Станислав Маркелов

Европейская сказка в реальности российских колоний

В нашей стране со времен Советского Союза очень любили рамочные и рекомендательные нормы. Их можно было декларировать на каждом собрании и на каждой трибуне, на деле руководствуясь вполне конкретными ведомственными инструкциями, имевшими в реальности силу большую, чем любая Конституция. В этом плане Европейские пенитенциарные правила, принятые как приложение к Рекомендации, были бы идеальны для российского чиновника от тюремного ведомства, если бы не одно существенное "но": эти правила не включали бы нормы слишком конкретные для простой отсылки к ним как к неким абстрактным символам.

Колония и тюрьма, действительно, слишком реальное место, чтобы ограничиваться общими гуманными посылами. Поскольку конкретные нормы поведения и пребывания заключенных не закрепляются, то эти правила устанавливаются на местах, иначе говоря, местный держиморда, злой на то, что без всякой вины должен отбывать свой срок в далекой от центра колонии, пусть даже в качестве ее начальника, срывает свою злость на заключенных, как на самом доступном доказательстве его жизненной неудачи. И крик "запорю!" разносится над зоной точно по Салтыкову-Щедрину.

Представляю, какими глазами будут смотреть тюремные "хозяева" на эти Европейские правила, если их текст когда-нибудь до них дойдет. Впрочем, в этом я сильно сомневаюсь, хотя не буду впадать в излишнее критиканство - по сравнению с 90-ми годами до мест отбывания наказания и содержания заключенных уже стало доходить кое-что, позволяющее выполнять один из блоков вышеназванных правил. Я имею в виду материальное обеспечение, наконец появившееся в большинстве колоний и тюрем, что при всем воровстве позволило сократить число "голодных" зон и в ряде случаев прекратить пытку недоеданием и нищетой. Очень бы хотелось, чтобы через несколько лет мне бы удалось заменить слово "в большинстве" на "повсеместно", но до этого еще очень далеко.

Пока, улучшив положение по одному из критериев Европейских пенитенциарных правил, мы резко ухудшили ситуацию в другом, а именно в обеспечении прав заключенных в местах их пребывания. Ссылка руководства исправительного ведомства на борьбу с воровскими порядками вряд ли здесь приемлема, так как с воровскими "законами" боролись и раньше, при советской власти. Я слабо себе представляю, что запуск в "хаты" ОМОНа, громящего все вокруг, сильно осложнит положение воров в преступной иерархии. Скорее наоборот, пусть не явно, но оттого более сильно зеки сплотятся в противостоянии администрации.

Тут мы подходим к различиям между российской исправительной системой и западными пенитенциарными принципами, закрепленными в Европейских правилах. Говоря о том, что нормы пребывания заключенных не терпят абстракции, я не упомянул о самом главном обобщении, лежащем в основе любой исправительной системы: для чего мы лишаем граждан, преступивших закон, свободы?

Российская система исполнения наказания не менялась, несмотря на все политические катаклизмы, ни сейчас, ни в советские времена. Она была исправительной, значит, преступника надо исправлять, делать из него добропорядочного гражданина. Какой-либо вопрос о человеческом достоинстве при этом даже не ставился, так как он противоречил всей исправительной модели.

Совершенно иное отношение к цели наказания, связанного с лишением свободы, сложилось в европейских (в первую очередь в западноевропейских) странах. После Второй мировой войны окончательно установилась нормативно-охранительная система, которая ставит охрану норм закона в основу всех правовых отношений. Соответственно, задача наказания - не переделать преступника, а создать условия, когда продолжение преступной деятельности невозможно (при изоляции) и максимально затруднено (по выходе бывшего заключенного из мест отбывания наказания). Сам человек при этом остается фигурой неприкосновенной, и во главу угла исправительной системы ставится понятие человеческого достоинства.

Европейские пенитенциарные правила явились, по сути, квинтэссенцией этого положения, прямо зафиксировав, что "при исполнении наказаний, предусматривающих лишение свободы, и обращении с заключенными следует учитывать требования безопасности, порядка и дисциплины при одновременном обеспечении таких условий содержания, которые не ущемляли бы достоинство человека и предоставляли возможность включения в полезные занятия и проведения для заключенных соответствующих программ с целью их подготовки к возвращению в общество" [Из Преамбулы Европейский пенитенциарных правил]. "Помимо правил, применимых ко всем заключенным, режим для осужденных заключенных должен быть направлен на то, чтобы они вели ответственный образ жизни без совершения преступлений. Заключение с лишением свободы само по себе является наказанием, и поэтому режим для осужденных заключенных не должен усугублять страдания, связанные с заключением" [Европейские пенитенциарные правила, п.п. 1, 2 ст. 102]. Исходя из этого принципа, менять заключенного, "перековывать" его уже не нужно. Тюремного заключения вполне достаточно.

В современной России, ужесточив режим содержания, мы отходим от данного принципа, используя трудности пребывания в тюрьме именно как механизм слома натуры и характера заключенного. В каком-то смысле представление о необходимости ломать заключенного пошло от педагогических приемов А.С. Макаренко, организовавшего свою знаменитую трудовую коммуну из малолетних преступников. Только Макаренко действовал путем убеждения и коллективного примера, а современные работники исправительных учреждений - путем личного насилия и коллективных пыточных условий содержания.

Не имея здесь возможности рассматривать каждый пункт Европейских рекомендаций, нам следует обратить внимание еще на одно положение: "Ни один заключенный в пенитенциарном учреждении не должен наниматься на работу или наделяться полномочиями, связанными с обеспечением дисциплинарного режима" [Европейские пенитенциарные правила, п. 62].

Самым распространенным способом нажима на заключенных в российских колониях сегодня является фактическое принуждение зеков к участию в "группах поддержания порядка", "дисциплинарных кружках" и прочих структурах внутри исправительного учреждения, прямо направленных на оказание дисциплинарного воздействия на его контингент. Под это воздействие попадают как заключенные, вписанные в подобные структуры, так и остальные зеки, поскольку такие организации объективно создаются именно против них. Это не первая попытка раскола зэковского сообщества в российско-советской истории - самой знаменитой и кровавой из них была "сучья война" второй половины сороковых годов прошлого века. Можно крайне отрицательно относиться к уголовным зэковским правилам, но если администрация использует, тем более насильственно, заключенных, значит, сама она не справляется с поддержанием порядка. Применение вышеприведенной рекомендации в корне поменяет всю российскую систему контроля над положением в колониях, если только она хоть когда-нибудь будет использована на практике.

Правда, в предыдущих Европейских правилах имелась существенная оговорка: "данное правило, однако, не является препятствием для осуществления мероприятий... и участия в деятельности социального, образовательного и спортивного характера" [Европейские пенитенциарные правила, прежняя редакция, п. 34.2]. Во что подобные мероприятия могут вылиться в российских условиях, и говорить не стоит.

Авторы изменений Европейских правил, очевидно, учли практику создания подобной показухи и уже отделяют спортивные, образовательные и прочие мероприятия от взаимодействия с администрацией. Однако они тут же создали новую возможность для нажима на заключенных. "В качестве неотъемлемого элемента общего режима для осужденных заключенных должна предусматриваться система увольнительных из пенитенциарного учреждения. Заключенные, согласившиеся на такую систему, могут быть задействованы в программе восстановления справедливости и заглаживания своей вины за совершенные преступления" [Европейские пенитенциарные правила, п.п. 6, 7.]. Институт увольнительных, сам по себе полезный, может оказаться мощным рычагом воздействия в руках администрации.

Есть еще одна проблема, которая часто служит аргументом для руководства исправительных учреждений, когда они говорят о том, что улучшить материальное положение заключенных невозможно. Стоит практикующим юристам прийти с нормами Европейских правил к начальникам тюрем и колоний, они начнут рассказывать об отсутствии средств, недофинансировании, а в колониях еще вспомнят, что там вольным живется не лучше. Хорошо бы при этом знать реальный уровень дохода лагерных и тюремных начальников, а также коммерческую целесообразность привлечения тех или иных фирм, обеспечивающих жизнь заключенных. Вполне вероятно, что уворованное как раз обеспечило бы тот минимум, которого требуют Европейские пенитенциарные правила.

Может сложиться впечатление, что я выступаю апологетом западноевропейской исправительной системы и предлагаю ее скопировать у нас, используя Европейские правила в качестве тарана.

Это не так. В нашем обществе сложился миф о том, что европейские тюрьмы похожи на санаторий, куда уставшие от закона граждане приходят отдохнуть и набраться свежих сил. Западноевропейская система права исходит из нормативистского понимания закона, и любая попытка его игнорировать карается жестко и чисто механически, как на фордовском конвейере. Тюрьма в этом плане выполняет узловую роль и делает это безукоризненно и крайне жестко.

Приведу конкретный пример: известное дело Шлёнова, арестованного в Швеции и обвиненного в нападении на полицейского. По его рассказу, простыни в камере действительно накрахмалены, чистота безукоризненная? и персонал обращается исключительно вежливо, разумеется, никакого физического насилия, и, чтобы вы окончательно поверили в рай на земле, - кормят заключенных клубникой со сливками. Дальше рай кончается. Каждый день ровно с 9.00 до 18.00 следователи твердили ему о его преступлении, и под конец он был готов признаться в чем угодно. Следователи менялись каждые 20-30 минут. И четко объяснили, что подобное приятное общение будет продолжаться ближайшие десять лет точно. Наконец, через месяц пришла справка, что в момент преступления он находился в Финляндии и напасть на шведского полицейского никак не мог. Из скандинавского "тюремного рая" Шлёнов вышел с острой потребностью в психологической (или психиатрической) помощи и воплем: "Все что угодно, только не шведская тюрьма!". А Европейские пенитенциарные правила не были нарушены.

Российские заключенные за длительное время противостояния карательной системе выработали неформальный механизм взаимоподдержки и солидарности. Эта система существует на разных уровнях, объединяет как блатных воров, так и простых "мужиков", использует любые лазейки в тюремных правилах, продолжает коррумпировать исправительную систему. Как только наши оказавшиеся на Западе соотечественники предпринимают попытки привнести этот механизм в западноевропейские тюрьмы, их беспощадно выкорчевывают. Причем - никаких ОМОНов, "дисциплинарных кружков" и прочих доморощенных ноу-хау. Просто в систему законодательно определенных правил поведения в западной Европе четко вписаны не только заключенные, но и персонал исправительного учреждения.

Но любой ад рано или поздно заканчивается, и заключенный доходит до ворот освобождения. К сожалению, в этом плане Европейские правила отошли от норм, закрепляющих - хотя бы как рекомендации - четкие социальные гарантии освобожденному, и вернулись к слабо реализуемым абстрактным посылам.

Возьмите хотя бы тот пункт Европейских пенитенциарных правил в прежней редакции, который грел душу возможностью осуществления когда-нибудь в будущем. Процитирую его полностью: "принимаются меры для того, чтобы при необходимости снабдить освобождаемых заключенных соответствующими документами и удостоверениями личности и помочь им найти подходящее жилье и работу. Они также обеспечиваются средствами существования на период, непосредственно следующий за освобождением, подходящей одеждой, отвечающей условиями климата и времени года, и достаточной суммой денег, чтобы прибыть к месту следования" [Европейские пенитенциарные правила, прежняя редакция, п. 89.2].

Теперь данное положение выглядит следующим образом: "заблаговременно до их освобождения осужденным заключенным должно оказываться содействие в виде процедур и специальных программ, обеспечивающих переход от жизни в пенитенциарном учреждении к законопослушной жизни в обществе" [Европейские пенитенциарные правила, п. 1 ст. 107].

Но все же новая редакция Европейских правил подтверждает стандарты предыдущих и, следовательно, их можно использовать и в настоящее время.

Принято считать, что освобождение из зоны - это начало дороги к новому приговору. Оставляя вчерашнего зека в социально пораженном статусе, мы готовим завтрашнего преступника. Вышедшие из колонии бичи говорят: "На зоне есть определенность". Лишая человека минимальных стартовых условий, мы не оставляем ему выбора и фактически принуждаем к совершению нового преступления. Тем более что он умеет создавать видимость расставания с собственным достоинством вольного человека и использовать любые лазейки для противостояния администрации. При таких обстоятельствах провозглашенная Европейскими правилами цель для заключенного - "восстановить свое место в обществе и, в частности, вернуться к семейной жизни и устроиться на работу" - напоминает красивый лозунг из коммунистической сказки.

А может быть, применение этих Правил на практике все-таки позволит нам хоть чуть-чуть приблизиться к такой исправительной сказке?

Тем более, что данные Правила являются обязательными для стран-членов Совета Европы, хотя и содержат в своем именовании слово "рекомендация". И к тому же в этих обязательных Правилах точно указано, что "содержание заключенных в условиях, ущемляющих их права человека, не может быть оправдано нехваткой ресурсов" [Европейские пенитенциарные правила, ст. 4].