Владимир Куземко
Гимн операм
Со слов сотрудника уголовного розыска из украинского областого города, пожелавшего остаться безымянным
С чего начать? Пожалуй, с того, чем следовало бы заканчивать – с советов начинающему оперу, только что пришедшему на работу в угрозыск.
Эгей, желторотик!.. Первым делом забудь все, чему тебя учили в школе милиции и что без устали внушали создатели многочисленных «милицейских» фильмов, книжек и статей.
Не будет в твоей жизни романтики, мудрых и всезнающих начальников, благодарных мирных граждан и всей прочей лабуды, придуманной нанятыми и добровольными вралями.
Будет совсем другое – вонючие притоны, разложившиеся трупы в подвалах, руководящие долбоебы на каждом шагу, ежедневная и никому не нужная суетиловка, бесконечность допросов, пьянок, перекуров, совещаний-заседаний, туберкулезно харкающие и смрадно дышащие криминальные хари, исколотое, сгнивающее заживо наркоманье… грязь, кровь, слезы, боль и дерьмо. Много-много всяческого дерьма.
Если для тебя это неприемлемо и невыносимо, тотчас беги из угрозыска! А если хочешь остаться и работать долго и плодотворно, то выслушай мои наставления, выстраданные несколькими годами моей собственной, пусть и не очень долгой, но до предела насыщенной службы.
Ничему не удивляйся. Никому не верь на сто процентов. Опасайся – всех, в особенности тех, кто рядом с тобой и старается казаться надежным (Зачем старается? Что затевает против тебя?) Будь всегда начеку, но при этом – ничего не бойся. Страх губит раньше реальной опасности. Всегда будь сильнее собственного ужаса!
А главное – расстанься со своими иллюзиями и идеалами, со всем тем, что ранее составляло основу твоего мировоззрения. С чем ты в итоге останешься? А вот это уж зависит только от тебя.
Каждый идет своей дорогой. Кто-то пашет как зверь, сцепив зубы и не обращая внимания на то, как живут и работают остальные; у кого-то цель и смысл – побольше заработать; кому-то важнее самоутвердиться, прославиться, чем-либо удовлетворить тщеславие. В итоге у каждого есть шанс чего-либо добиться в жизни – денег, славы, власти…
Везде – свои плюсы и минусы. В угрозыске – то же самое. Поступая на работу в милицию, о существовании многих из минусов я даже и не подозревал.
Что я сейчас подсказал бы самому себе нескольколетней давности, только что пришедшему на работу в угрозыск?
Да ничего бы не подсказал. Себя надо делать самому, без подсказок и понуканий.
Иногда на допросах желающие меня задеть агрессивные сопляки кричат: «Сволочи! Чем вы отличаетесь от гестапо?!»
Я обычно не отвечаю (то есть отвечаю, конечно, но – не словами), однако и словесный ответ у меня имеется.
Он прост: ничем!
Да-да, ничем мы не отличаемся от гестапо, и пусть заткнутся возмущающиеся по этому поводу болтливые краснобаи, любители изящной словесности.
И немецкое гестапо, и наша милиция – это два государственных учреждения, сотрудники которых получают зарплату за исполнение поставленных перед ними задач и функций. Если в объективно существующих ныне условиях удается добиваться этого в рамках действующих законов и инструкций, то мы остаемся в этих рамках.
А нет – так нет!..
Каждое общество имеет такие правоохранительные органы, которых оно заслуживает. Что гестаповцы, что менты – все мы дети своего народа, частичка своей страны. Но в отличие от прочих мы – на виду. Наши недостатки и пороки слишком многих задевают.
Но служба что в политической полиции, что в милиции – это грязная и неприятная работа, которую, тем не менее, кто-то должен делать. Без нее обществу – никак. Без грязноватых и воняющих дерьмом ассенизаторов не будут исправно работать туалеты.
И не надо ставить нам в пример «демократический» Запад – там то же самое, но только закамуфлированнее. К тому же до нынешнего уровня правосознания и «гуманизма» они шли веками, пройдя через целые эпохи немыслимой жестокости.
На самом деле за этой тоненькой пленкой гуманистический заклинаний все – звери.
И я – зверь.
Часто твердят: «Я не люблю милицию!» Допустим.
Но какую именно милицию вы не любите – следствие? ОМОН? угрозыск? паспортистов? участковых? патрульных? Наверное, вы не всю милицию в целом имели в виду, а лишь некоторую ее часть. Но остальных тогда за что же вы поносите? За компанию?. Ну-ну…
А как прикажете: менять всю плохую милицию на какую-то иную, совершенно другую и хорошую? Может, вы против существования правоохранительных органов вообще? Но как же вам будет без них, наедине с еще большими плохишами-бандюганами?
Милиция – это люди. А люди – разные. Оттого и милиция разная. Но только оплевать ее, унизить, оскорбить тех, кто там работает и худо-бедно, но пытается служить интересам общества куда легче, чем увидеть, услышать и понять…
Слова «сыщик», «сыскарь» в угрозыске не привились – холодные, ничего сердцу не говорящие слова. «Мент» – лучше, но это слово относится ко всем сотрудникам милиции, так же, как и ругательные словечки «мусор» и «легавый».
«Опер» – хорошо, но нечетко. Оперативники есть во многих милицейских подразделениях: в бывшем ОБХСС, например, во внутренней безопасности, в инспекции по делам несовершеннолетних.
Лично мне нравится слово «розыскник». В нем и название структуры (уголовный розыск), и специфика деятельности (розыск преступников), и оттенок чего-то таинственного и привлекательного.
Розыскники – элита милиции, ее самая боеспособная (в войне с криминалом) часть. Далеко не каждый годится для работы в уголовке. Здесь опер весь день в бегах, в поисках и шевелении мозговыми извилинами. С раннего утра и до позднего вечера его окружают люди. Он постоянно реагирует на всякую случающуюся с ним хреновину. К нему со всех сторон стекается огромное количество всевозможной информации.
Положим, к любому из следователей она тоже стекается, но ему информация в принципе не нужна. То есть чтобы она стала нужной ему, ее еще предстоит закрепить юридически, обставить со всех сторон всевозможными бумажками. Далеко не всегда следак считает это нужным, и тогда информация попросту пропадает.
А оперенку-розыскнику «в хозяйстве» сгодится всё. Он ежедневно переваривает огромный массив информации, обширная часть которой даже и не касается преступности. Опер все время в курсе «всего», на острие жизни, созвучен ритму времени, глубинной сущности бытия.
Наша служба либо быстро раздавливает человека, за ненадобностью отбрасывая прочь, либо учит и воспитывает. Каждодневное нацеливание на конечный результат позитивно сказывается и в других, помимо милицейской, сферах деятельности. Розыскник всегда внутренне отмобилизован, в любую секунду готов сорваться с места и куда-то стремглав бежать, что-то делать, чем-то занять руки и голову. Он – в движении.
Рано или поздно любой из нас обучается выстраивать логическую цепочку действий для достижения поставленных целей, находить своеобразный алгоритм успеха – шаг за шагом, ход за ходом. Совсем как в шахматной игре, когда сильный игрок предвидит развитие ситуации на много ходов вперед.
Не случайно большинство милицейских начальников родом из угрозыска. Именно у этой ментовской категории мозги изощренней и дальновидней, характер жёстче и целеустремленней, связи в разнообразных кругах крепче и влиятельней. Слабаки в угро долго не держатся. Высокие темпы и жесточайшие требования выдерживают лишь сильные духом. Они конкурируют между собою, и в результате выживают и пробиваются наверх лишь сильнейшие, каждому из которых в умении выжить в экстремальных условиях равных нет.
Став начальником высокого ранга, опер не перестает быть розыскником. Такое уж устройство его тренированных мозгов – он должен постоянно вынюхивать, выслеживать, изобличать, настигать и одолевать в поединке.
У каждого из наших майоров и полковников осталась его личная, работающая только на него агентурная сеть, кропотливо сотканная им за предыдущее многолетнее оперство. И если ты, к примеру, уже замначальника горУВД, а к тебе приходит по делу давний сексот, и между делом сообщает некую информацию о совершенном в твоем городе преступлении, то что ж ты – положишь ее под сукно? Ни боже мой! Если это всего лишь вонючая кражонка, то, понятно, сам пачкаться не станешь и сольешь информацию в РОВД. Но если что-то серьезное, тем более мокруха, то не побрезгуешь и лично заняться, хотя по должности вроде бы и не положено… Но душа требует, понимаете?! В ладошках свербит желание того самого мокрушника самолично найти и повязать.
При этом опера – самые обыкновенные люди, со своими большими и маленькими недостатками и грешками. В этом смысле мы ни капельки не отличаемся ни от обывателей, ни от тех же преступников.
Каждый из нас в меру туповат, ленив и распутен. Тот – растяпа и мямля, этот – толков, но нет интереса к работе. Когда достанут до печенок начальственными попреками и оттрахают многократно во все дырки – он ишачит, но стоит на миг отпустить вожжи – начинает филонить и вместо дела придумывая всевозможные отмазки. И у третьего – какие-то свои тараканы в голове… и у десятого…
Но при всем при этом, если брать в целом, то под воздействием требований треклятого руководства и логики сложившихся вокруг нас обстоятельств, сутками и неделями напролет пашем мы как черти, выполняя в итоге такой объем работы, который при наличных силах и ресурсах в принципе выполнить невозможно.
Обыватели нас не любят, криминалы – ненавидят.
Собственное начальство плюет нам в души, интересуясь лишь конечным результатом, а не тем, ценой каких неимоверных усилий он был достигнут.
Газеты в нас плюются каждодневно, на телевидении мозоли уж на языках начесали рассказывать о ментовском садизме и дуболомстве.
Зарплата – мизер, да и ту не каждый месяц выплачивают. Здоровье – ни к черту, времени на семью – нет.
Взглянув на себя свежим взглядом со стороны, в ужас приходишь. Бежать из милиции скорехонько – вот единственный выход. Но бежать некуда, да и привык уж к своему ремеслу.
Когда-то, в далекие совковые времена, преступность в стране была в несколько раз меньше, зато прав и возможностей у милиции намного больше, и молодых оперков первые два-три года ни к чему серьезному в розыске вообще не допускали. Сиди в кабинетике, сочиняй всевозможные справки, да лишь изредка выезжай на задания с опытными зубрами, мотая все на ус и усваивая, как следует работать.
С тех пор в стране изменилось практически все! Бандитов – многократно больше, уличная преступность взросла как никогда, а воздействие милиции на общество свелось к минимуму. Раньше, к примеру, действовала статья об ответственности за тунеядство. Каждый обязан был работать, то есть являться членом какого-либо трудового коллектива. Человеку это способ зарабатывать на жизнь, а нам – средство контроля и воздействия на него. Случись что, попади он, скажем, нетрезвым в вытрезвитель или окажись замешанным в дебоше или мелкой краже – сразу пишем письмо на предприятие, в партком, местком или комитет комсомола, там его пропесочат на общем собрании, отрихтуют, лишат прогрессивки, а то и 13-й зарплаты, да потом еще и жена дома добавит, узнав, какую денежную сумму с него вычли. Если парень учится, в школу могли написать, в техникум, в институт. Если пенсионер уже, то в ЖЭК по месту жительства. И опять-таки: проработка в парткоме и на общем собрании, другие меры общественного воздействия.
Смешать с дерьмом любого милиция могла запросто, даже и не сажая в тюрьму. Люди это знали, и милиции побаивались. Не скажу, что любили и уважали, не любили и не уважали у нас милицию всегда. Но народ считался с нею как с реальной силой. Потому и сидело у нас в тюрьмах и «зонах» людей намного меньше, чем сейчас, зато жизнь была намного спокойнее.
А сейчас (эти строки написаны в 2000-м году) органы внутренних дел в затычке у государства. Ими затыкают все дыры и щели. Их, как пожарную команду, кидают на тушение всех огнеопасных проблем больного общества. Как и следовало ожидать, милиция не справляется. По этой причине ее обвиняют во всех смертных грехах, склоняют и шпыняют. Страха перед милицией в народной толще уже не осталось, уважение так и не пришло. Население стало трудноуправляемым, подтолкнуть его в нужный бок можно только силой, применение которой рождает озлобленность. Зло лишь порождает новое зло, и этот круг становится бесконечным.
Раньше менты знали: трогать нельзя только сынка какого-либо влиятельного папашки, партийного секретаря или подобного ему, с остальными – делай что хочешь (в определенных рамках, разумеется). Сейчас по-иному. Везде правят деньги, а они могут оказаться у любого. Тронешь вроде бы заурядного забулдыгу, а у него брат или сват с капиталом, наймет опытного адвоката, и все наши усилия кончатся хренотней.
Иногда такое зло берет! Не трогал же стервеца и пальцем, а он гундосит: «Ой, меня зверски избили опера, пытками вышибли показания…» Помня многократно проделываемое при подобном раскладе в прошлые времена, думаешь: «Мы ж его сейчас запросто прибьем за нагляк!»
А – ничего подобного. Приезжает в РОВД адвокатишко, этакий хитросощуренный дяденька с пузом и во-о-о-о-о-от такенным портфелем, начинает крутить… И в оконцовке оказывается, что стервец тот – чуть ли не взаправдашняя жертва ужасающих репрессий, чудом оставшаяся живым после многочасовых истязаний, ну а ты, опер, в лучшем случае – лохнувшийся педераст (так позднее, с глазу на глаз, после беседы с тем самым адвокатишкой, обзовет тебя шеф), в худшем же – преступник, еще и посадят аж бегом! Найти стрелочников и сбросить под откос – это у нас умеют.
Практически не осталось в уголовке прежних зубров. Кто-то, пробившись в начальники, сделался для рядовых оперов недоступным, основная же масса незаметно испарилась из органов.
Тот – спился, этот ушел на пенсию, того посадили («закрыть» любого из оперов всегда есть за что!), те – осели там, где меньше требуют и больше платят…
Оперской молодежи набираться уму-разуму практически не у кого. Учатся лишь на собственных ошибках, причем многие на этом сгорают. Из ста начинающих оперов в итоге получилось бы 60–80 хороших розыскников, а так – только двое-трое, да и то если им повезет…
Никто оперскую молодежь не жалеет, не учит, не бережет. Проработаешь в розыске лишь пару недель, и уже на тебя уже норовят скинуть расследование какого-нибудь мудреного гопа или мокрухи. Всем глубоко по барабану, способен ли ты с подобным делом справиться, не способен... «Обязан!» – и точка. У начальства это – единственный разговор.
Ничему не учат, однако конечный результат – дай! Не сумеешь, завалишь показатели раз, другой, третий – выгонят в два счета, с этим быстро, кадры не берегут и не лелеют. Начальство беспокоят лишь их собственные шкуры.
Ну а если я хоть как-нибудь, но стараюсь, тяну лямку с 6 утра и до 23 вечера, тогда – держат, «так и быть, работай покамест, паря!» Но при этом долбают всячески, требуют несусветное, жмут до упора…
Но если, несмотря на рутину и всеобщую глупость, начнет у меня что-нибудь получаться… Если сумею найти нужных людей и нащупать каналы воздействия на них… Если буду не только по притонам шляться и морды бить нарколыжному сброду, но и грамотно вербовать, расследовать, делать что-либо полезное, достигать нужное именно делу, а не бумаге и не моим начальникам… Вот тогда, может быть (я говорю: может быть!), тогда (когда-нибудь) почую в себе невысказанную гордость: «А ведь получается, елы-палы! А ведь кое-что уж выходит!»
Но это – исключительно моя личная победа. Жду ли я от своих отцов-командиров слов восхищения и благодарности?.. Хо! Понимаю прекрасно: хрен от них хорошего дождешься. Что моё – то лишь мне и интересно, начальство же колышется лишь двумя вещами: чтоб давал показатели на уровне и чтобы с ним не переругивался, когда оно, руководство, надумает в очередной раз тыкать мне свои ценные указания.
Розыскники в массе – народ дружный. В одиночку и бандитов не одолеешь, и от начальства не отобьешься. Есть множество ситуаций, когда лишь от твоего напарника зависит, будешь ли ты в оконцовке на коне, или же раздавлен тяжелым колесом. Никому не хочется под колесо, вот локоть о локоть с боевыми побратимами от судьбы-суки и отбиваемся!
Все мы - люди одного сорта, примерно одинакового профессионального уровня. Но у каждого – своя особинка, свои плюсы и минусы.
Один – психикой гибче, глубже понимает людей, все внутренние пружины и механизмы людского естества. Незаменим как агентурист и к любому подыщет ключик, свой специфический подход. И на допросах, когда надо разговорить нужного «клиента», ему равных нет.
Другой – внимателен к мелочам, подмечает все – особым образом примятый окурок «Примы» под стулом на притоне (а точно такой был найден на месте ограбления гражданки Клепкиной в прошлом месяце), слегка порозовевшие щеки хозяйки притона при вопросе о нынешнем месте работы ее родимого сыночка (значит, верна информация о том, что Вадик Стропалов устроился стриптизером в ночной клуб «Серая Шейка», контролируемый группировкой Вани Черного), еще множество других подробностей и деталей, которые легко ускользнут от внимания другого человека, им же замечены и правильно поняты…
У третьего – интуиция зверская! Бывает так: никаких зацепок, лишь что-то отдаленно маячит в тумане, этакий проблеск во мгле, заметить его невозможно – только почувствовать присутствие, вот он и чует, первым из всех, а уж затем и остальные, присмотревшись, тоже начинают что-то замечать.
Четвертый – упрямец. Уперся буром, вцепился как бульдог, и – держит, не отпускает до конца, в финале глядь: а ведь что-то начало вырисовываться!
Пятый – смелый до безумия, в угрозыске шибко отчаянные не нужны, это тебе не ОМОН, но иногда и здесь случаются острые ситуации, тогда есть за кого укрыться. Но если даже ничего особо рискового и не происходит, все равно приятно знать, что среди нас есть свой Рэмбо.
И так живём – по-братски, друг на друга начальству не стучим, спины коллег – прикрываем, про подлянку товарищу – и думать не моги.
Конфликты? Бывает, где ж без них, но несерьезные, без долгих обид, злопамятства и двурушничества. Скажем, у меня – своя «территория», а у опера Игорька – своя. Он норовит какой-нибудь матерьяльчик по уличному гоп-стопу спихнуть на мою «землю» (одна половина улицы «его», вторая «моя», есть возможности для закулисных маневров), ну а я, естественно, пытаюсь закрутить в обратную сторону. Но это и не конфликт даже, а так… легкая разминка ума и характеров!..
Во всем мы примерно одинаковы – даже в доходах. (В смысле все – практически нищие!) Порою из школы милиции придет какой-нибудь новоиспеченный лейтенантик, носик кверху, ездит на подержаном папином «рено», строит из себя крутояра, хотя в работе пока что – фраер.
Проходит время, обкатается новичок в конкретных условиях, и если не испарится быстро в неведомом направлении, то приспособится к реалиям, приноровится, притрется. Сперва с «рено» как-то незаметно пересядет на трамвай, а там – бумажник в его кармане начнет съеживаться в объемах и достоинстве ассигнаций…
Иначе – не получается. Иначе – нельзя. Смотреться белой вороной в «серо-чёрном» оперском коллективе – значит, становиться всеми не любимым одиночкой.
А таким у нас ходу нет!
