Алексей Мокроусов

В аут и обратно

Ксавье Эммануэлли при участии Урсулы Готье. Отверженные. Как победить пренебрежение к изгоям? Перевод с франц. О.Е. Ивановой. М.: Nota bene, 2009.

Имя автора этой книги многое скажет тому, то следит за дискуссиями о роли и средствах благотворительных организаций. Мнение Ксавье Эммануэлли тем интереснее, что сам он не только практикующий врач, но и один из основателей организации «Врачи без границ». У него есть и опыт работы в правительстве: в 1995–1997 годах при Алене Жюппе он был государственным секретарем, отвечавшим за систему экстренной социальной помощи.

Книга «Отверженные» посвящена тем, кто оказался исключенным из общества, отверженным и лишенным тем самым элементарных прав. Интересно, что сам автор не упоминает слова «изгой». Более того, подзаголовок французского оригинала носит вопрошающий, а не утвердительный характер: «Исключение [из общества] и можно ли его победить?» (вообще перевод книги в целом нуждался в более тщательном редактировании, в нынешнем виде это скорее еле обработанный подстрочник).

Одна из самых важных для понимания авторской позиции глав, названная «Невыносимая тюрьма», посвящена его опыту работы в исправительной системе. На рубеже 1990-х годов Эмvануэлли в течение пяти лет был главным врачом следственного изолятора Флери-Мерожи, предназначенного для пяти тысяч заключенных, причем он сам добивался назначения на тюремную должность, приложив к тому немало усилий. Затем Эммануэлли был назначен на пост главного тюремного врача Франции, созданный специально для него.

Работа в изоляторе была не первой встречей автора с пенитенциарной системой. Еще в начале 70-х годов автора, служившего тогда в обычной больнице, часто направляли в качестве анестезиолога в больницу тюрьмы Френа, в которой такого специалиста не было. Именно тогда, признается врач, он впервые задумался над тем, что же происходит с заключенными после того, как они получают первую помощь? – ведь «тюрьма не располагала реанимационными средствами, какие были в больницах, а интенсивное лечение казалось мне не таким уж интенсивным».

Вопрос обострился после массового распространения СПИДа. Поначалу в тюрьме стремились его просто не замечать. Это было, с одной стороны, следствием общей неготовности медицины к появлению новой болезни, вскоре обернувшейся эпидемией и опиравшейся при этом на ранее неизвестный науке механизм, разрушающий привычную веру в положительную роль антител. С другой стороны, медицинские службы в тюрьмах комплектовались терапевтами широкого профиля, которые подчинялись Vинистерству юстиции (для проведения операций приглашались хирурги со стороны). Потому они следовали железной логике всякой системы наказания: «в тюрьме главная проблема – это заключение, а не здоровье». Эvмануэлли в собственной практике сталкивался с тем, что медсестры не очень охотно выполняли его указания, поскольку считали, что подчиняются директору тюрьмы, «их подлинному начальнику на иерархической лестнице», ведь «повышение по служебной лестнице было обусловлено теми же критериями, что и карьерный рост надзирателей», общими были у них и профсоюзы. Да и вся «тюремная жизнь списана, что довольно абсурдно, с жизни публичных администраций. Надзиратели, воспитатели, медицинские сестры, весь персонал работал по классическому расписанию с 9 до 18 часов». Между тем все самое тревожное происходило в камерах как раз после шести вечера и в течение последующих 14 часов, когда заключенные были предоставлены сами себе. Чтобы как-то облегчить психические проблемы, часто приводившие к расстройствам сна, заключенным в обилии раздавали психотропные, нейролептические и прочие снотворные средства, причем требовали их приема непосредственно в момент выдачи лекарства. Тем самым пытались бороться с существовавшим в тюрьмах рынком перепродажи. Но действие снотворного продолжается не более четырех-шести часов. Потому проблема не исчезала, но становилась отложенной, создавалась лишь видимость ее решения. Ночных дежурств у врачей не было, что увеличивало риски для заключенных, как для сердечников, так и для склонных к суициду.

Во многом отношение к заключенным как в целом здоровым людям было сформировано предшествующим опытом. Прежде в тюрьмы, как правило, попадали физически сильные люди, «хандра за решеткой порой время от времени выливалась в потасовки, но, как правило, они заканчивались простым наложением шdов». К принципиальному изменению ситуации в 70-х никто не был готов.

Автоцензура является важнейшей характеристикой тюремного мышления. Особенно наглядно это видно на примере СПИДа, который в тюремных администрациях предпочитали не замечать. Во многом это было связано с нежеланием тюремной администрации признавать очевидное. Решающим для социальной истории последнего времени автор считает широкое распространение внутривенных наркотиков, которое пришлось на начавшееся в 70-е годы. Подававшиеся поначалу как средство борьбы против капиталистического строя, героиновые наркотики немедленно попали в мощную систему извлечения сверхдоходов. Идея главного теоретика бунтарского поколения Тимоти Лири о том, что наркотики подрывают основы западной цивилизации, разбилась о главный принцип этой самой цивилизации: закон постоянного увеличения прибылей. Именно последним обстоятельством Эммануэлли объясняет переход от многоразовых шприцев к одноразовым, которые, в отличие от стеклянных, невозможно кипятить. Едва экономившие на всем наркоманы начали по кругу пользоваться одноразовыми шприцами, онb потеряли последние шансы на выживание. При этом в парижских клиниках СПИД связывали поначалу исключительно с гомосексуализмом. Чтобы радикально изменить взгляд на ситуацию, требовалось признать, что другой мощный канал распространения эпидемии находился среди обитателей тюрем. Именно там в большинстве своем находились наркоманы, и именно там никто не хотел ими заниматься.

Никто в принципе не был заинтересован и в работе с другой важной проблемой мест заключения – гомосексуализмом. Ни просветительская информация, ни тем более раздача презервативов не входили в служебные обязанности врачей и администрации тюрем. Складывалась патовая ситуация: медики были уверены, что это долг администрации, последняя утверждала, что подобная работа не в ее компетенции и скорее является медицинской проблемой. При этом, признает Эммануэлли, массовая раздача презервативов могла казаться чуть ли не провокацией. Дескать, мы знаем, что все вы здесь педики, вот вам предохранительные средства. В итоге медпункты все-таки стали снабжать кондомами. Для этого, в частности, потребовалось вывести тюремную медицину из подчинения Министерству юстиции и передать ее в Министерство здравоохранения.

Нельзя сказать, что после этих структурных изменений исчезли все породившие их проблемы. Исходная ситуация не меняется. Тело остается одним из главных протестных языков заключенного, с помощью которого он пытается выразить свое несогласие с системой ограничений и подавления, в которую его принудительно поместили. Эммануэлли выделяет три фазы в таком протесте. В первой заключенный направляет насилие на самого себя, нанося телу различные увечья и подвергая его разного рода опасностям, – и все ради того, «чтобы заставить услышать свой ставший неслышимым голос». Во второй фазе тело становится объектом беспокойства, порождающим все новые страхи и фобии. С одной стороны, заключенный начинает обращать внимание на малейшие изменения в функционировании собственных органов, приобретает новые болезни, такие как близорукость, порожденная плохим освещением и обилием времени для чтения. С другой – «тюрьме свойственно отсутствие гигиены». В этих условиях все без исключения, и те, кто сидит, и их охрана, и обслуживающий персонал, начинают испытывать навязчивый страх перед заражением сальмонеллезом, туберкулезом, СПИДом или гепатитом.

В третьей фазе в дело включается психосоматика. Постоянный стресс, в котором пребывает организм, порождает гипертонию, язву, депрессию и болезни, связанные с обменом веществ – именно по нарушениям обмена веществ автор называет эту фазу, следующую за «мятежом» и «беспокойством».

Но главное все же – преодолеть тенденцию, особенно ярко выраженную в американской системе наказания, где заключенного фактически оставляют один на один с его проблемами, в том числе под диктатом «зон влияния» и мощной иерархии, определяющей жизнь по ту сторону проволоки. «Во Франции пытаются уничтожить эту иерархию. В Соединенных Штатах администрация не проявляет внимания к преследованиям, которым может подвергаться заключенный. Он находится там, чтобы платить по счету», – утверждает автор.

Несмотря на общие, казалось бы, цивилизационные корни, подобная разница в понимании социальной поддержки проявляется на самых разных уровнях, например, в концепции скорой медицинской помощи на фронте. Если американцы стремятся как можно быстрее доставить раненого в тыл, чтобы не подвергать лишней опасности врачей и обеспечить наиболее эффективное лечение, то французы пытались заняться лечением практически на линии фронта. В итоге раненных сортировали по степени тяжести и «срочности», что приводило к тому, что легкоранеными занимались в первую очередь, а, например, солдат с лицевыми ранениями откладывали «на потом». Эта же разница в подходах между англосаксами и галлами видна и на примере гражданской скорой помощи. Эммануэлли разбирает случай с парижской автокатастрофой принцессы Дианы. Английские специалисты упрекали своих французских коллег в преступном промедлении. Дескать, вместо того, чтобы немедленно везти пострадавшую, у которой был разорван крупный сосуд, в госпиталь, они пытались на месте сохранить жизненно важные функции организма. Врачи действовали в полном соответствии с инструкциями, предписывающими реанимационную методику, полностью повторяющую схему действий в стационаре.

Кажется, будто эта разница в подходах не позволяет создать единые принципы в решении проблем «отверженных» и «изгоев», которым в самом широком значении (бомжи, цыгане, дети в странах третьего мира) посвящена работа Эммануэлли. Но автор предлагает радикально переменить оптику, поставить перед собой принципиально другие цели. Вместо немедленной реинтеграции он призывает заняться спасением. Ведь реинтеграция – очень долгий путь, поскольку подразумевает, что «люди оказались в иной среде, которая требует, чтобы их вновь приобщили к культуре общества. Я считаю, что интегрировать, причем не только изгоев, – это значит наделять физическими и психическими средствами для взятия на себя символического “долга“, который всегда возникает у каждого взрослого, живущего в обществе».

Несмотря на то что предисловие к книге Ксавье Эммануэлли написал доктор Леонид Рошаль, а подход автора является для российского мышления принципиально новым, нет ощущения, что «Отверженные» будут внимательно прочтены в России. Дело здесь не в отмечавшемся качестве перевода (к финалу рецензии стоит признать, что он ниже всякой критики) [ Так, в книге постоянно упоминается Служба срочной медицинской помощи – это созданная Эммаунэлли знаменитая Samu social international, ее первая составляющая сложена из первых букв слов Le Service d'Aide Médicale Urgente, то есть служба скорой медицинской помощи. Указаний на это в русском тексте нет. Кроме того, французское издание озаглавлено английским Out, что гораздо шире русской версии названия. Редактура же текста незаметна. На каждом шагу встречаются пассажи вроде: «Наша общественная цивилизация действительно изменилась. Отныне уже ничто не служит поводом для того, чтобы заливаться горючими слезами. Необходимо срочно реформировать наше мышление, вместо того чтобы упорно стремиться внедрить в него новые реалии». ] или в очень неудачном макете – текст набран слишком мелко, он способствует развитию близорукости у читателя. Сама проблематика книги такова, что ее решение требует не только наличия профессиональной среды, но и внятной политической воли. Энтузиасты своего дела, даже уровня Эммануэлли, вряд ли способны в одиночку или с группой единомышленников изменить жизнь в целой стране. Поскольку откаты в такой сфере, как государственная помощь маргиналам, не поразят воображение чиновников, надеяться на адекватное в ближайшей перспективе развитие ситуации не приходится.

Подтверждением этому скепсису можно найти в том, как распространяются «Отверженные». Мои знакомые нашли сразу несколько экземпляров книги на троллейбусной остановке. Возможно, они были оставлены там в ожидании читателей-бомжей. А может, издатели не знали, кто является целевой аудиториtq этого замечательного труда.