Александр Август

Служебная командировка

Завотделом кадров долго листала трудовую книжку, открывая ее то с самого начала, то с конца, пробегая взглядом сверху вниз и обратно.

Петр скромно сидел напротив и ждал ее решения.

Наконец, она отложила «Трудовую» в сторону и взяла в руки удостоверение электрика. Посмотрев все внимательно, она положила удостоверение на трудовую книжку и задала последний вопрос:

– Вы с сигнализацией работали?

– Ну, с несложной. – Петр старался не волноваться и говорить коротко и медленно. – И недолго. Я ж просто электрик.

– Давайте вы сначала с завхозом поговорите, а он уж решит.

Она сняла трубку внутреннего телефона.

– Гусейн… – Она слегка замялась и выдавила по слогам: – Бага-ду-рович. Вот у меня тут товарищ стоит. Иванов Петр Степанович. Электриком к нам устраивается. Пятый разряд. Работал с сигнализацией. Я его пошлю к вам?

На том конце провода что-то отвечали с дагестанским акцентом, который был слышен даже посетителю. Наконец в трубке щелкнуло, послышались гудки, и кадровичка положила ее.

– Вы пройдите туда. В самый конец коридора и направо. – Она махнула рукой, указывая направление. – Там на двери написано «Мухтаров Гусейн Багадурович».

Гусейн Багадурович, солидно называвший себя на дверной табличке «Заместитель главврача по хозяйственной части», тоже долго и внимательно разглядывал документы и задавал хитрые вопросы.

– Ты как, водку-то вообще пьешь? – неожиданно спросил он и пристально посмотрел на кандидата в электрики.

– Да нет, – пожал плечами Петр, смущаясь под этим взглядом.

– Как, вообщэ?! – испугался завхоз. В представлении россиянина совсем непьющий человек может быть либо кодированным, либо совсем больным. – Я вот мусульманин, но иногда, знаэшь, бываэт нэмного…

Он хотел было пошутить еще, что совсем непьющих они не принимают к себе на работу, но Петр опередил его:

– Ну, в праздники случается. С зарплаты не пью, – уточнил он.

–А-а, – протянул завхоз и снова уткнулся в бумаги.

– Харашо, – наконец решился он. – Дакумэнты я в кадры отдам. Пищи заявлэние и завтра же приступай. С испытательным сроком, – уточнил он.

Утром Петр явился как положено – к восьми.

– Чего-то я тебя не припомню, – засомневался охранник на проходной. – Посетитель, что ли? Свидания с пациентами только в понедельник, среду и субботу. И после обеда.

– Да я по поводу работы у вас вчера был. Электрик я ваш новый. Сегодня первый день.

–А-а, – понимающе откликнулся охранник и порылся в каких-то бумагах на столе. – Пропуска тебе еще не выдали, – и вычитал в своей тетрадке: – «Иванов Петр Степанович…» Так?

Петр кивнул.

– Ладно, проходи.

«Вертушка» щелкнула и перестала сопротивляться.

– Тебе в административный корпус, прямо.

Завхоз уже был на месте и, видимо, ждал его.

– Ты сначала на лечебные корпуса сходи, – выйдя из-за стола, отдавал он распоряжения. – Там снаружи все посмотри. Что-то у них там не то… Постоянно там какие-то проблемы с электричеством. У них, понимаэшь, у всех кипятильники, и электрики с этим борются. Но внутрь, то есть в отделение, тебя могут не пустить… Это только по вызову и через меня. Так ты только снаружи все провэрь. А потом мы и внутрь тебе разрешение сделаем.

– А на схему электропроводки можно взглянуть? Бумаги там какие-нибудь?

– Вот тут, дарагой, я тебе ничэм не помогу. Я сам тут, понимаэшь, не так давно. Где у них тут что, еще не знаю…

– Да как без плана электропроводки? – неуверенно начал Петр. – Это ж черт ногу сломит…

– Ну, ты уж постарайся сегодня. Разбэрись… Хотя бы отчасти. А эти бумаги мы потом найдем. До тэбя тут у нас, понимаэшь, один за другим три электрика было. Это за два мэсяца. И всэ непьющие, – покачал головой завхоз. – Да ты не бойся. У нас тут не тюрьма, дурдом. Проводка как в любом жилом помещении и никакого оборудования. А сигнализация – одно название: звонки у дверей да кнопки под косяком. Если электрик – разбэрешься.  – Он снова сел за свой стол. – Конэчно, поначалу тэбе у нас дико покажется. У мэня у самого так было. Но это поначалу. Потом пройдет. – Он подумал и добавил: – Ты, если где с больными столкнешься, разговоров не веди. Чай будут заказывать или водку – не нэси. Письма станут передавать родственникам – бери и все сюда! А так… Как со всеми… Да! – вспомнил вдруг он. – Спиной к ним старайся не поворачиваться. Кто знает, чего он выкинэт? Больные люди… Хотя с виду они вроде как все – нормальные. Но это только с виду. И с ними стесняться не нужно. Пожестче. Они, понимаэшь, как бараны, только кнут уважают.

Он помолчал какое-то время, видимо, давая возможность переварить сказанное. Потом продолжил:

– Ты для начала все хозяйство проверь. Звонки там, проводку. А то у нас тут неделю назад групповой побэг был. По тэлевизору видел? Во-во, кто-то им помог свет отключить, и сигнализация не сработала. Так до сих пор и не поймали. С дураками нужно держать ухо востро. Еще с алкоголиками туда-сюда. Но тоже…

Гусейн Багадурович безнадежно махнул рукой. Потом подумал немного и спросил:

– Ты как, в корпусах-то да в отделениях не заблудишься? Посмотри вон план территории. – Он показал на листок бумаги, висевший на стене. – А знаешь, – неожиданно предложил он, постукивая пальцами по столу, – я тебе на сэгодня проводника дам…А? Из алкоголиков… Пашу Винокурова. Он, правда, у нас тут немножко провинился и за воротник перебрал, так его после этого закрыли. Но это ничего. Территорию и наше хозяйство он знает, все тебе покажет. Паша – мужик толковый, и с головой у него все в порядке. Пока пробку от бутылки не понюхает, – добавил завхоз и ухмыльнулся. – Сейчас я позвоню, чтоб его с отделения выпустили.

Гусейн Багадурович снял трубку и начал набирать номер.

– Да разберусь я, – пытался остановить его Петр. – А если заблужусь, так, наверное, не потеряюсь, – пошутил он.

– Нэт, нэт, так нэ пойдет. – Завхоз уже уговаривал кого-то выпустить из отделения «под его ответственность» опального Пашу.

Через пятнадцать минут в дверь постучали – и вошел парень лет тридцати.

– Меня к вам послали, Гусейн Багадурович, – бодро отрапортовал он.

– Вот и хорошо! – подхватил тот. – Это наш новый электрик, – представил он Петра. – Покажи ему территорию и где там у нас что. Корпуса все. Раздевалку. Баню. Подсобку. На чердак своди. Где электрощитки, покажи. Ты же там у электриков крутился, все знаешь. Вот ключи. – Он положил на стол связку ключей. – Тэбе даю. – Завхоз посмотрел на Петра. – Спецодежды я тэбе пока не дам. Но ты там у электриков что-нибудь старое найдешь. Там у них этих фуфаек до дуры. – Он вышел из-за стола и подошел к Петру. – Так что приступай, – закончил он свое напутствие. – Если что нэясно будет – обращайся ко мнэ...

Сначала двинулись на лечебный корпус, в подсобку к электрикам. Паша шел впереди и рассказывал свою историю, не забывая, впрочем, о порученном задании.

– Да с женой у меня проблемы начались. Лишние сто грамм после работы принял – скандал. Дошло до развода. Пришлось самому в этот обезьянник завалиться.

– Вот с этого отделения побег был, – показал он на дверь с цифрой «1». – Видел, наверное, по телевизору? Идиоты, весь город переполошили… – Потом он стал пояснять причину увольнения прежнего электрика. – С работой-то ты, извини, попал: они, понимаешь, экономят на зарплате. Дураков ищут. Ну, у них эта черта профессиональная! – Паша хихикнул. – Да чтоб не пью-ю-щие были… Да не куря-я-щие! Да чтоб с электричеством он работать мог и с сигнализацией… Но чтоб недорого. – Он скорчил юморную рожу. – Как в сказке: работника не слишком дорогого… А работы-то тут знаешь сколько? Несколько корпусов. И все по территории разбросаны. А ответственность? И кто пойдет за такие деньги работать? Только тот, кого больше никуда не берут, – хронический алкоголик с тридцать третьей в трудовой. Берут такого. И помощников ему из пациентов вербуют – тоже из бывших алконавтов. Вроде меня. Ну, не простых, конечно, а из тех, кто в прошлом с электричеством работал. Алкоголику в дурдоме вообще верят – он тут как неоплачиваемый персонал. Но такому помощничку все по барабану: он же ответственности не несет! Денег он, правда, тоже не получает. Стало быть, за что стараться-то?

Паша замолчал.

– Ну, платят все-таки какие-то копейки, – начал он снова. – Говорят: «Не за что – трудотерапия!»

Ключ долго не подходил к замку, и за дело взялся Паша. В его умелых руках замок почти не сопротивлялся.

Дверь, скрипнув ржавыми петлями, открылась. Паша вошел первым и щелкнул выключателем. Воздух в комнате, казалось, был пропитан пылью. Он был плотный, как вода, его, казалось, можно было потрогать.

На столе были разбросаны какие-то банки из-под дешевых консервов, за столом и под шкафчиками – пустые водочные и винные бутылки – вещдоки, одним словом.

– Да-а… – Петр обвел помещение взглядом и потянул в себя пыльный воздух. – Тут костюм химзащиты нужен как спецодежда, – мрачно пошутил он.

Судя по найденным уликам, подсобка долгое время служила помещением для самогоноварения и массового изготовления кипятильников – они ровной стопкой были сложены в шкафу для одежды. Паша сразу ринулся туда:

– Я возьму с собой парочку… На отделении мужики просили, – оправдывался он.

Потом он полез за шкаф в поисках «неконфискованного горючего».

– Две банки самогона там стояло. Уже нашли… – ворчал он разочарованно.

Одежда – старые солдатские фуфайки – была свалена в кучу на кровати, стоящей в углу помещения. Снизу торчала пароварка из нержавейки, а рядом с ней подозрительного вида змеевик.

– Ты вон выбери себе чего-нибудь поновее да почище. – Паша кивнул на кучу фуфаек. – Там и хорошие снизу есть. Это мы сюда списанных с отделений натаскали. Чтобы спать иногда, – пояснял он. – А брюки вон, – кивнул он на шкаф. – Тоже больничные. Примерь.

– Да ладно, я как-нибудь обойдусь. Потом из дома что-нибудь принесу.

– Смотри, – предупредил Паша. – Тебе в подвал нужно будет спуститься. И на чердак подняться. А там нечисто. Своих-то вещей не жалко?

Петр окинул помещение взглядом, прикидывая в уме, что же такое «нечисто», потом посмотрел на свою почти новую куртку и решил все-таки выбрать фуфаечку. Из тех, что поновей да почище.

Выдернул из кучи ярко-зеленую, почти не выгоревшую. Примерил. Оказалась ничего – как по нему шили. Брюки решил оставить свои – сойдет и так.

– Ну что, двинули? – спросил Паша. – Куда теперь?

Решили идти на чердак.

– Ты знаешь, – заволновался вдруг Паша по дороге и начал перебирать ногами, словно ему срочно нужно было в туалет. – Я тут по своим делам сбегаю. Недалеко. В магазин и назад. Мне очень надо! Чаю мужики купить просили. Ты как, не против?

– Да мне-то что. Сбегай. А через проходную-то тебя выпустят?

– Да это ерунда! – сразу оживился Паша. – Там давно все увязано, притерто, и даже налоги регулярно выплачиваются! – Он провел указательным и безымянным пальцами под подбородком. – А ты тут и без меня справишься! Чего тут разбираться-то?! Подсобка у электриков внизу. Мы там с тобой уже были. Чердак наверху. По этой же лестнице. А все что между ними – это отделения. Номера отделений стоят на двери. Правое крыло – бабы. Левое – мужики. Ты давай тут пока один, – засуетился он. – А я быстренько!

И, махнув рукой, он двинулся вниз по лестнице.

Поднявшись наверх, он немного повозился с замком, подбирая к нему ключ и, откинув чердачный люк в сторону, влез внутрь.

Чердак оказался темным и пыльным. Петр включил фонарик. Где-то наверху в сумерках ворковали голуби.

Один кабель он заметил почти сразу. Он прятался на самом верху, в балках, и убегал куда-то под шифер. «Антенна, наверное», – подумал Петр и, решив проверить это, полез через слуховое окно на крышу.

Выбравшись туда, осмотрел себя и матюгнулся. Стряхнул с брюк голубиный помет.

Потом осмотрелся. Провод, как он и догадывался, шел в сторону больничной антенны.

Сверху видна была вся больничная территория. Крыши корпусов выглядывали одна из-за другой.

Пока он топтался у слухового окна, его заметили из окна соседнего корпуса, и там начала собираться толпа странно одетых существ. Существа что-то обсуждали между собой, бурно жестикулируя и показывая в его сторону пальцами.

Стараясь не отвлекаться, он съехал по крыше вниз и заглянул за ограждение. Справа была водосточная труба, слева спускалась пожарная лестница. Потом посмотрел на соседний корпус.

Странные существа на всех пяти этажах бурно ликовали, подпрыгивали от восторга, тыча в него пальцами. Одно существо в какой-то странной шапочке высунуло небритую харю в зарешеченную форточку и начало что-то кричать человеческим голосом.

Иногда среди полосатых арестантско-дурдомовских костюмов мелькали белые халаты санитаров.

Посмотрев этот спектакль и посмеявшись в душе, он полез назад.

Закрыв чердак на замок, он подумал немного и решил сначала проверить сигнализацию, «все эти звонки у дверей, те, что снаружи» – ее, объяснял завхоз полушепотом, отведя его в сторону от Паши, нельзя доверять взору дураков.

Дверь открылась так неожиданно, что Петр в испуге шарахнулся в сторону.

– Ты чего тут у дверей возишься? – санитар в застиранном грязно-белом халате смотрел на перемазанного голубиным пометом человека недружелюбно и подозрительно.

– Чего-чего… – Петр пришел в себя и снова пихнул руку под косяк. – Провода тут…

– Провода? – бдительно оживился санитар: в дурдоме, как известно, провода – это самая интересная тема.

– Раз провода ищешь – значит, наш товарищ, – весело констатировал он, видимо, поняв что-то не так и по-своему. Фраза Петру показалась несколько двусмысленной.

– Только почему ты, друг, один и без присмотра? – санитар сделал шаг вперед.

В этот момент в углу нервно заскрежетал лифт и, задрожав всем телом, выпустил наружу еще двух краснорожих мордоворотов в таких же грязно-белых халатах.

– Вот он! – сказал один из прибывших. – Твой? – спросил он у санитара, стоявшего в дверях отделения, и кивнул на электрика.

– Нет, – растерянно ответил тот.

Чувствуя неясную опасность, Петр шарахнулся от двери к лестничному проему.

– Держи-держи-держи!!! Уйдет, сука! – дружно заорали прибывшие с лифтом.

Не успел Петр раскрыть рот, чтобы спросить, в чем, собственно, дело, как вся троица дружно бросились на него и зажала в угол. Одному санитару удалось схватить его сзади за шею, и он держал так, не давая возможности говорить.

– С какого он отделения-то? – спросил один.

– Да кто ж его знает, – ответил второй.

– Фуфайка-то на нем больничная, – неожиданно заметил местный санитар. – Ты посмотри-ка на ней номер отделения, – предложил он. – Там должен быть.

Первый принялся ощупывать и рассматривать фуфайку снаружи и изнутри, разыскивая на ней номер отделения.

– Вырезан, – констатировал он. – Вместе с больничной печатью. Готовился, с-сука!

Он пару раз поддел беглеца кулаком в печень. Тот охнул и провис на «хомуте». Стоявший сзади санитар своевременно подтянул его. Петр дернулся раз-другой в «хомуте», пытаясь найти в нем щелку и хлебнуть кислорода, но, не найдя ее, быстро обмяк и затих.

– Так надежней, – хихикнул державший Петра санитар и ослабил удавку.

– Куда его теперь? – спросил хозяин этажа.

– Куда… К вам, куда еще? Не в приемный же покой! Потом разберутся, чей он! По водосточной трубе спуститься хотел, потом по лестнице! – рассказывал он, таща бесчувственного Петра по коридору. – Мы только выбежали с отделения, а он снова наверх – понял, сука, что уже не уйти! Хорошо, больные сказали, а то ушел бы!

Перед второй дверью, отделяющей служебный коридор от «дурного», остановились. Один санитар не крепко придерживал беглеца на «хомуте», так, на всякий случай, если придет в себя. Второй привычно шарил по карманам. Сигареты, зажигалка и деньги молча перекачивали в его карманы, а ключи, выданные завхозом, удивленно застряли в руках.

– Ты-ы п-посмотри только… Вот су-у-ка! Даже ключи где-то раздобыл! Ну, ладно, там разберутся, что к чему и откуда такой удалец!

– Давайте его в процедурку сначала, – высунулась в коридор медсестра. – Я уже галоперидол в шприц набрала.

Как вводили галоперидол с аминазином, беглец не чувствовал и открыл глаза от резкого запаха нашатырного спирта. Белый потолок. Обшарпанные стены. Злые и незнакомые лица. Десять минут назад он жил в другом, добром мире. Он дернулся, пытаясь встать.

– Куда?! – рявкнул санитар и придавил его коленом к кушетке. Ребра подозрительно щелкнули, дыхание перехватило от боли. Второй санитар сел на ноги. Мелькнула запоздалая мысль: вот так, наверное, и ловят «бациллу» клаустрофобии. А потом от этого долго и безуспешно лечат в психушке. Он заорал от ужаса.

– Да заткни ты ему пасть! – рявкнул один из санитаров. – Намордник с уздой ему надень!

В рот старательно и умело запихнули узкое полотенце, плотно завязав его на затылке. На голове укрепили наволочку. Крики ужаса начали вязнуть в ткани.

– Давайте сейчас его в надзорку и привязать, – распорядилась медсестра. – А там, глядишь, и хозяин найдется. Ох, и получит же нынче кто-то выговор! – тяжело вздохнула она. – Второй побег за неделю!

Минуты две его тащили на руках какими-то гулкими коридорами. Он только мычал и уже не сопротивлялся, сделав правильный для себя вывод: криками и сопротивлением на ситуацию никак не повлияешь. Лишь ухудшишь положение.

Потом звуки изменились. Его втащили в какое-то просторное помещение. Что-то шаркало, стонало и пыхтело вокруг. А главное – изменился воздух. Тут дышалось и пахло совсем по-другому. Казалось, наволочка, надетая на лицо, начала плавиться, словно пластмасса на огне, и издавать жуткую вонь.

– Давай его сюда, – отдавал распоряжения санитар, – на эту койку. Ближе к санитару. Балда! – рявкнул он. – Ты где там? Тащи жгуты из ванной! Погоди! Давай сначала «дежурный» жгут, тот, что у санитара на входе. И убери судно из-под кровати, чтоб не мешало!

Петр забеспокоился и рванулся в сторону, догадываясь, что мучители замыслили что-то совсем уж нехорошее.

– Ну куда ты рвешься-то, голубчик, – приговаривал санитар, затягивая жгуты у него на руках.

Ноги фиксировал тот, кого звали Балдой. Сквозь неплотную наволочку Петр видел его силуэт на фоне окна. Он попытался крикнуть садистам, что это ошибка и недоразумение, что он простой электрик, но язык уперся в «узду» и изо рта вырвалось лишь слабое мычание.

– Чего мычишь? – не отвлекаясь от дела, спросил санитар. – Недоволен? А я, брат, рад! Мне за беглеца премия полагается. Во как! Это я тебя заметил. А моя премия от меня еще никогда не убегала!

Аминазиновый сон был тяжелый и душный, из него хотелось вырваться и убежать. Этот страшный сон больше напоминал наркоз. Сознание в нем спотыкалось и путалось.

За неплотной тканью наволочки передвигались какие-то тени и призраки, которых то выводили «в туалет на курево», то выдавали им какие-то таблетки. То вдруг их тащили куда-то «на уколы». Иногда эти «призраки» превращались в бунтарей и ставили мучителям свои условия. Тогда их тут же начинали «усмирять и ограничивать». В этот момент со всех сторон неслись вопли и угрозы. Слышно было, как кто-то кого-то бил, а избиваемый грозил куда-то и кому-то пожаловаться.

У Петра мелькнула вялая мысль, что все эти крики тоже, наверное, во сне. Только не в этом, а в другом, параллельном…

И вдруг родилась сумасшедшая догадка, что это вообще не сон, а просто он попал в ад… И сейчас черти освободятся от своих дел и примутся за него!..

Но черти словно забыли о нем.

– Слушай, – наконец донеслось откуда-то снаружи, из-за границы этого сна. – Он там не задохнется под наволочкой? – Сними ее, – разрешил кто-то. – Скоро ужин. Потом дежурный врач придет. А там займись им, я тебе разрешаю. Может, чего и расскажет.

Наволочку сняли с лица, и Петр зажмурил глаза от яркого света. Потом кто-то расслабил узел на «узде» и ее выдернули изо рта. Петр блаженно закрыл рот, вздохнул облегченно и благодарно посмотрел на своего спасителя.

– Ну, ты как? – спросил тот.

Петр молчал. Язык после «узды» был сухой и шершавый, словно шкурка. Но в движениях и повадках появилось что-то новое и необычное. Он взбунтовался. Он не хотел больше слушать хозяина и сам, словно отдельное живое существо, лез наружу. Раньше такого Петр за ним не замечал. Язык не хотел производить никаких звуков, кроме шипения и цоканья. Он отказывался говорить человеческим языком!

Ощущение было настолько необычным, что Петр даже не поверил, решил, что все это скорее всего от «узды» и пройдет само по себе.

– Чего молчишь? Давай знакомиться! Я, – спаситель ткнул себя кулаком в грудь, – Коля-Балда. А ты?

Связанный зашипел и зацокал в ответ, как тушканчик, пытаясь произнести свое имя. Язык словно заклинило, он не слушался, рот тут же забило слюной, и она медленно потекла по подбородку.

– Ты что, не русский?

«Да русский я, русский!» – хотел прокричать Петр, но язык предательски вывалился наружу. Но и это было не все: оставшиеся части тела тоже взбунтовались, не желая больше подчиняться хозяину. Глаза закатились на самый лоб и не видели даже того, что было перед ними. Шею и тело развернуло куда-то вбок. В памяти всплыли рассказы о парализованных. Внутри шевельнулся ужас.

От галоперидола язык сводило судорогой, он то прилипал к небу, то сворачивался в трубочку, то вдруг пытался вылезти наружу, тем самым оскорбляя спрашивающего.

– Ты кому тут языки показываешь? – Петр получил удар в грудь, от которого у него, наконец, прорезался голос.

– Сулейману скажите… Багадуру!

В голове стоял нейролептический туман: все азиатско-мусульманские имена там спутались и сплелись в одно целое, не давая вспомнить настоящее имя завхоза.

– Слушай, – Балда всем своим видом изобразил посетившую его догадку, – может, ты от Бен Ладена к нам прибыл? А? Ты не бойся, скажи! Мы тебя не выдадим. У нас уже были такие! Может, мне сообщить ему, что ты пока у нас?  – Тут он снова перешел на серьезный тон: – Ты, брателло, лучше честно сознайся, чей будешь?

– Да пошел ты на…

Язык по-прежнему не хотел слушаться, но последнее слово было коротким, и Петр постарался произнести его четко.

– Так ты еще и хамишь, скотина?!

Балда обошел кровать с другой стороны.

– Где там у тебя печень-то?

Анатомию человека он знал профессионально.

Петр начал орать.

– Да не бей ты его так, – вступился санитар. – Еще сдохнет…

– Да как он сдохнет-то? – возразил Балда. – Его же вообще в природе не существует! И в списках отделенческих нет!

– Если не заткнешься, – предупредил Петра санитар, – я тебя опять зануздаю! Так до понедельника и будешь с уздой во рту лежать!

Через час Петр беспокойно заерзал на койке: туалет он привык посещать регулярно.

– Чего возишься? – тут же появился Балда. Петр постарался мычанием объяснить свое желание, переводя глаза то на входную дверь, то на свои ноги.

– А-а, в туалет? – сообразил наконец Балда.

– Дай ему утку, – распорядился санитар.

– Зачем? – удивился Балда. – Я его отучу от этого дела. Чтоб хорошие вещи не портил, – приговаривал он, распуская жгут на ногах и стаскивая с Петра приглянувшиеся ему спортивные брюки. – Чего воешь? – спросил он потерпевшего. – Я тебе сейчас замену выдам. Своих не пожалею! Как, нравятся? – он крутнулся на месте, показывая свои застиранные пижамные брюки. – И носки у тебя клевые…

Он стащил со связанного носки.

– Куда они тебе? – спросил санитар.

– Все равно обоссыт, – оправдывался Балда. – А я постираю и пригодятся.

Он сунул под Петра «утку».

– А штанцы-то ничего, – похвалил он откуда-то из угла, видимо, примерив их. – Как по мне шили.

Потом он принялся натягивать свои брюки на Петра.

Через пятнадцать минут принесли ужин. Где-то раньше ему приходилось слышать, что, попав в неволю, человек не может есть первые сутки. Но там, видимо, речь шла о теории…

А он последний раз ел сегодня утром, уходя на работу.

– А на тебя ужин не выдавали, – заметив его голодный взгляд, пошел на хитрость санитар. – На тебя где-то на другом отделении получают. Скажи на каком, мы принесем.

Петр мужественно молчал.

– Ну, вот видишь, – продолжал санитар. – За что же тебя кормить?

В восемь вечера была очередная смена персонала.

– Балда! – с порога удивился вновь заступивший санитар. – Ты опять тут?! Тебя же вывели из надзорки!

– Сначала вывели, потом снова завели.

– За что?

– На комиссию вызвали и вопросами стали мучить. Спросили, чем отличается муха от самолета. Ну, я и сказал, что они жужжат по-разному. Лечащий обиделся и в ссылку сюда отправил.

Вновь заступивший заржал и принялся считать пациентов.

– Этого не считай, – указал на Петра санитар из прежней смены. – Он не с нашего отделения. Побегушник. Может, знаешь его?

Новенький подошел ближе и принялся рассматривать Петра.

– Нет, не знаю, – признался он.

Потом в палату забежала медсестра из новой смены, чтобы взглянуть на странного пациента и тоже не признала его за знакомого.

– Как его хоть зовут-то? – спросила она у санитара.

– Не сознается, – торопливо вклинился Балда. – Его, похоже, от галопередола крутит. Потому и не говорит. Вы ему циклодола дайте, чтоб судороги убрать, а я с ним пообщаюсь.

– Ты, советчик! – возмутилась медсестра – На кого я циклодол-то списывать буду, если это не наш больной?!

Ситуация была тупиковая.

– Ладно, – пообещала она напоследок. – Сейчас я все отделения обзвоню и разыщем хозяина.

И вышла из палаты. Через час она вернулась растерянная.

– Не признается никто, – сообщила она санитару. – Я все отделения обзвонила. Даже дежурный врач в отказ: ваш, говорит, это! А чей, мол, еще, если побега в больнице не было. Дурдом какой-то! – мрачно пошутила она. – Конечно, кому охота выговор получать. Но это ж идиоты! Все равно в понедельник выяснят, чей он.

Перед отбоем на отделение с визитом явился дежурный врач, чтобы лично посмотреть на таинственного беглеца – может, знакомый? А заодно и поговорить с ним. Но к тому моменту язык от галоперидола вывалился наружу и перестал слушаться Петра окончательно. Глаза закатились, и шею развернуло на сто восемьдесят градусов, так, что голова неестественно смотрела куда-то назад. Он хрипел, изо рта шла пена. Сейчас он уже мало чем отличался от других обитателей палаты.

Врач покрутился вокруг него минут пять и, не добившись вразумительного ответа на свои вопросы, распорядился «колоть галоперидолом до понедельника и не развязывать!»

– Там разберутся, – сказал он и ушел, предоставив полную свободу Балде.

«Понедельник! Понедельник!» – крутилось в голове у Петра спасительное слово.

Но Балда решил выяснить все гораздо раньше…

Несколько суток пролетело в этом кошмаре. Петр открывал глаза, лишь когда его в очередной раз кололи галоперидолом с аминазином, и они тут же закрывались сами. Время от времени Балда с санитарами проводили допросы с пристрастием, не позволяя ему спать. Все это напоминало плохой фильм о гестапо, где, казалось, кровати и белые халаты – это ошибка режиссера и неправильная декорация.

Наконец наступил долгожданный понедельник.

Уже под утро Балда утомился и оставил его в покое. Петр проснулся оттого, что кто-то начал теребить его за плечо. Ужас уже поселился в его сознании, и он шарахнулся в сторону.

– Что ты такой пугливый? – участливо спросил кто-то. – Ты откуда к нам прибыл? Из каких краев?

Говоривший был насмешливо-вежлив. Обычно так говорят с маленькими детьми до пяти-шести лет. Правда, после долгого общения с санитарами и Балдой это все равно было приятно.

Халат на говорившем был не грязно-коричневый, а накрахмален и кристально чист.

Петр оживился и начал гримасами изображать, что он хочет сообщить что-то очень важное.

– У него что, судороги? – равнодушно спросил врач у стоявшей рядом медсестры. – Циклодола-то не давали?

– За циклодол отчитываться нужно, – возразила она, оправдываясь. – На кого мне списывать циклодол, если больной не с нашего отделения?..

– Ну, циклодол не можете дать, значит, развяжите. Как он будет с вами общаться, если у него руки связаны, а язык сводит?

Санитар послушно распустил узлы на руках, не трогая, впрочем, ноги.

Петр облегченно выдохнул, растер руки и тут же принялся жестами показывать, что ему нужна авторучка.

Врач протянул ее, медсестра сунула листок бумаги, подложив под него плотную тетрадь.

Руки совсем не слушались и отказывались держать авторучку, но он сделал усилие и сжал ее пальцами.

«Завхозу позвоните, – каракулями вывел он. – Я – ваш электрик».

Врач улыбнулся и согласно закивал головой, видимо, поняв ответ по-своему.

– С какого отделения? – уточнил он.

Теперь задумался Петр, пытаясь найти ту самую короткую фразу, которая все сразу прояснит.

«Ни с какого, – выцарапал он. – Я свободный».

Смутная догадка шевельнулась на лице у врача. Улыбка слетела с него. Голос сделался серьезно-вежливым и даже заискивающим.

– Отвяжите его, – приказал он санитару. – И приведите к нам в кабинет!

– Ну куда ты торопишься? – главный врач примиряюще развел руками. – Ну, недоразумение вышло. Ошибка. Бывает. А уволиться всегда успеешь… Забери, забери это! – он пододвинул к просителю заявление об увольнении.

Петр хотел было ему возразить, что не по ошибке он сюда попал, а вся их система преступна, но промолчал.

– Ничего себе «бывает»! Трудовую отдайте!

Он шмыгнул распухшим носом и поправил пластырь на щеке. Сейчас он был уже не тот, что при поступлении на работу: никто не может войти в дурдом и выйти из него прежним.

– Я в прокуратуру на вас пожалуюсь! – пообещал он, прижимая к заплывшему глазу холодную монету.

– «Пожалуюсь!» – фыркнул главный. – А чего ты молчал, когда тебя санитары на отделение тащили? Когда привязывали? Сказал бы им, что ты наш электрик и все дела!

– А что, спрашивали, что ли?

– Ну, медсестре сказал бы. Чего молчал-то?

Электрик хмыкнул от досады, вспомнив, как от галоперидола внезапно перестал слушаться язык.

– То-то же, – по-своему понял его главный. – А то «п-пожа-а-луюсь»! Я тебе пожалуюсь! – неожиданно перешел он в наступление. – Я тебя сейчас на отделение верну! – по-учительски тряс он указательным пальцем. – За неадекватное поведение на работе! За систематическое пьянство! За прогулы! Как там понравилось? – ехидно спросил он.

Петр сразу сбавил тон.

– Так меня же несколько дней на работе не было, – обрадовался он подсказке. – Я даже испытательного срока не выдержал. Обязаны уволить за прогулы! Обязаны!

– Ну, во-первых, не несколько дней прогулов, – глубокомысленно заметил главный, снимая очки – Это ты зря. Там еще два выходных было! А если все-таки и был прогул-два, то все в наших силах. И потом, – нашелся вдруг он, – ты же электропроводку проверял? Так? И за территорию больницы никуда не уходил? Вот и будем считать, что это была служебная командировка!