение родительского дома местными чиновниками, анализ действий властей отрезвляют взгляд юноши. Он уже не готов отвечать за собственные слова, сказанные несколько лет назад, его развитие как гражданина идет с удивительной скоростью. Из идеологически зашоренного провинциала, бездумно повторяющего клише газетных передовиц, он становится все более независимо мыслящим.

Взгляд на современный Китай с точки зрения иностранца получается неожиданным, человеческое, а не геополитическое измерение высвечивает много нового в людях и положениях. Как считает сам режиссер, на родине его фильм запрещать не будут, он просто не выйдет в широкий кинопрокат, а телевидение в стране полностью государственное, что тоже не оставляет шансов. В России же документальные фильмы такого уровня показывают лишь кабельные каналы, для общедоступных в них слишком много противоречащих друг другу фактов, того, что принято называть интеллектуальным кино, где объектом исследования оказывается сама пропаганда. Картина мира выглядит недостаточно упрощенной, чтобы предлагать ее массовому зрителю, она полна деталей, напоминающих о многомерности мира, в то время как обслуживающая журналистика всегда стремится к двухцветным образам – черное и белое, свои и чужие, четыре колонны против пятой.

Впрочем, в отношении к разведчикам и шпионам все зависит от точки зрения говорящего. Случай Эдварда Сноудена – из числа тех, что приводят к тектоническим сдвигам не только во внутренней политике и отношениях между странами. Системный администратор, работавший по заказу Агентства национальной безопасности, рассекретил методы этой работы: тотальная слежка за всем и вся безо всяких согласований с прокурором или кем бы то ни было. Подслушивание телефонных переговоров, чтение личной переписки в интернете, вторжение в социальные сети – ни частному, ни государственному лицу сегодня негде укрыться от интереса и возможностей спецслужб.

Похожая на триллер история побега Сноудена из Гонконга в Россию, где он в итоге и осел, хорошо известна. Получивший «Оскара» как лучший документальный фильм «Citizenfour: Правда Сноудена» Лоры Пойтрас (Германия, США, 2014) рассказывает именно об этом периоде жизни компьютерщика. Самое интересное здесь – не столько обстоятельства встреч, хотя Сноуден настойчиво просит отключать мобильники и стационарные телефоны, не говоря уже о ноутбуках и планшетах: подслушивать можно через всё; надежнее всего писать имена и адреса на бумаге, а не произносить их вслух. И даже не международные скандалы, связанные с прослушкой первых лиц европейских государств – вряд ли те не подозревали об этом раньше.

Интересна позиция самого героя, высказывающего в камеру все, что он думает о происходящем. На родине его объявили предателем и шпионом, применив к ситуации закон времен Первой мировой войны. Возможное наказание – пожизненное заключение или даже смертная казнь. Но в глазах многих он выглядит человеком, решившим нарушить подписки о неразглашении ради основных прав человека, прежде всего – права на неприкосновенность личной жизни. Сам он вряд ли сознавал последствия своего шага, да и в России мало кто мог предвидеть, к какому охлаждению в отношениях с Америкой приведет предоставление убежища беглецу и отказ выдать его для суда. Но вряд ли кто жалеет теперь о случившемся. История о прошлом изменила не только настоящее, но и будущее.

Открыть глаза на прошлое пытается и сельский окулист Ади из «Взгляда тишины» Джошуа Оппенгеймера. Ади ходит по деревням со своим чемоданчиком, полным оправ со сменными линзами, и расспрашивает заодно участников событий 1965–1966 годов. В то время в Индонезии было убито более миллиона человек, объявленных коммунистами, хотя среди них были обычные фермеры и учителя. Среди погибших был и старший брат Ади. Того живьем разрезали на куски, и сделали это не военные, а добровольцы-соседи. Мать Ади до сих пор каждый день встречает их на улице.

Как и в предыдущем фильме Оппенгеймера, знаменитом «Акте насилия», убийцы радостно и подробно описывают детали произошедшего полвека назад. Судя по нюансам рассказов, они сами становятся жертвами собственного садизма, потребность восстанавливать сцены насилия откровенно болезненна. Они не испытывают раскаяния или угрызений совести, просто тогда они получили от власти мандат на убийство и воспользовались им сполна. Военные же старались держаться в стороне от мест экзекуции, лишь помогали доставить жертвы к месту казни, но сами старались к ней не приближаться.

Разговоры проходят нелегко, эмоции трудно скрыть и сегодня. «Джошуа, ты нарываешься», – говорит один из сыновей палача в камеру режиссеру, хотя безнаказанными остались все палачи без исключения. В итоге прощения у Ади просят лишь дочь одного из преступников и вдова другого. Ее сыновья не хотят говорить о прошлом, как и ставшие теперь губернаторами и мэрами участники тех событий. «Не надо ворошить, что было, – или вы тоже коммунист?» – этот вопрос и Ади, и самому Оппенгеймеру задают многие. Что лишний раз доказывает: прозреть способен каждый, только хотят не все.

Недавняя история все еще остается в Индонезии запретной темой. Замалчивание прошлого – важная часть политики государства, преследующего собственные цели. Цензуре фактов безразличны времена, тем более что действует она из перспективы настоящего. Оставить человеку право критического обсуждения прошедшего чревато последствиями: он может критически отнестись и к настоящему. Вероятно, это последнее, что может позволить неуверенная в себе власть. Но, пока Ади ходит со своим чемоданчиком, время пессимистов еще не наступило. Он только спрашивает, но в этом много надежды.