Александ Сидоров
Тайны Конторы Глубокого Бурения
«Армянский» побег
Помню весну 1980 года, начало моих «колючих университетов». Именно в это время ушли с Богатяновского централа (следственного изолятора № 1 города Ростова-папы) три узника. Красиво ушли, и в узких кругах прогрессивной тюремной общественности это мероприятие получило название «армянского побега».
Почему армянского? Да потому, что в центре событий была фигура некоего Мкртчана (не путать с покойным Фрунзиком!). Хотя, ежели рассудить, из всей сквозанувшей троицы мозговым центром и движущей силой по всем раскладам должен бы считаться домушник Кручинкин. Мкртчан же вообще был в компании беглецов «номер шестнадцатый» – фигура на задворках.
Кручинкин по уголовной специальности «слесарь», то есть вор высокой квалификации, проникающий в любое помещение, используя отмычки. Впрочем, открыть он мог не только дверь, но и все, что в состоянии замыкаться. За колючку «народный умелец» попадал уже не раз и считался серьезным «рецидуем» (рецидивистом).
Второй участник истории, Брадиков, сиделец невысокого полета – не то мелкий разбойник типа гоп-стопника (уличный грабеж на испуг), не то обычный «баклан», осужденный за хулиганство. Сам же Мкртчан хотя и отбывал срок за какую-то шитую ему белыми нитками уголовщину, на самом деле был «политиком», одним из лидеров армянских националистов, которого «повязали» не без активного участия бравых чекистов из Конторы Глубокого Бурения.
Правда, очень скоро что-то там в Закавказье не заладилось: то ли изъятие Мкртчана нарушило равновесие между армянскими и азербайджанскими националистами, то ли произошла еще какая-то суровая «замутка»... Только где-то в недрах Лубянки было решено нелегально вернуть лихого дашнака на историческую родину и восстановить баланс сил. А для этой цели необходимо было выдернуть Мкртчана из ростовской «крытки».
Но прояснилось все это, как говорится, глубоко потом. А тогда, в восьмидесятом, ростовским тюремным операм эта история представлялась более чем странной. Какой неведомой силе удалось – всего на одни сутки! – свести троицу Мкртчан-Кручинкин-Брадиков в отдельной камере на спецу? «Спец» – значит элитная «хата». Такие камеры предназначаются для арестантов особого сорта, «избранных» – тех же «политиков», сектантов, «маслокрадов», проходящих по громким делам о хищениях, либо для тех, кого надо спасти от расправы «сидельцев» (в том числе для самих ментов, которые совершили преступления и находятся под следствием). Ну ладно, Мкртчан – но вот пошлое жулье под эту категорию никак не «катило». Оно должно было тусоваться на «общаке», то есть в общей камере.
А что такое «общак» в начале 80-х – этого представить нельзя, это можно только ощутить. Сейчас жалуются на переполненные СИЗО. Смешные люди! В те блаженные времена, о которых идет речь, «хата», рассчитанная на 25 человек, легко вмещала по 120 «сидельцев». Ну, не то чтобы легко: последних вбивали пинками и еле затворяли дверь. Народ стоял стоймя. Нары – только членам профсоюза (блатного, разумеется). Духан такой – в лютый мороз потели, аки в русской бане. Когда позже рулить «кичманом» стал «хозяин» Стас Овчинников, при нем проложили воздуховоды и стали откачивать гнилой воздух. Несмотря на то, что мощные насосы выбрасывали всю эту пакость метров на пять вверх, при сильном боковом ветре она шла на жилые дома. Тамошние обитатели падали в обмороки, как тараканы от дихлофоса...
Теперь вы поняли, что три голимых арестанта на спецу – явление само по себе подозрительное. Но это еще не все! По всем внутритюремным правилам, троицу нельзя было мешать между собой: крадун был рецидивистом, Брадиков – первоходом, а Мкртчан вообще шел из Армении транзитом к северным оленям. Их следовало держать отдельно.
Но удивительнее всего выглядят обстоятельства дерзкого «армянского» побега. В СИЗО тогда начальство затеяло ремонт галереи подземного перехода, который ведет из карцеров на выводные кабинеты (ну, где допросы ведут и по почкам стучат). На тот же момент проверяли и пожарную безопасность. В общем, одно к одному. Надо к тому же учесть, что тогда на корпус заступали женщины (позже это дело прекратили, когда в начале 90-х покатили захваты сотрудников в заложники и прежде всего хватали, понятно, женский пол). Дежурных катастрофически не хватало. Два мужика на весь СИЗО и на этаж – по бабе. Это на 3200 арестантских рыл.
А далее происходит вот такая фенька. Поздно вечером хитромудрый Кручинкин изнутри отпер камеру отмычкой, изготовленной из черенка алюминиевой ложки. Во всяком случае, эту версию он потом повесил операм. А те, в свою очередь, предъявили несколько хитроумных «слесарных» инструментов с его «клёпиками» (то есть с отпечатками пальцев) и спрашивают: «А это чего такое?». Но хотя вежливый вопрос сопровождался болезненным физическим воздействием, жулик любознательным «кумовьям» предпочел не отвечать.
Короче: открывают бегуны изнутри камеру, отмыкают переходные решетчатые двери, проходят все посты без шуму и пыли, дальше по подземному коридору выходят на следственные кабинеты, распахивают нужные двери... Так добрели до самого административного корпуса.
Здание четырехэтажное, на четвертом этаже бильярдная для господ офицеров, окна – на проспект Кирова. И вот что это криминальное трио удумало: стянули они с бильярдного стола новенький брезентовый чехол, спустились в один из кабинетов на третьем этаже, скрутили этот чехол в некое подобие веревки – и обмотали прутья решетки на окне. Затем нашли какой-то стальной прут (любопытно, где?) и привязали к нему концы брезента, а сам прут принялись вращать на манер коловорота. Брезент, естественно, скручивается и сжимает прутья к центру. Вертели так, пока не образовалась щель между крайними прутьями и стеной. В общем-то, традиционный приемчик. После этого к батарее отопления привязали пожарный шланг и, протиснувшись в щель, спокойно спустились по нему вниз, на проспект Кирова, бывший Богатяновский. А далее следы их растворились во мраке.
Утречком топает на службу начальник следственного изолятора полковник Гусаров. Видит: шланг из окошка свисает.
– Это что ж такое? – интересуется. – Никак, воду спускают из батарей, отопление промывают?
Эта историческая фраза и завершила пребывание Евгения Федоровича на посту «хозяина» СИЗО... Ему сделали промывание не хуже, чем тому отоплению и отправили служить государству в Сальские степи. Вместе с ним убрали зама по режиму и охране Фридриха Саенко, а заодно полетело множество другой «кумовской масти».
Брадикова и Кручинкина взяли довольно скоро, недолго они по воле бегали. А вот армянин ушел с концами. Контора веников не вяжет. Может, сейчас заседает где-нибудь в армянской Думе или правительстве.
«Афганский» побег
Лев Николаевич начал бы так.
«Все нормальные семьи несчастливы по-разному, все ментовские семьи несчастливы одинаково. Все смешалось в доме Цыбиных. И немудрено: большая стрелка часов неотвратимо приближалась к двенадцати, где ее уже нетерпеливо ждала маленькая. Итогом встречи должен был стать бой кремлевских курантов и выступление дедушки Бори, который снова поздравит дорогих россиян с наступающим Новым годом, в этот раз – 1994-м. Хозяин семейства Дима Цыбин уже откупоривал шампанское, чтобы разлить его по бокалам, и в эту минуту затрезвонил телефон».
– О! – радостно воскликнул Дима. – Родители нас решили поздравить!
Жена Светлана подняла трубку. Но в первые же мгновения по выражению ее лица стало ясно: не родители. То есть человек на том конце провода, возможно, тоже был чьим-то родителем, но уж точно не Диминым.
– Это со службы, – мрачно сообщила жена. – Паникеев.
Дима Цыбин понял, что праздник окончился и начинаются суровые будни. Потому что служил Дима в управлении исполнения наказаний Ростовской области инспектором отдела безопасности. А если инспектору отдела безопасности звонит непосредственный начальник, несущий новогоднее дежурство, ничего хорошего это не сулит. Оставалась надежда, что Паша Паникеев просто решил поздравить Цыбина с Новым годом.
– С наступающим тебя, Дмитрий, – бодрым голосом действительно произнес Паша. – Быстренько собирайся, дежурка за тобой уже вышла. Отпразднуем на «пятнадцатой».
– Не понял, – с деланным удивлением сказал Дима, хотя все понял. Оставалось уточнить детали: массовые беспорядки, захват заложника или побег?
– Побег, – коротко бросил Паникеев, не дожидаясь вопроса.
– Понял, – ответил Цыбин и пошел одеваться.
– Ты надолго? – обреченно спросила жена.
До следующего года...
«Чернушник-побегушник»
В «пятнашке» – исправительно-трудовой колонии строгого режима № 15 города Батайска – управленцев встретил триумвират в составе начальника зоны Константина Гусаченко, главного опера Владимира Бельского и ДПНК (дежурного помощника начальника колонии) Владимира Журавлева. Гусаченко в недалеком прошлом был главным врачом лечебно-трудового профилактория, поэтому веселый Паникеев обратился к нему со словами соболезнования:
– Ну что, Константин Олегович, готовься на гражданке инвалидам клизмы ставить...
– Всегда готов, – ответил неунывающий Гусаченко. – Лучше, если вставляешь клизму ты, чем если клизму вставляют тебе. А на этой собачьей службе каждый день – то понос, то золотуха. Вот Савкин, гаденыш, с праздником поздравил...
Так ночные гости узнали, что побегушника зовут Алексей Савкин. Мотал он за «колючкой» второй срок, и срок приличный: недавно сел за нанесение тяжких телесных со смертельным исходом. В общем, ничего Алеше не светило, трубить бы ему от звонка до звонка, или, как говорят зэки, «зима-лето, зима-лето, восемь Пасох – и домой». Или, другими словами, «червонец» – как с куста. Но пришел и на его улицу праздник.
На зоне Савкин был «чернушником». Есть такая «теплая» арестантская специальность. «Чернухой» называют различные поделки, сувениры – народное зэковское творчество: всевозможные ножи – охотничьи, «выкидухи» (лезвие выскакивает сбоку), «кнопари» (лезвие выбрасывается вперед), резные нарды, наборы расписных кухонных досок, шкатулки, чеканку и все такое прочее. Поскольку пятнадцатая колония славилась литейным производством, металла здесь было хоть отбавляй, и Савкин «чернушничал» все больше по металлической части.
Начальство в таких мастерах заинтересовано. Не столько для себя, сколько для управленцев из Ростова, которые таскают эти поделки чуть ли не мешками (тоже не корысти ради: не поедешь же в Москву с пустыми руками на отчет или средства выбивать! Столичные управленцы – существа жадные до этих безделушек, только успевай таскать).
У хорошего «чернушника» в промышленной зоне колонии есть своя постоянная «бендешка» – будочка, закуток, где он может спокойно ремесленничать. Это запрещено, но оперработники его не «хлопают»: сами поделками кормятся. Была такая «бендешка» и у Савкина. Там он и остался 31 декабря, когда все зэки смотрели в общежитиях праздничные телепрограммы по «кипишному ящику» (телевизору). По разнарядке на промзоне в выходные дни могут находиться только рабочие-зэки, которые выполняют срочные работы – аварийные, сантехнические и прочие. Савкин в разнарядку включен не был. Однако он был «чернушником», и этим все сказано. ДПНК Журавлев, проверяя цеха, дважды натыкался на арестанта. Но не задал себе и ему вопроса: с чего это зэк под Новый год ошивается на «промке»? Откуда такая трудовая доблесть?
– Во второй-то раз у меня промелькнуло смутное подозрение, – позже рассказывал ДПНК. – Когда я увидел, что этот прохиндей рвет какие-то бумажки. Ну, думаю, может, порядок наводит...
Бумажки оказались письмами, которые Савкин получал с воли: не хотел беглец оставлять концы для «оперов».
Часов в одиннадцать вечера, когда и сидельцы, и начальнички потирали ладони в преддверии праздника, Савкин спокойно покинул промзону.
– Че-то ты, Леха, нынче задержался, – бросил ему на выходе вахтер.
– Заказ был хозяйский. С новым счастьем тебя, дядя Вася.
– Не знаю, куда старое рассовать...
В одном месте производственную и жилую зоны колонии разделяет пространство, образующее небольшой коридор. В конце – тупик, упирающийся в основное заграждение, которым обнесена колония. Территорию учреждения от стены отделяет «запретка» (полоса земли, обнесенная колючей проволокой и оснащенная тремя рубежами охранной сигнализации). Сначала беглецу предстояло преодолеть ее.
Вот тут и начинаются странности. Перерезать «колючку» для «чернушника», положим, не проблема, особенно если он работает с металлом. На счастье Савкина, в ту ночь на Батайск опустился густой плотный туман. Допустим даже, беглец точно вычислил время пересмены часовых, когда на «скворешнике» (охранной вышке) никого не оказалось. Но как случилось, что при проникновении Савкина в «запретку» не сработала сигнализация? Ни радиоустройство «Пион», ни электронный «Шиповник», подающий звуковой сигнал... В те времена охраной ведали внутренние войска. Сразу же после обнаружения побега оперативники бросились туда. Оказалось, все действует нормально: сирена заорала так, что поставила на уши всю колонию! Войсковики пожали плечами: к нам какие претензии?
Но и на этом странности не кончаются. Как Савкин собирался преодолеть высоченную бетонную стену, даже пробравшись к ней в упор? Если, конечно, заранее не знал важного обстоятельства: стена, выходящая к трассе в сторону Койсуга, была сложена из бракованных бетонных плит. Поначалу они предназначались для каких-то иных целей, и в каждой было по несколько довольно больших квадратных отверстий – «окошек». При возведении стены их заложили кирпичом и зацементировали. Однако беглец точно знал, где такое отверстие находится. Он преодолел «запретку», расшатал и выбил кирпичи – и был таков. Так его и не нашли.
Впрочем, по сведениям из некоторых источников, вполне заслуживающих доверия, в организации побега принимали участие суровые специалисты из Конторы Глубокого Бурения. Дело в том, что Савкин прошел Афганистан, где воевал в спецчастях. Он прекрасно владел секретами взрывного мастерства и множеством не менее забавных диверсионных премудростей, помогающих укорачивать жизнь. Видимо, специалист очень высокого класса. Если учесть, что до входа российских войск в «независимую Ичкерию» оставалось всего ничего, нетрудно догадаться, что спецы типа Алексея Савкина нужны были не в строгой зоне, а в зоне боевых действий. Ради этого стоило пожертвовать новогодним застольем Димы Цыбина...
