Александр Муленко

Месть

Шла демонстрация, посвященная Дню Победы.

Полковник Зотов отер лицо рукой – стояла жара. Мутные капли пота упали ему на грудь, где висели знаки отличия за безупречную службу. В сорок пять лет Андрей Анатольевич стал солидным мужчиной.

– Добрым, – поправлял он окружающих, когда ему неосторожно давали понять, что вырос он из размеров парадного кителя. Борта сходились с трудом, угрожающе шевелился живот, нижние пуговицы держались на честном слове.

– Того и гляди оторвутся во время марша…

Более широкого размера военной одежды промышленность не выпускала. Андрей Анатольевич расстегнул тяжелый китель, но рубашка тоже трещала по швам. С избыточным весом уже не «гарцуют на празднике», а пьют лекарство от гипертонии. Такой саркастический «диагноз» ему поставил терапевт во время последней медицинской комиссии. Впрочем, до инсульта иной воитель нужен Отчизне, если он на административном посту. Более двадцати лет жизни Зотов отдал решению теоремы: «Как перевоспитать преступника без применения физической силы и специальных средств». Кое-какие подвиги были. Зона, в которой он верховодил, имела лучшие показатели в управлении во всем, несмотря на финансовый кризис.

Зотов оглянулся на подчиненных ему офицеров. Они стояли в строю, как и он, – нараспашку, растаявшие от солнца. У многих светился живот. Рядом с ними он выглядел вполне опрятно.

Долгие годы зона была единственным военным подразделением в городе. Ее солдаты слыли любимцами детворы, мечтавшей о воинской службе. По праздникам офицеры внутренних войск надевали парадную форму и маршировали, отдавая честь ветеранам войны и труда. Андрей Анатольевич не единожды хаживал во главе колонны солдат под звуки военных маршей.

В этом году парадом командовал другой офицер. Недавно на окраине города появилась войсковая часть, в которой проходили службу воины-пограничники. После развала Советского Союза демаркационная линия располосовала Россию и Казахстан, как сабельный след. И хотя народы этих стран жили в мире, табачок курили врозь. С Востока везли наркотики в обмен на богатства Запада, на «черные» деньги, не контролируемые властями. Обстановка была тяжелой. Время от времени «свежие» пограничники вставляли палки в колеса перевозчикам конопли и героина. Их молодые офицеры еще не успели окабанеть, не брали взятки. Сегодня они торжественно чеканили шаг по главной улице города.

Смена ведущих ролей на параде не тронула самолюбия Зотова. Поджарые пограничники были лучше подкованы, нежели рота исполнения наказаний. Но грызла досада.

– Вот это армия!.. – шептались гражданские лица.

– А это – свиньи… – кивали чубами в сторону подопечных Андрея, когда на аллею воинской славы выкатились располневшие мужики. Нестройно, вразвалку, не по ранжиру, как из-под палки, не в ногу, они продвигались к месту возложения венков, чтобы салютовать из автоматического оружия павшим героям. Стоявший сегодня среди народа, Зотов потупился.

– Работать не хотят, душегубы… – звучало отовсюду.

Каждый из его стрелков весил не менее центнера. Торжественная «иноходь» пограничников оставила доброе впечатление и дала пищу для насмешек над Федеральной службой исполнения наказаний…

«Стыдоба-то какая!.. – подумал Зотов. – Все идут, а мы канаем…»

Офицеры отдали салют, собрали гильзы, разошлись по домам. Андрей Анатольевич вернулся в штаб части, чтобы выслушать доклад дежурного по колонии о положении дел в лагере. Осужденный контингент не чурался патриотизма и по-своему отмечал героические вехи в истории Родины. Случалось, что лагерное пьянство заканчивалось кровью, и ладно бы, если б разборки шли между сидельцами, так нет, подвыпившие зэки «мелочились» и качали права перед администрацией за всякую недодачу: в белье ли, в столовой – то молока им подавай на диету, то новые ботинки. Найти бы того мерзавца, кто надоумил и распечатал им нормы довольствия, ставшие камнем преткновения во всей системе исполнения наказаний. Меры против таких выступлений принимали жестокие. Выявляли зачинщиков, вывозили их в другие зоны, прятали в изоляторах, не допуская к ним родных, чего греха-то таить – пытали и добивались порядка, но временно. Пьянки у зэков не прекращались, требования их росли…

Жара на улице достигла апогея после полудня. Рубашка у Зотова промокла насквозь, испарина на лице сочилась даже в тени кабинета. Он скинул китель, прикинув, что на нем килограмма четыре веса: милицейские медали за выслугу лет, почетные знаки отличия, кресты от новой власти – немало их начеканили демократы. Тяжелое бремя носить оплывшее тело и награды... Но, слава богу, не каждый день. Утомительные праздники сменяют неутомимые будни. Аккуратно повесив китель на плечики стула, Андрей Анатольевич включил кондиционер и удобно устроился за столом, вытянув гудевшие ноги. Заверещал телефон.

– Товарищ полковник!.. Тут один назойливый посетитель… – начал дежурный по штабу, но Зотов его оборвал на полуслове:

– Гоните прочь!..

– Он говорит, что вы обязательно его примите и будете рады…

Полковник задумался. Не иначе, опять какой-нибудь родственник осужденного домогается внеочередного свидания или, хуже того, предложит взятку, чтобы документы на его чадо ушли своевременно в суд.

– Меня еще нет! – отрезал Зотов.

Андрей Анатольевич не был ангелом в жизни, не чурался взяток. Не боялся прокуратуры, что возьмут его за руку с поличным – ворон ворону глаз не выклюет. Будучи отрядником, брал у зэков игрушками. Оперативником – их отшманывал. Замысловатые поделки пылились по всей квартире. Каждая подписанная бумажка чего-то стоила. Платили за то, что «шевелил»: снял взыскание, оформил свидание, охарактеризовал «как положено» – с положительной стороны. «Встал на путь исправления, – гласила такая виза, – достоин УДО». Прирастая корнями к штабу части, Зотов брал деньгами и ни разу не споткнулся на этом, поднимаясь по иерархической лестнице ФСИН. Но в последнее время, в роли «хозяина», он давал от ворот поворот любому паломнику. Не раскаяние, а страхи терзали душу – достиг пенсионного возраста. «Узнает генерал, – задумывался Зотов, – не пощадит самолюбия». Академию внутренних войск они кончали вместе. Советская власть ковала кадры на совесть. Офицеров, претендующих на генеральское место, было немало: понаторели на службе, заматерели, обросли орденами, как рыба чешуей. Шла нешуточная борьба за выживание на административном посту. «Телегу за телегой катают на генерала в Москву анонимы, зоны „кипят“ и… не сегодня-завтра… все может быть!» Глава управления был старше Зотова на восемь лет и тоже боялся отставки. Дважды он засылал провокаторов с деньгами к таким же академикам, как и Зотов, и один из офицеров попался на удочку. Взяточника отправили на заслуженный отдых. Он уже не помеха администратору. Полковник поднял глаза на изображение медведя, висевшее через дорогу от зоны на фасаде пятиэтажки, и ехидно заметил: «Какая тут, к черту, борьба с коррупцией, Дмитрий Анатольевич, это борьба за место под солнцем!» Далее на эту тему думать не следовало. В системе исполнения наказаний глаза и уши были повсюду. Кроме голубого медведя на баннере был нарисован трехцветный российский флаг и толстыми буквами написано: «Единая Россия!»

Ноги у полковника остыли от марша, боль в них утихла. Отдышавшись от праздника, он решил принять человека. «Выгонишь на улицу, прочь, – подумал хозяин, – перетолкуют иначе: невнимателен к людям; не выполняет обязанностей по службе, да проинформируют генерала».

– Он еще здесь? – перезвонил на вахту и распорядился: – Проводите посетителя ко мне.

Что-то было знакомое в облике гостя. Очень похожий на зэка мученик стоял на пороге, не решаясь начать беседу первым. «Такой не сотрудничает с администрацией, хотя и не борзый, – заметил Зотов по состоянию морщин на лице вошедшего. – Но я его где-то видел… В каком году, по какому делу?» Осведомителей полковник помнил и дорожил ими, как людьми, облегчавшими жизнь. Не того поля ягода, значит – взятка…

Андрей Анатольевич усмехнулся, приоткрыл ящик письменного стола и достал из него… ножик! Маленькую игрушку чуть более ладошки, отделанную умельцами до блеска. Это было произведение декоративно-прикладного искусства. Полковник взял его в правую руку и, глядя на посетителя, начал им наносить осторожные удары по столу между пальцами левой руки, раздвинутыми врозь.

«Он не знает с чего начать разговор», – догадался Зотов. Постукивание ножа о стол успокаивало его. Темп игры заметно вырос. Много людей приходило к нему с подарками за четверть века. Бизнесмены – важные, серьезные люди. Они по-деловому пересчитывали деньги и, едва только тень сомнения касалась лица соискателя взятки, находили резервы. Не меняясь в лице, не торгуясь, уверенно «отбашляли» столько, сколько надо было для решения вопроса, и даже одну или две купюры клали поверху, делая вид, что обсчитались при расчете… Были обманщики. Эти любили поторговаться и, в отличие от первых, не доложить одну или две бумажки в конвертик. Знали, что если и будет пересчитывать деньги сотрудник, то не сиюминутно, не потребует доплаты – сумма и так была запрошена немалая – «добрая» сумма… Встречались и шулера. Денежные купюры ходили веером, словно карточная колода. Даже поток воздуха из кондиционера менял направление и холодило не лицо, а спину… Самые бедные посетители – старики и старухи, их было очень много, жаловались на свою несостоявшуюся жизнь. Они просили у Зотова прощения за сыночка, плакали, раскаивались, долго перебирая дрожащими руками деньги в платочке… Андрей Анатольевич краснел, отказывался от этих денег, обещал им помочь по-божески, по-братски – «за бесплатно», но забывал… Повторно этих людей к нему не пускали.

У стоящего перед ним человека денег не было. В прошлом опытный оперативник, Зотов оценил ситуацию, он был дока по части шмона – ничего похожего на портмоне не оттопыривало карманы.

Посетителя звали Виктор Рогов. Он пришел к другу детства Зотову, с которым не виделся тридцать лет. Газеты часто писали о зоне. Недавно полковник баллотировался в горсовет и его портрет занял половину передовицы. Однако воочию Рогов товарища не узнал. Хотел извиниться и уйти, подумав, что перед ним другой офицер. Военная форма меняет лики.

– Вы по какому вопросу?.. – спросил полковник.

А вот манера разговаривать у Андрея осталась та же, что и тридцать лет назад. Рогов осторожно спросил:

– Андрюха, ты ли это?.. – И, вдруг сообразив, что перед ним почти генерал, поправился: – Андрей Анатольевич! Я – Витька-оболтус, вы помни те?..

Так его «величали» в детстве не только взрослые, а между тем назовешь человека свиньей – захрюкает, известная поговорка. Однажды сеструха Ленка подарила ему на день рожденья перочинный ножик. Она была старше Витьки на десять лет – самостоятельная девчонка. Ничего криминального в подарке не было. Упругое лезвие величиною с ладошку со скрипом выпрыгивало на свет и легким бесшумным движением пальца укладывалось обратно в ложе.

– Ох, и натворит беды твой брат-сорвиголова… – вздохнула матушка. – Сядет в тюрьму – прямая дорога… Не отдам ему ножик!.. – И отобрала игрушку.

Но Ленка не согласилась. Она повысила голос и отстояла право на подарок. Витька нашел ему применение сразу – деревянная лавка. Вечером он нацарапал на ней свое имя. Отец его выдрал, как сидорову козу, и поставил в угол на целый день. Умопомрачительные пионеры из школы тоже оценили «художества», назвали Витьку оболтусом и собрали совет дружины, где прорабатывали его после уроков, пока тот не расплакался, как дошкольник. Рогова бойкотировали все, кроме Андрюхи, – жили они по соседству и безобразничали на пару с яслей.

– Надо бы хорониться от лишних глаз… – решили приятели и ушли в подполье.

В подвале они сколотили из досок мишень, в которую по очереди метали подарок, как в воображаемого врага, – играли в войнушку. Однажды их застукали старшеклассники Борька и Вовка, жившие в соседнем подъезде, дали по шее и отобрали ножик. Покидая подвал, салаги глотали кровь.

Дома Витька ревел – раскаивался. Пожаловался сеструхе, но реванша не состоялось. Хотя и боевая была девчонка Ленка, да вот только ножика у грабителей не оказалось. Шпана ухмылялась в лицо:

– Не пойман, не вор!.. – и свистела вслед незадачливой заступнице: – Судью на мыло…

– И поделом, – подытожила матушка, узнав о причине ссоры. – Нечего было связываться с хулиганами!

Витька хныкал, тузил кулаками подушку. Андрюха тоже переживал, грозился убить обидчиков – всех по очереди, когда вырастет и станет сильным.

Зотов обрадовался встрече. Нож у него в руках запрыгал быстрее, отбивая немыслимую чечетку. И вдруг… Не по весу резко, энергично офицер поднялся на ноги и бросил свою игрушку в самый дальний угол кабинета. Живот у него при этом нелепо подпрыгнул.

– Десятка!.. – торжественно крикнул он и показал посетителю рукой на деревянную мишень, висевшую на шкафу, на боковой его части. – Ты знаешь, как я рад тебе, Витек!

Какая бы ни была толстая шкура у человека, но, чем выше он поднимается по службе, тем меньше у него остается настоящих друзей. Более лизоблюды пресмыкаются около в надежде на благосклонность. Проверяют на прочность, не упуская шанса нанести удар из-за угла. Душа покрывается коростой, как рана: гноится, ноет от одиночества, ищет выхода на поверхность и прорывается наружу…

– Андрей Анатольевич!

– Для тебя я Андрюха, – Зотов подошел к другу, обнял его за плечи. – Ты видел мой бросок?

– Отлично!

– Как ты меня нашел?

– Весь город знает, что ты полковник…

– Ругают, поди, недобрым словом?

– Ругают…

– Поначалу многие шли за помощью. Я отказывал – служба… Расскажи о себе.

– Нет у меня никого, Андрюха... Ленка на пенсии, внуки у Ленки, а родители умерли почти в один день. Вот уже два года на кладбище.

– Ты не горюй… Хочешь водки? Вечером – баня, брат, банкет, девицы из штаба… Да что там наши оплывшие девицы чудо-семейницы, телок таких отыщем на улице – без предрассудков. При теле, ни грамма жира, как журналистки на телевидении: подвижные, бойкие, остроумные – есть такие.

– Не вписался я в новую экономическую доктрину. Уволен и мне не до девок. Вечером уезжаю на Север, искать работу. Денег не видел уже полгода.

– Иди ко мне отрядником, устрою. Увидишь деньги…

– Мне много лет.

– И в самом деле... Я знаю, ты воевал.

– Шоферил…

Они выпили водки. Витька задумался, захмелел, окунулся в прошлое. Седой перевал остался позади, но дорога все еще изворачивалась худенькой змейкой между горами. Солдаты везли гуманитарную помощь мирному населению, пострадавшему от набега врагов: теплую одежду, медикаменты, уголь, цемент. В полуразрушенном кишлаке измученные люди ожидали их, выживая на холоде. Голая, местами желтая от слякоти скала громоздилась у обочины дороги, где автоколонна попала в засаду. Рогов вел головную машину. Услышав первые разрывы, Витька помчался быстрее ветра, но трасса была пристрелена, шквал огня достал грузовик. Машина вспыхнула, тормоза отказали – ее понесло на скалу. Была опасность статься среди дороги, мешая другим машинам дойти до цели – в кишлак. Повернулся ли Бог тогда лицом или осерчал, Рогов гадает и ныне, но на пути неожиданно выросло укрытие – ниша в скале, и, теряя управление, более по инерции, нежели по доброй воле, ослепленный водитель в нее нырнул, освобождая путь...

– Вторая, третья, четвертая, пятая…

Одна за другой машины успешно проехали страшную зону. Витька вывихнул ногу, сломал два ребра. Опираясь на автомат как на костыль, он покинул горящий грузовик, спрятался за камнями. Когда огонь неприятеля утих, его нашли санитары. Дальнейшая жизнь у Рогова не сложилась, ни семейная, ни рабочая. Нездоровый человек – обуза для государства. Домашние сцены, развод, увольнения – экономический кризис, туманное завтра. И все же было у Рогова утешение: дома на кителе висела медаль «За боевые заслуги», и она, казалось ему, была весомее всех регалий столоначальников, вершивших его судьбу. Маленькое пятно, но светлое... Пускай обман, но красивый.

Андрей достал из мишени ножик.

– Нравится? – спросил он у Виктора.

– Да, хороший ножик…

– Я помню, как мы играли в подвале в войнушку, где нас избили Вовка и Борька. Тебе никогда не хотелось их наказать?

– Обиды проходят…

– А я злопамятный человек. Заходил недавно в этот подвал, а там – пустота, тараканы величиною в полпальца да кошки, покрытые лишаями. Но мишень на двери была еще целой. Вот она, на шкафу!

– Оригинальный какой-то шкаф.

– Сделан в столярном цехе промзоны по моим чертежам. В нем у меня, Витек, музей…

Полковник открыл деревянные створки шкафа. На полках лежали поделки осужденных: ножи, авторучки, четки, резные игрушки – то ли шахматы, то ли идолы, – новогодние маски. Были иные вещи: шкатулочки из камня, разделочные доски, ложки да чашки, окрашенные веселыми красками «под Хохлому». В самом большом отсеке хранились две сабли, кольчуга и щит. Перед ними качалась пеньковая веревка, на нижнем конце которой со знанием дела был завязан висельный узел.

– Анахронизм, – заметил Зотов, – символ. – Он с уважением погладил веревку и добавил: – Она мягкая только на ощупь...

Порывшись на полке, полковник достал охотничий нож. До блеска отполированное лезвие, два желобка для стока крови, белая костяная ручка с набалдашником, вырезанная в виде сказочной птицы, говорили о незаурядном мастерстве творца.

– Моржовая кость, – объяснил хозяин. – Бери, Витек, он твой по праву. Сделал его Борис из второго подъезда.

– Неужели тот самый Борис?..

– Он и доныне работает в сувенирке. Ожидает УДО…

- Ну, дай-то бог… Золотые руки…

– У меня или у него? – рассмеялся начальник.

– У него, – удивился гость. – А Вовку ты видел?

– А Вовки, Витек, уже нет – умер Вовка. Он был непослушным.

– Жалко Вовку, – ответил Рогов, заворачивая ножик в газету.

Прощаясь, добавил:

– Мне давно уже никто ничего не дарил. Спасибо, Андрей.

Дома, надев очки, он увидел на лезвии гравировку: «Жить – значит делать вещи, а не приобретать их. Аристотель».

Ночью дежурившие в зоне офицеры изъяли у осужденных четыре «полторашки» самогона, два тазика браги и пакет сушеной травы, непохожей на чай. Утром нетрезвые головы предстали перед судом. «Окрестил» их хозяин. Дал всего ничего – пять суток, но несговорчивые буяны оправдывались, ругались, отказываясь писать объяснительные записки по поводу найденной «соломки», утверждая, что это мята, доставленная в зону законным путем. Под руки, почти волоком, упрямцы были отконвоированы на воспитание в комнату для бесед. Душераздирающие вопли и глухие удары дубинок около часа были слышны всем присутствующим на совещании у Зотова офицерам через неплотно закрытые двери. Пытки сопровождались нравоучительным матом сотрудников ФСИН.

– Да заткнетесь же вы наконец, – не выдержала на вахте телефонистка. – Алло, алло, я не слышу! – орала она в телефонную трубку. – Повторите, пожалуйста, кого и куда направить.

– Хватит их бить, – распорядился полковник. – У нас исправительное учреждение, а не гестапо. Современные тенденции пенитенциарной педагогики связаны с гуманизацией воспитательного процесса.

Он никогда в жизни не брал дубинки, не повышал на осужденных голос, даже успокаивал их, как умел. Систематически помогал им, публично отчитывая нерадивых отрядников за бездеятельность на службе. Образцово выращенный администратор Андрей Анатольевич Зотов прослыл новатором в педагогике, и гуманитарные замашки сменяли авторитарные почти во всем его учреждении. «В час по чайной ложке», – острили правозащитники. Но другие-то управленцы вообще топталась на месте. Порою Зотов корил себя за взятки, но тут же оправдывал меркантильное прошлое тем, что это был подвиг, а не срам: «А кто их не брал, когда трещала страна? Позорно было не брать, имея доходное место, – детей кормил и думал о внуках» Только нимба на голове не было, хотя медалей и звезд хватало, чтобы затмить настоящее солнце. Но небольшое пятно мешало светилу полыхать в полной мере. Он не признавался в этом ни себе, ни окружающим, ни вчерашнему гостю, гнал эту тему прочь – в шкафу висела веревка, на которой повесился Вовка.