Владимир Куземко
Некоторые нюансы оперативного искусства
Из записок районного опера
Тайны следствия
1. Азы
Напомню элементарное.
После установления факта совершения преступления правоохранительными органами (внутренних дел, госбезопасности, прокуратуры и т.д.) возбуждается уголовное дело. Его ведет следователь, которому в расследовании помогают опера (в нашем случае – уголовного розыска).
Для этого параллельно уголовному делу заводится так называемое «оперативно- розыскное» дело (ОРД), в которое помимо документов уголовного дела входят и оперативные материалы, в частности задания сексотам и справки о выполнении этих заданий.
По поручению следователя опера проводят отработку подозреваемых, получают «явку с повинной» от совершивших преступления лиц (если таковых опера сыскали), находят и предоставляют следователю уличающих эти лица свидетелей и вещественные доказательства…
Трое суток, до предъявления подозреваемому лицу официального обвинения следователем, оно находится в РОВД, а после предъявления обвинения, став из подозреваемого и задержанного обвиняемым и арестованным, на весь период следствия попадает в следственный изолятор. Это если не избрана иная мера пресечения, например подписка о невыезде – в случае, если вина его не слишком велика и учинить помехи следствию он не в состоянии.
Избрание меры пресечения следователем имеет для обвиняемого огромное значение. Суд может состояться и через месяц, и через год. Дожидаться суда на воле или в вонючей тюремной камере – далеко не одно и то же. Кроме того, суду некогда слишком уж углубляться в анализ личности подсудимого и подробностей им содеянного, и он практически полностью доверяет общавшемуся с ним куда больше времени следователю. В 90% случаев, когда обвиняемый до суда выпущен следователем «под подписку», приговор выносится условный, то есть без заключения под стражу. И наоборот, в 90% случаев, когда до суда человека держали в СИЗО, приговор связан с заключением в места лишения воли, причем ранее проведенное в СИЗО время засчитывается в вынесенный судом срок. Но если страдалец отмотал в СИЗО год или даже два, а суд его потом оправдал, то сразу возникает куча никому не нужных вопросов, типа: «За что человека гноили?!» и «Кто понесет наказание за произвол?!» Вот почему отсидевших уже какое-то время в СИЗО суд старается не оправдывать…
2. В аду
Итак, от райотделовских оперативников бандит переходит под дружескую опеку оперчасти СИЗО. Задача тамошних оперов: сохранить «явку с повинной» у тех, кто ее уже дал, и получить ее у тех, кто по каким-либо причинам (включая и свою полнейшую невинность) от нее преступно уклоняется. Кроме того, они должны побуждать уже давших «чистосердечные показания» к «сознанке» в еще каких-либо преступлениях, что будет засчитано оперчасти в счет выполнения «плана по раскрытию преступлений».
И шумный райотделовский «обезьянник», и суровый пыточный изолятор временного содержания – всего лишь бледненькое подобие того, что творится в СИЗО. Опека персонала над заключенными здесь слишком уж долга, плотна, жестка, страшна…
Самое смешное то, что, с точки зрения закона, преступников здесь нет вовсе. Преступником может объявить суд по приговору, вступившему в законную силу. А суда над ними еще не было, и неизвестно, когда он состоится… Вину этих людей (пусть даже они ее и признали, и подписались под нею обеими руками), еще только предстоит доказать. Еще раз повторю: формально это – невиновные люди, к которым у правоохранительных органов возникли некоторые вопросы, и потому им было улыбчиво предложено задержаться в гостях у государства на некоторое время, требуемое для того, чтобы на все эти вопросы найти правильный ответ… Этих людей пока не за что наказывать и карать – они столь же чисты перед законом и обществом, как и все прочие законопослушные граждане. И вот эти «гости государства» содержатся в СИЗО в условиях ада!.. В камерах на десять посадочных мест находится от 20 до 30 человек… Издевательства охраны и зэков поагрессивней… Скверное питание… Невыносимая вонь… Жара и повышенная влажность (следствие дыхания в замкнутом пространстве десятков людей), от которых тело покрывается язвами, и голым по пояс заключенным приходится носить на шее полотенца, чтобы мухи не копошились в ранах и не откладывали яйца…
Закон врет, что они еще не осуждены и, следовательно, еще не виновны, на самом деле суд уже состоялся и вынес этим людям приговор: рабство. Каждый из них – раб государства, бесправный и ничтожный, знающий, что тут сделать с ним могут все: оскорбить, унизить, искалечить, убить, наконец. Шепнет «кум» из оперчасти сексотику: «Погаси такого-то!» и все… Воткнут в спину заточку на прогулке в тюремном дворе, или придушат ночью в камере, во время сна. Как водится – виновного «не найдут», а и найдут – так отмажут, способов – миллион, и уж при любом раскладе обрекший зэка на казнь «кум» будет в стороне: «Это их, бандитов, внутренние разборки».
Как сподручно ломать и гнуть даже и самых сильных по характеру людей за решеткой. Камера сводит потребности человека к минимуму, к выбору простейших жизненных благ: еда, курево, помывка в бане, прогулки. Но этот минимум жизненных благ чувствителен для человека. Чуть больше их – и словно в раю оказался, чуть меньше – и ты на грани отчаяния.
Режим содержания здесь может быть мягкий, строгий и очень строгий, в зависимости от того, «явочник» ты (то есть согласившийся на «явку с повинной») или «отказник».
Больше всего в СИЗО ценится «серийник», то есть совершивший много преступлений, и готовый по ним «дать явку». Чертовски выгодно быть вором, «бомбанувшим» 5–10 и больше хат, за счет его одного множество оперов выполняют свои планы по «раскрытиям». Каждое «явленное» им преступление – как капитал, с ним в СИЗО не пропадешь! Таких, выявив их еще в РОВД, окружают вниманием и заботой опера-«территориалы». Вор – «серийник» важен и строг, он знает себе цену, он даже торгуется: «А что вы еще можете предложить за каждую «заявленную» кражу? Мало! Ага… ага… а вот это – в самый раз!..» И боже тебя упаси выдоить из этого благодетеля все его кражи – тогда твоим сизовским коллегам ничего не достанется, а так нельзя – надо уметь вовремя делиться с коллегами. И вот спустя положенные трое суток отправляется «серийник» в СИЗО, мы тут же звоним туда и сообщаем: едет! «Хорошего» зэка, зэка-«кормильца» здесь встречают с распростертыми, и живет он тут если и не как у бога за пазухой, то во всяком случае намного лучше прочих заключенных…
Есть с чем сравнивать. Вот две камеры, совершенно одинаковых по площади и прочим параметрам. Но почему-то, хоть в обеих камерах людей и содержат с превышением нормативов, но в одной их в два раза больше, чем в другой. В одной из камер надзиратели зверствуют и нещадно бьют за каждый обнаруженный окурок, в другой – тишь да гладь, кури – не хочу, даже телевизор есть. В одной камере хрен передачу с воли съешь – злые сокамерники отнимут и схавают. В другой – спокойно жри свое, и вокруг все спокойно свое кушают, никто ни у кого не отнимает, всем хватает, все довольны. В первую камеру еженедельно врывается прибывший для тренировки ОМОН (их называют «мотоциклистами» за надетые на головы пластиковые полусферы), сперва в камеру бросают взрывпакет, чтоб не так скучно было, потом врываются ордой и нещадно колошматят дубинками – мужчин, женщин, стариков, малолеток… Потом хватают ошеломленных зэков за руки, за ноги и с размаху выкидывают из камер на бетонный пол, шмякнешься с размаху – мало не покажется! И тут же по команде – вскочил и обратно забежал в камеру, чуть замешкался – лупят как сидорову козу. Выйдут из камеры омоновцы, передохнут – и по новой. И так за день раз пятнадцать!
И что характерно: во вторую камеру ОМОН как бы и дороги не знает, никогда туда не наведывается – ни на этой неделе, ни на следующей.
Теперь я вас спрашиваю: на ваш взгляд, в какой из этих двух камер размещены те, кто сотрудничает с операми, а в какой – те, кто зловредничает, вопит как недорезанный: «Невиновен я!.. Менты-суки ни за что сюда кинули!»
С теми, кто пытается упорствовать до конца и кого по каким-либо соображениям сломить надо обязательно, используются и более хитрые приемчики…
Одного нарика, к примеру, «грузили» наши орлы на мокруху, а он сперва сознался было (когда мы его старенького отца слегка потрусили), но потом, когда пахан его от своих старческих хворей склеил ласты в больнице, спохватился и глухо пошел в квалифицированный отказ. Еще и жалобы во все инстанции накатал: дескать, били меня зверски и все такое… Главное: два брата его, оба бизнесмены, скинулись и наняли дорогого адвоката, на суде могли произойти накладки, а вышел бы на свободу – чего доброго, еще и в смерти папаши нас обвинил бы, «довели до смерти опера-изуверы своими издевательствами». И что ж? Перевели его «временно» в другое СИЗО, а следом по «тюремному телеграфу» пошла малява: такой-то – крыса, у своих ворует. Так ему тамошние сокамерники оба глаза острозаточенной ручкой обыкновенной алюминиевой ложки выкололи! Потом, конечно, быстро выяснилось, что слушок тот ложным был, оперским «кумом» запущенный, извинялись все перед ним, каялись, «прости нас, братан, промашка приключилась!». А на фиг ему теперь все ихние извинения – выколотых глаз они не заменят! Из СИЗО-то его в итоге выпустили, но жаловаться уж никуда больше не стал – сгинул в безвестности, мыкаясь по больничкам…
3. Я и СИЗО
Содержащиеся в СИЗО – не моя епархия, но и я в какой-то степени с ними общаюсь и некоторым образом повлиять на их жизнь могу. Если человек вел себя правильно и взятых на себя передо мною обязательств не нарушил, то и с моей стороны сбоев не будет. Обязательно – регулярный подогрев в СИЗО чаем, куревом, колбаской какой-нибудь, а то и его родича с собою прихвачу на встречу, получится что-то вроде внепланового свидания, отоварится продуктовой передачкой. Могу при надобности и «кума» попросить: не обижай такого-то, клевый пацан, я за него подписываюсь!
Ну и наоборот. Испоганить жизнь содержащегося в СИЗО мне тоже нетрудно. И плевать, что по закону никаких возможностей на то у меня нет. Подкатываю к любому знакомцу из оперчасти СИЗО, говорю негромко: «Ставлю тебе поляну в кабаке, подошлю пару перспективных „серийников“ с кучей „явок“, по возможности помогу с другими твоими проблемами. А ты с Олегом Пороховым сделай то-то… Мразь он, путает нам все планы своей „несознанко“, да и по жизни – гнида, пора уж за все ответить». Гарантирую: не о праведнике с ангельскими крылышками речь идет, действительно – о подонке, «кум» его уже «пробил» и цену ему знает, потому и не возражает против твоей задумки, кивнув: «Сделаем, старлей!»
И готово. Бросают Порохова в камеру для «особых», там вообще беспредел, даже по здешним, сизовским меркам. Тут любого, даже самого авторитетного, могут опустить, для этого ведь даже необязательно насиловать, достаточно провести по губам тряпкой, мокнутой в мочу, – и все, ты уже «петух»! А начнешь возбухать – затаскают по карцерам, измочалят побоями, запрессуют в грязь до упора. Если и выживешь, вырвешься когда-нибудь отсюда относительно здоровым – все на воле уже будут знать, что «петух» ты, и отношение к тебе со стороны серьезных людей после этого будет соответствующее.
(Кстати, вот почему лично я не верю в возможность существования в «зоне» действительно самостоятельных и независимых от администрации «авторитетов». Если уж действительно пошел зэк всерьез в «отрицаловку», то в любой момент любого из таких по наущению администрации могут и искалечить, и опустить, и убить даже, а раз этого не делают, то либо он втихую стучит, либо вольно или невольно играет еще в какие-то неведомые нам, простым смертным, государственные игры.)
Меня должны хорошо знать и уважать в оперчасти СИЗО, чтобы успешно провернуть такое. Это ведь не какие-то там «определенные нарушения», а самое что ни на есть наглое нарушение закона. Чтобы заранее быть уверенным в том, что мне помогут, нужно иметь завоеванный долгими годами службы авторитет, когда мои коллеги ясно видят, кто я по жизни и что из себя представляю – такие вещи в оконцовке порою важнее всего.
Разные дела приводят меня в СИЗО. Самая типичная ситуация: мне надо узнать, не промелькнуло ли среди добытых здесь «явок» какое-либо из совершенных на моей «территории» преступлений.
Другая часто повторяющаяся ситуация: я забираю преступника из СИЗО, и вместе со следователем мы везем его на «воспроизведение» совершенного им преступления. Он показывает и рассказывает, следак записывает все в своих талмудах, при необходимости делаются фотографии или производится видеосъемка. Присутствующие при этом понятые своими подписями в протоколе фиксируют, что все, записанное на бумаге, происходило в их присутствии и именно так, как оно было записано. Мероприятие это долгое и нудное, идет оно долго, иногда не один час, и очень трудно найти желающих стать понятыми при этом. (Понятых на обыск найти легче, поскольку времени на него уходит куда меньше, да и самим любопытно посмотреть, как живет подвергшийся обыску сосед и какой компромат у него найдут.) А понятые – обязательны, без них воспроизведение незаконно, и юридической силы не имеет, вот и начинаешь что-то придумывать. Лично я понятыми обыкновенно беру знакомых наркоманов: сбегал к ним домой, дал по морде или пообещал ширки отлить (в зависимости от ситуации) и вместе с паспортами тащу их на воспроизведение. Когда понятые в чем-либо от тебя сильно зависимы, оно и выгодней – на случай, если придется в чем-либо «схимичить».
Под внимательными взглядами следователя, опера, видеокамеры и понятых бандит показывает: вошел на адрес так-то… вынес оттуда то-то… там выломал дверь… тут вскрыл ящики стола отверткой и вынул деньги из ящика… вынул из кармана пальто на вешалке золотой портсигар… И так далее.
Вот почему малопродуктивно одними только побоями и издевательствами выбивать из подозреваемых «явку с повинной» – на воспроизведении такой обязательно запутается в подробностях, не сможет показать в деталях, как и что делал, а проинструктировать его так, чтоб ни сучка, ни задоринки – едва ли возможно. К тому же нет уверенности, что на воспроизведение повезу его именно я, а не какой-либо другой опер, которому все мои «игры» в принципе по барабану, и тянуть левое на воспроизведении он не будет…
Куда чаще ситуации, когда, скажем, вор – настоящий, но к своим 5–10 кражонкам он по просьбе опера добавляет еще и 3–4 левака, в общей массе они тонут, тогда проще прокрутить фальшивку, но все равно – риск… Почти каждодневно почти любой опер таким вот образом рискует собственной шкурой, вынужденно идя на подобное. И ведь даже не ради себя стараемся, не ради собственных интересов, а чтоб держать на высоте показатели, чтобы наше трижды благословенное начальство смогло бы доложить с высоких трибун насчет нашей раскрываемости преступлений, давно уже превзошедшей хваленый Запад.
Для того и нужны мне «свои» понятые: они «не видят», что я бандиту все время что-то шепчу на ухо, подсказываю, указываю ему пальчиком. Следователь мне в этом не помощник – хоть и из одной конторы мы, но и начальство у него свое, и показатели работы – свои.
4. Угро и следствие
Налицо разнобой интересов уголовного розыска и следствия. Угро удобно, например, чтобы по каждому из дел проходило преступников числом поменьше, но с большим числом эпизодов совершенных преступлений. Ежу понятно, что с малым количеством народа проще работать, меньше энергии уходит на получение от них «чистосердечных», зато признания одного бандита в совершении им десяти преступлений идут в показатель раскрываемости так же, как признания десяти бандюганов в совершении каждым по одному злодейству. Вот почему оперу выгодней не распылять силы, гоняясь за всеми воришками одновременно (всех все равно не поймаешь!), а те из краж, где вора изобличить не удалось, распределить между уже пойманными по другим делам воришкам – мол, и эти они же совершили. Тогда все кражи числятся раскрытыми и «висяки» – исчезнут.
У следователя же главный показатель – количество находившихся у него в производстве, законченных и переданных в суд уголовных дел. Ему без разницы, одну кражу совершил бандит или сто одну. Передать дело в суд он может и по единственному, доказанному и имеющему судебную перспективу эпизоду преступной деятельности. Причем чем меньше в деле эпизодов, тем лучше – меньше возни с их оформлением, сбором улик и вещдоков, да и на те же воспроизведения меньше придется ездить. И следак норовит сварганить уголовное дело так, чтобы преступлений по нему проходило меньше, а фигурантов (преступников, пострадавших, свидетелей) – побольше, чтобы заполненное многочисленными протоколами допросов и актов экспертиз дело не выглядело слишком уж тощим и несолидным. Вот почему между оперативниками и следователями почти неизбежно происходит негласное противоборство. Опер идеалом преступника видит «серийника»-одиночку, отбомбившего полжилмассива или изнасиловавшего батальон бабенок, следаку же везде мерещатся «банды», «группы», «преступные объединения лиц», скопом совершающие одно-единственное злодейство. Так и тянут они следствие в разные стороны.
После окончания дела и передачи его в суд опер-«территориал» о нем уж и не вспоминает. А вот следователь постоянно держит его в голове и под своим контролем, координируя работу оперчасти СИЗО по «оперативному сопровождению» дела в этот период.
Если дело не верняк и есть хоть малейшие сомнения в том, не откажется ли от данной на следствии «явки с повинной» обвиняемый (не говоря уж о случаях, когда «явку» получить вообще не удалось!), то с «клиентом» плотненько работают как сами «кумы», так и рассаженные в изобилии по камерам их агенты-«наседки», задача которых следить за настроениями объекта, влиять на него в нужную сторону, иногда – применять жесткие меры против неправильно ведущих себя, если это необходимо. В этом – одно из слагаемых мастерства любого следака-аса.
5. Самозащита
Можете удивляться сколько угодно, но никто из преступников (не говоря уж о невиновных!) не хочет получить срок заключения. Поэтому на все ходы следствия любой уважающий себя обвиняемый отвечает контрходами, используя при этом каждую нашу недоработку, каждую лазейку в законах, каждую нестыковку межу теми или иными лицами или структурами в правоохранительных органах. И в итоге, бывало, «разводит» правоохранителей как тузиков, хотя вроде бы не пальцем они деланы и кое-чему на службе уже научились.
Обычные правила поведения на следствии урки «со стажем»:
1. Не признавать себя виновным.
2. Если признал – мути с описанием орудия или способа преступления.
3. Побольше путницы в конкретных именах и датах.
4. Используй лжесвидетелей (родичи, друзья) и лжеалиби.
5. Предложи кого-либо иного на роль совершившего это преступление.
По последнему из советов – говоришь что-то вроде: «Убивал Сенька Квашнин, подтвердят это Ивашкин, Петровский и Сидорчук!» При этом Квашнин – вполне реальное и известное угрозыску лицо, которое в данный момент по каким-то причинам не допросишь, а трое последних – выдуманные фигуры, но это ведь надо еще доказать, на что уйдет время, иногда – очень нужное бандиту для запутывания следов…
Есть и более хитроумные приемы…
Скажем, во время следствия вел себя обвиняемый смирно, не нарывался на неприятности, оперу не грубил, со следаком контачил, покорно подписывал все, что подсовывали. И после этого на суде – бац! – совершенно спокойно заявляет, что неделю подряд взвод оперов избивал его бейсбольными битами, принуждая к признаниям, а ведь сознаваться ему совершенно не в чем: там-то он не был, того-то не совершал, с такими-то и близко не стоял… Обидней всего, что на суде с подобными заявлениями обычно выступают те, кого опер либо и пальцем не трогал, либо бил шутейно, в треть силы, полулюбя. (У тех же, кого мы и в самом деле мордовали от души, «в грязь», моральных сил для подобного выпендрежа обычно уже не остается.)
В подобных ситуациях суд формально – на стороне закона, требующего всестороннего и объективного расследования, фактически же – на стороне следствия. Не по душе судьям ставить под сомнение работу своих коллег и товарищей, поэтому и рады они найти любой достойный противовес наглым бандитским утверждениям. Пристально изучают собранные следствием улики и вещдоки, подтверждающие вину подсудимого. В частности рассматривают материалы воспроизведений инкриминируемых ему, например, квартирных краж, и тут неожиданно выясняется, что незаметно для следователя и оперов на воспроизведении бандит словчил, «затупил» свои признания, дав их как бы «вообще», без конкретных подробностей, позволяющих утверждать, что такие детали мог знать только действительно совершивший данную кражу, а не сознающийся в ней под давлением драчливых оперков…
Или еще вариант: бандит заявляет мне кучу краж, причем именно своих, не «левых», и конкретно, но при этом усекает, что «схимичил» я с понятыми по-черному – не оказалось их у меня под рукой, вот без них вовсе я и обошелся: «А, ерунда… Потом найду парочку подходящих алкашей и впишу их подписи в протокол задним числом!» А ему только этого и надо. На суде заявляет с ухмылкочкой: «Я этих „понятых“ никогда в жизни не видел!.. Вызовите их и допросите, это явная подстава! Подставили меня, запачкать пытаются, чистенького! Не совершал я никаких краж, чист как младенец, но били зверски – вот и сознался. За что невинного человека в „закрыть“ пытаетесь, ироды?!» Судьям деться некуда, вызывают на судебное заседание вписанных в протокол понятых. Ну а гладко и безбоязненно врать на суде под подписку об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний далеко не каждый умеет. «Левые» понятые, как их перед таким допросом ни инструктируй, обязательно запутаются в деталях, в результате вся моя работа – коту под хвост. Дело – на дорасследование, и бандита при данном раскладе скорее всего придется отпускать за «недоказанностью». Следователю же в лучшем случае объявят взыскание за топорное воспроизведение (формально именно он, а не опер, отвечает за все уголовно-процессуальные тонкости), в худшем – за грубейшие нарушения УПК лишат звания и турнут из органов, в отношении же опера начнут служебное расследование. (При самом худшем раскладе и опера, и следака посадят за «фальсификацию дел», но про такое не хочется и думать!)
6. Адвокат задарма
Но творить такие кренделя бандиту легко только на бумаге – я ж недаром говорил про оперативное сопровождение дела в досудебный период. Немало возможностей у администрации СИЗО со строптивым бандитом разобраться и убедить, что неправ он.
Ситуация радикально меняется, если в дело на стороне обвиняемого включается опытный и авторитетный адвокат. По закону каждый имеет право на защиту, но она ведь бывает разной.
Допустим, арестовали человека, или задержали, или хотя бы выдвинули против него обвинение… Согласно УПК, он может либо вызвать своего адвоката (если окажется таким состоятельным и предусмотрительным, что заранее заведет его себе), либо сейчас же нанять платного, либо защищать себя самому (но это удовольствие для гурманов, а также для дурачков, полагающих, что при абсолютной невиновности ни в какой защите они вовсе не нуждаются и автоматом будут оправданы любым судом), либо, наконец, можно воспользоваться услугами бесплатного адвоката, предоставляемого обвиняемому государством.
Как будут защищать вас бесплатно – можете себе представить! С тем же успехом можно положиться в защите ваших интересов и на прокурора.
Адвокаты «за так» работать не любят, но вынуждены, держава заставляет, она ж у нас лицемерная, постоянно рисует озабоченность соблюдением конституционных прав граждан. И все адвокаты, помимо оказываемых ими клиентуре платных услуг, обязаны столько-то часов в году осуществлять и бесплатные услуги. О, с какой тяжелой душою они это делают! Иные адвокатишки от этой озлобленности против насилующей их державы вполне способны из одного только принципа кинуть следствию подлянку, что нежелательно, поэтому чаще всего в бесплатные защитники берут кого-либо из друзей следователя, который обеспечивает «своего» адвоката денежными клиентами (чуть позже я расскажу об этом подробней), и в качестве ответной любезности адвокат соглашается взять в нагрузку и бесплатного бедолагу.
И вот в камеру к подследственному заявляется этакое упакованное в «фирму» пижонистое чмо, бурчит снисходительно: «Я – ваш защитник. Что у вас?», – и с брезгливой улыбочкой выслушивает взволнованный рассказ «клиента» о происшедшем (в его версии, разумеется, которая не обязательно является истинной). Подумав, цедит словами. Нет, до прямого обмана подзащитного он не опустится и про сложившуюся ситуацию все скажет точно: дело выглядит так-то и так-то… за подобное предусматривается ответственность по таким-то и таким-то статьям… в результате суд может дать либо «условно» (допустим), либо реальный срок от стольких-то до стольких-то… Как сделать так, чтобы дали «условно» или хотя бы по минимуму? «Этого я не знаю. Сами думайте! Мое дело – только сообщить вам, какие есть законы и что в них написано».
Если клиент просит адвоката что-либо разъяснить дополнительно, тот разъяснит, ему несколько лишних слов произнести не жалко, но как только вопрос касается конкретных действий – опять начинается: «не знаю», «не могу», «тут уж вы сами», «это – сверх моих обязанностей».
Да чтобы с таким защитником в итоге и за решетку не попасть – надо быть уж совсем кристально чистым как ангел, да и то…
Молить о помощи, взывать к совести и профессиональному долгу, расписывать, какой ты есть по жизни замечательнейший человек и ценнейший для окружающего человечества специалист, а потому заслуживаешь горячего содействия, – бессмысленно, ничего не поможет. Если у тебя нет денег – ответ на все стенания может быть только один: «В вашем случае можно поступить или так, или этак, результат будет или таким, или этаким, а как поступать – решайте сами, это – не ко мне».
Настоящая же задача такого защитника – помочь «своему» следователю. Чтобы у следака было как можно меньше работы по «упаковке» страдальца за решетку, ну и чтобы при этом самому, упаси ,оже, не переутомиться случайно. Фактически «клиент» бесплатного адвоката обречен. Если он проявит зловредность характера и начнет жаловаться в инстанции на выделенного ему бесплатно защитника, то тем самым он автоматически обозлит ведущего его дело следователя, за этим защитником незримо стоящего. А при большом желании следак на голову любого «клиента» таких фекалий может навалить, что вам и не представить. Даже если случится невероятное и на суде обвиняемого оправдают, то до суда ведь еще надо как-то в СИЗО и дожить! Так намыкаешься и такого хлебнешь… Не злите своего следователя, очень всем рекомендую!
7. Платный защитник
Совсем иное, когда у «клиента» есть бабки. Вы не поверите, как легко повернуть любую ситуацию в нужную матерому адвокату сторону! Сколь изящно одни статьи переквалифицируются совсем в другие, менее тяжкие! Из обвинительного заключения исчезают целые страницы эпизодов… бесследно пропадают вещдоки… меняют показания свидетели и терпилы… В итоге при шустром защитнике, казалось бы, железное дело разваливается буквально на глазах! Впрочем, ничего «стопроцентного» в правосудии не бывает вовсе, при большом желании почва для обоснованных сомнений в вине обвиняемого найдется всегда. Но так бы на эти сомнения никто и внимания не обратил, а так – обращают, и весьма усердно. И у следователя, и у прокурора, и у судей вдруг (!) появляется удивление: а почему это мы не до конца убеждены в вине такого-то? А потому… Нет-нет, я вовсе не утверждаю, что одной из слагающих успеха опытного адвоката является умение вовремя дать взятку кому-либо в правоохранительной системе (хотя и без этого не обойтись), но тут все тоньше и деликатней.
Начнем с главного: кто есть адвокат? Обычно это – бывший сотрудник тех же правоохранительных органов, ушедший в отставку мент, судья или прокурор. Отпахав должное количество лет на державу, он теперь с чистой душою работает только на себя и свой карман. Нынешним правоохранителям такой адвокат – свой, из их стаи, от него по родному пахнет, он – часть клана. И вот смотрит на дело следак, прокурор или судья и видит, что обвиняемый нанял хорошего (то есть высокооплачиваемого) адвоката. Стало быть, уважил клан в целом, дав возможность одному из них полноценно заработать. Уважив одного – уважил всех и уж только поэтому заслуживает снисхождения. Даже просто так, без всякого личного стимулирования следака, или прокурора, или судьи.
Есть у подсудимого толковый адвокат – значит, автоматически возникают сомнения в виновности «клиента». При бесплатном же защитнике (и тем более при отсутствии адвоката вообще ) становится ясно: «клиент не уважил», за одно это он вполне заслуживает каторжных галер или ссылки на урановые рудники! Пахать надо было всю предшествующую жизнь, чтобы скопить на приличного адвоката, а он, видать, дурака валял. В «зону» его!
Так что обвинение и защита – вовсе не враги друг дружке, как может показаться со стороны. Они если и не дружки закадычные, то уж точно – товарищи по оружию и деловые партнеры. По сути, для того и стараются обвинители, чтобы загнанные их усилиями в глухой угол жертвы вынуждены были нанимать дорогостоящих адвокатов. Сегодня обвинители дают защите возможность заработать на кус хлеба с маслом, а завтра, уйдя на заслуженный отдых и заделавшись защитниками, сами начинают кормиться теми жирными кусками, которые будут кидать им новые поколения обвинителей, тоже заранее готовящиеся к будущему уходу в адвокатуру. Делается все возможное, чтобы эта Система правосудия укреплялась и развивалась в ее нынешнем виде. Это – стратегия.
Ну а тактика – все та же мзда. Когда еще уйдет следак, или прокурор, или судья на пенсию, а жить-то уже сегодня нужно, причем хочется жить получше, а зарплаты катастрофически не хватает. И с чего же кормиться правоохранителям, как не с той части преступников, которые свою вину перед обществом настолько осознали, что готовы откупиться от Фемиды.
Брать мзду надо уметь, наилучший вариант – делать это через посредников, причем обставить все так, чтобы факт получения этим посредником денег от подсудимого ни у кого ненужных вопросов не вызывал.
8. Фемида в розницу
Как это происходит, покажу на конкретном примере. Некий лох залетел на сбыте краденых автозапчастей. Светит ему пять лет изоляции от общества. Он готов заплатить кому надо, чтобы этой изоляции избежать. Такса всем известна: штука баксов за каждый скошенный с приговора год. Итого, пять лет – пять тысяч долларов. Но сунься он с этими тысячами в любой из ментовских, прокурорских или судейских кабинетов – никто у него и цента ломаного не возьмет, подумают: «Либо – подстава, либо – безмозглый, порядка не знает, такой в будущем обязательно лохнется и других за собой в неприятности затащит, нельзя с ним связываться». Еще и новый срок, за «попытку взяткодачи», дурню накинут – чтоб не тупил!
Но следователь, который вел это дело, просек, что бабла у дурилы предостаточно, и было бы грех на нем не заиметь. И вот, никоим образом не намекая на мзду, следак невинно предложил «клиенту» взять в адвокаты такого-то. «Он – мастер своего дела, и у вас появятся дополнительные шансы». А лох тот хоть и глуповат был, но не настолько, чтобы не заметить столь откровенно кидаемых маяков. Тут же нанял этого защитника. Дальше – дело техники.
Адвокат имеет право запросить себе любую таксу, по принципу: «Не устраивает моя цена – нанимай другого!» Он и запросил – пять штук. «Клиент» заплатил. Если даже допустить, что деньги эти меченые, то все равно они получены адвокатом совершенно законно, прицепиться не к чему. В карман же следователя ни одна из этих полученных адвокатом ассигнаций не попадет, адвокат уплатит ему совсем из другой пачки купюр, а когда, где и как это произойдет – один Господь знает! В результате этого нехитрого маневра никто не сможет уличить следователя во взяточничестве, разве что сам адвокат заявит, что выступил посредником в получении взятки, но не сумасшедший же он, чтобы на самого себя бочку катить!
Вот так пять штук надвое и делятся – если дело простенькое и развалить его можно усилиями одного только следователя. В сложных же случаях, требующих соучастия «прокурорских» (чтобы немного для подсудимого требовали) и «судейских» (чтобы присудили по минимуму, а не по максимуму), то и им выделяется доля, которая тоже выдается через адвоката, опять же – не теми купюрами, которые непосредственно вручал «клиент».
В особых случаях, когда дело резонансное и пристально следящая за ним общественность не позволит смухлевать, приговор выносится по максимуму, но спустя год-два, когда страсти утихнут и забудутся, дело пересматривается по кассационной жалобе, и обязательно найдется веская причина, по которой зэк тут же становится вольным человеком.
Спрашиваете, чем закончилось все для укравшего запчасти лоха? Как «чем»? Дали «условняк» и отпустили, разумеется! А так – отсидел весь «пятерик».
Деньги – великая сила! Намного более действенная, чем министр внутренних дел, Генеральный прокурор или Председатель Верховного суда.
Теоретически подловить правоохранителя могут именно на том, что он реально развалил уголовное дело, – по принципу: «Раз помог преступнику, значит, получил на лапу!» Но это только если следак (или прокурор, или судья) – зачуханец… Опытный же юрист всегда сделает так, что не только официально доказать его вину невозможно, но и в приватной беседе его не в чем упрекнуть.
Из вполне «легального» арсенала приемов следователя – оставить обвиняемого до суда на свободе под подписку о невыезде. Уже говорилось о том, что в отношении 90% «подписочников» суд, ориентируясь на подобное решение следователя, ограничивается «условным» приговором, а ведь по подавляющему большинству уголовных дел следак вправе принимать подобные решения единолично (лишь в резонансных делах на него давят «свыше» в ту или иную сторону).
Но, допустим, «клиент» уже находится в СИЗО, и изменить меру пресечения по разным причинам невозможно, однако следователь может дать «куму» задание на «оперативное сопровождение» дела, а может и не давать. На совершенно законных, заметьте, основаниях узника СИЗО не будут прессовать, мучить, бить и опускать ниже плинтуса. Вот и сохранит он «несознанку» (либо радостно откажется от ранее сделанной «явки с повинной») до суда и на самом суде будет вести себя увереннее, что для чутких к подобным вещам судей станет сигналом: не прессовали, уплатил сколько надо, заслуживает снисхождения!
Иногда и этого мало. Тогда следак «химичит» непосредственно с самим делом, обязательно так, чтобы формально придраться к нему было невозможно. Все положенные по закону следственные действия проводятся добросовестно и в положенные сроки, но с допущением мелких, вроде бы не меняющих суть дела ошибок. Путаются даты составления или наименования документов, некоторые из протоколов (скажем, о создании следственно-оперативной группы) отсутствуют вовсе ( группа два месяца вовсю уже действует, а документа о ее создании – нет, следовательно, типичное самоуправство!), опись содержания уголовного дела не во всем соответствует самому содержанию и так далее… Никакой роли во время следствия эти чисто процессуальные просчеты не имеют, но в суде из-за подобных «мелочей» многие из собранных доказательств вины, оказывается, невозможно использовать, и у адвоката появляются мощные зацепки. А много ли надо для оправдательного приговора матерой защите, особенно если судьям дали?!
Аналогичные схемы прокручиваются и с вещдоками. Якобы случайно путаются ножи, стволы, пули, гильзы… Часть вещдоков попросту исчезает, зато появляются какие-то левые, неизвестно откуда взявшиеся. Смазываются отпечатки, гноится одежда со следами крови, из-за нарушения режима хранения образцы мазков съедаются микрофлорой…
Самая тщательная проверка не докажет злого умысла в действиях следователя. «Ошибся – с кем не бывает!» Понятно, что «ошибиться» Система позволяет своей маленькой шестеренке-следаку только раз-два, потом его турнут со службы и заменят другим, более ловким. Требование «умей не светиться» одинаково что для следователей, что для оперов. Вот почему далеко не с каждым из уголовных дел следователь позволяет себе «химичить». Хапать лишь «по чину» – нигде не записанное, но всеми осознаваемое условие.
9. Следователи
В каждом РОВД есть следственный отдел – от десяти до двадцати следователей и дознавателей, в обязанность которых входит возбуждать уголовные дела, вести их, оформлять должным образом и по завершении передавать в суд. (Либо – списывать в архив, если найти преступников не удалось.)
Следователь допрашивает пострадавших, свидетелей, подозреваемых и обвиняемых, собирает акты экспертиз и характеристики на фигурантов, в случае необходимости дает поручения оперативникам и рассылает запросы.
У опера работенка грязная – шляться по притонам, общаться со всяким отребьем, избивать допрашиваемых, жрать водочку по-черному с коллегами… А у следака работа чистенькая – сидит у себя в кабинетике и бумажки строчит, а чтобы там гражданина подозреваемого кулаком под дых ударить или резиновой палочкой шлепнуть по суставам – так это ни боже мой, что вы, мы ж ментовская «интеллигенция», а для примитивного мордобоя и опера сгодятся, им зарплату именно за битье бандитских морд и платят.
За многое не любят опера следаков, в том числе и за это чистоплюйство. А ведь фактически следаки за счет нашей беззаветности всю жизнь и жируют!
Справедливости ради скажу, что их служба – тоже не сахар. Каждодневно – множество допросов и опросов. Задача следака – надолго затолкать подозреваемого в узилище. Задача бандита – не дать затолкать себя туда, вот почему он юлит, лжет, изворачивается как может, испуская в следователя невидимые потоки дикой злобы. Когда тебя изо дня в день ненавидят и пытаются надурить десятки и сотни нехороших людей, рано или поздно это начинает сказываться на психике, и без того искалеченной общением с преступным миром, с его волчьими законами и понятиями. А тут еще и собственное начальство добавляет – дуболомы, помощи никакой, зато взмылить и подстегнуть взбучкой – завсегда пожалуйста.
Недаром же при такой вроде бы «спокойненькой» службе многие следаки – сам видел – регулярно пьют валерьянку, шалят нервишки, палятся… Хотя в основном ведь молодые хлопцы и девки, какие в их годы вообще могут быть нервы?!
Как и везде в милиции, опытных кадров в следственных отделах почти уже не осталось. Одни ушли туда, где работать спокойней и платят побольше, другие сгорели на «фальсификатах», многие умерли от болячек, спились, сошли с ума, а то и просто, попав начальству под горячую руку, были изгнаны ни за что! Взамен пришел ничего не умеющий молодняк, учить его практически некому, каждый учится как может на собственных ошибках, многие прокалываются быстро, взамен набирают все новых и новых, умеющих все меньше и меньше. Куда катимся – не знаю, но удивлюсь, если в оконцовке выйдет что-то хорошее!
Вот некоторые из типажей лично мне известных следователей.
Лейтенант Крымов – низкорослый, неказистый, страдает «комплексом Наполеона», стремясь физическую малозаметность компенсировать какими-то эпохальными свершениями и великими подвигами. Но что же эпохального может быть в жизни рядового следователя? Так он на операх «отрывается» – просто-таки убивает нас своей въедливостью, требуя, чтобы все «сходилось тютелька в тютельку», а такого не бывает, просчеты и непонятки есть всегда. Ему же требуется, чтобы дело было в идеальном состоянии, но такое удовольствие доставить ему опера могут редко, вот он и ноет: «В этом деле то не так, и это – тоже… Вы совсем не даете мне возможности как-то дожать и дотянуть до должного уровня!» Интересно, если опера должны все ему пережевать и в рот засунуть, то зачем тогда он сам существует? Он и в повседневной жизни такой же – неуживчивый и колючий… В 32 года – третий раз женат. Это о чем-то говорит?
Лейтенант Остроумов – совсем молодой, года два только следаком тянет, но кое-какой опыт уже скопил. Вообще мозговитый, способен опера понять, с ним можно договориться. Родители у него из какой-то там «элиты», прилично зарабатывают, так что особой необходимости в бабках у него нет, что делает его менее склонным к «фальсификатам» и прочему леваку. Цель у него куда благородней: сделать карьеру! Он ее и делает, для него несколько лет работы в райотделе – как практика, что-то вроде трамплина для будущего скачка «наверх». Свое дело знает, с товарищами ровен и дружелюбен, но по большому счету ему на всех плевать.
Старший лейтенант Сысуев – «фактовик», то есть все делает «по факту». Совершено преступление, отвертеться от возбуждения уголовного дела не удалось – возбуждает, оформляет какие-то первоначальные бумажки, в самых общих чертах дает операм поручение «установить и найти» преступников – и все, больше ни хрена не делает, даже и не думает на эту тему.
Допустим, повезло операм – нашли и схватили бандита. Тогда допросит его, а далее – спихнет все на какого-нибудь молоденького и еще не растерявшего юношеской старательности лейтенантика, а то и просто закроет дело при малейшей возможности, чтоб только не возиться… Не его это – трудиться кропотливо, стараться, из кожи лезть, лишь бы поскорее сбросить с себя лишнюю обузу на плечи других, а самому отойти в сторонку, позевывая. И еще – глуповат, многие моменты откровенно не понимает. А ведь вести следствие – это словно симфоническим оркестром дирижировать, надо слышать одновременно игру всех инструментов и координировать работу всех музыкантов. С простыми делами, не требующими долгого и трудоемкого расследования, он еще справляется, стоит же произойти чему-либо более многоходовому и сложному, на мордяхе сразу же появляется брезгливая гримаса: «Господи, как они все меня уже достали!» И начинает озираться по сторонам, в поисках простофили, способного взять на себя его работу.
Старший лейтенант Точилин – о, это личность по-своему незаурядная и оригинальная, хотя по конечным результатам его служебной деятельности этого и не скажешь. Был он редких в ментовском кругу «демократических убеждений», то есть жуткий правдолюб, правдоискатель и правдоборец. Есть такая специфическая порода людей: они прекрасно знают, чего хотят (а хотят они только доброго и прекрасного!), да вот только понятия не имеют, как добиться этого. Послушать такого (говорить они обычно мастаки) – хочется аплодировать обеими руками и воплощать его лозунги в действительность, но как соприкоснутся эти идеи с реальной действительностью – ну полный амбец! Ни хрена не получается и получиться не может, ибо наш мир вовсе не таков, каким мерещится он подобным «борцам со злом», мир – намного жестче, подлее и безмозглее, причем его нельзя изменить (многие пытались – и лишь обломали себе зубы, Христа – и вовсе распяли), к нему можно лишь приноровиться, находить во вселенском океане злобы свой островок персонального благополучия и добросовестно отбывать там отмеренный тебе жизнью срок.
Не знаю, как с таким «идеальным» устройством мозгов сумел попасть он на работу в милицию и даже дослужиться до старлейских звездочек. Может, был у него первоначально некий высокопоставленный покровитель, которому именно такой помощник понадобился для использования «втемную» его идеализма и сокрушительной энергии в одной их хитроумных комбинашек. Потом на одном из этапов покровитель тот куда-то испарился, а получивший первоначальный толчок в движении по служебной линии Точилин остался, смущая окружающих непривычными в данной среде речами и поступками.
Взяток он принципиально не брал, с уголовными делами не «химичил», физический и моральный пресс подследственных не санкционировал, в какие-либо тонкости не вникал, ни с кем и ни с чем не считался и в сложнейших случаях, требующих тонкой, поистине ювелирной работы вел себя как слон в посудной лавке. И при этом всё – по совести, по закону, по служебному долгу. «Так должно быть!», «Мы не имеем права поступать иначе!», «В этом – наша первейшая обязанность!» – его любимые фразы.
И при всех этих замашках «автоматчика демократии» юристом он был паршивым – чурался повседневной, черновой работы, там слегка недотягивал, тут немножко недоделывал, постоянно тянул со сроками следствия, служебные бумаженции не всегда оформлял вовремя, контакт с пострадавшими, свидетелями и подозреваемыми у него никак не налаживался, ибо плохо разбирался он в психологии живых, не «книжных» людей и пугал их своими риторическими декларациями. Короче, ухитрялся напороть косяка в самых что ни на есть вернейших уголовных делах.
Одним из его пунктиков был полнейший отказ от «специальных» приемов и методов работы с подследственными. Обвиняемого – не бить, не запугивать и не шантажировать, «наседок» к нему в камеру не подсаживать, издевательств сокамерников не допускать ни под каким видом. Такие способы борьбы с преступностью, видите ли, антизаконны и возмутительны! Ладно, допустим. Не хочешь совершать ничего незаконного – делай законное, но - делай же! Нам ведь результат нужен, надо довести до суда и приговора уже найденного и схваченного операми бандита – вот и содействуй! Ан нет, только языком чесал, юридически же дела вел неграмотно, с массой ляпов и пробелов, что и позволяло толковому адвокату от почти каждого подготовленного им к суду уголовного дела не оставить камня на камне.
Когда количество оправданных судом ввиду его недоработок бандитов только на моих глазах перевалило за полтора десятка, я задумался: почему же начальство терпит его? Другого при таком раскладе давно бы уж турнули, скажем, в школу милиции, учить новые кадры как следует работать. А потом понял я, что очень даже он полезен бывает при нашенских раскладах. Допустим, дали кому-то из начальства «на лапу» за развал дела, но лично «светиться» в данном вопросе и давить на подчиненных та руководящая шишка опасается, вот и доверяет следствие старшему лейтенанту Точилину, точно зная: он будет поступать в строгом соответствии с УПК и все похерит. Так и получается, что «честный- принципиальный» Точилин на деле выступает в роли дармового пособника взяточников и бандитов. Куда уж дальше?! На этом примере ясно видно, к чему приводят попытки сделать наш мир хотя бы чуточку справедливее и добрее. Лишь еще больше тонет он в дерьме, вот о чем я!
Капитан Емельянова – начальник следственного отдела. Очкастая кобра, дотошная и противная бабенка в постоянно меняющихся неряшливых париках. Встретишь ее в коридорах райотдела – ведет себя нормально, не спесивится, «хи-хи» да «ха-ха», всякие дамские ужимки и штучки-дрючки, но как до дела дойдет – буквально затрахивает нас до посинения, все ей не по нраву, постоянно требует что-то доделать и переделать, причем в кратчайшие сроки, и попробуй-ка в те сроки не уложиться! В принципе опера и следаки всегда живут как кошка с собакой, но итогом обычно становится разумный компромисс интересов, когда каждый перестает сваливать на каждого свою часть работы и делает в итоге именно то, за что ему платят зарплату. Емельянова же никаких компромиссов не признавала, упрется рогом: «Делайте, как я говорю!» – и точка.
Иногда и наш брат-опер упорет косячок, схалтурит или просто ошибется, другой бы следователь понял ситуацию и постарался как-то сгладить шероховатость, эта же мгновенно хватает трубку и звонит моему непосредственному начальнику, кляузничает на меня в полный голос, не стесняясь.
Она ведь в органах уж 18 лет пашет, с нынешними майорами и подполковниками пила водку еще в период их лейтенантства, так что все наши начальники ее не то чтобы сильно побаивались или уважали, но как бы считались с фактом ее ментовского долгожительства. Она была частицей их далекой молодости, а следовательно, лицом заведомо правым и критике не подлежащим. Так что за каждой ее кляузой реально следовали разносы и раздолбаи личного состава, тем – выговора, этим – неполное служебное соответствие, а таких-то и вовсе выперли. В общем, вредный человек!
Отдам ей должное: грамотный профессионал. Слишком только нервничала, суетилась беспричинно, вечно у нее какие-то крики с истериками, всевозможные конфликты, вопли разные…
Тут еще такая тонкость: у каждого из следаков в производстве находятся «дойные» дела, то есть такие, с которых можно снять лавэ в свой карман. И обычно желающий «схимичить» следак какой-то частью своей мзды делится с ведущими данное дело операми. Эта же хитрованка стремилась так все организовать, чтобы все необходимые ее подчистки и мухлежи в уголовном деле работающие с нею опера делали бесплатно и вслепую, якобы «так и надо в интересах дела!». Но мы ж все – профи, ядри твою мать, когда уголовное дело твоими руками успешно хоронят – оно ж заметно, как ни шифруй! Да мы и не против, помилуй бог! Но извините, мадам, воспитанные люди в таких случаях с операми за риск и усердие делятся! А не так, чтобы вначале втемную использовать, а потом, в случае проверки, голосить возмущенно: «Я ж вам совсем иное указывала, чего ж вы устроили такую возмутительную самодеятельность?» Пару раз подставленных ею таким образом оперов гнали со службы в шею, а она, чистенькая, оставалась как бы и ни при чем. Кому такое понравится?
Снимает сливки, где только возможно, ни с кем не делится, скулит постоянно: «Ой, опера все такие неопытные, такие непрофессиональные! Одна я только борюсь с преступностью железным карданом!»
Практически все следователи (исключения очень редки) занимаются подобным ловкачеством и гребут бабло с подследственных, но не за чужой же счет!
Не уважают опера Емельянову, если коротко. В лицо ей ругательств никто, понятно, не говорит, побаиваясь ее гадостей, но, если начинает она в очередной раз с нами крутить и давать явно левые поручения, киваем головой, обещаем все сделать и ни хрена не делаем, а потом со свистом в ушах отписываемся от ее жалоб, пусть хоть лопнет от злости!
Кстати, семейная жизнь у нее тоже наперекосяк. Кому охота иметь женой издерганно-орущую очкастую фурию?! Сменила нескольких мужей (от самого первого из них родила дочку, теперь уже взрослую, студентку, наверняка мечтающую поскорее выйти замуж и зажить отдельно от скандальной мамаши). Правда, с последним своим супругом каким-то образом общий язык она нащупала, живут уже вместе четвертый год, и все не разводится, что для нее совсем не характерно. Может, подкаблучник какой-то попался, о которого можно каждодневно вытирать ноги, а может, наоборот, этакий супер-пупер, который сумел ее прибрать к рукам и выдрессировать. Хотя я не могу себе представить, каким же образом ему бы это удалось?
