Наталия Малыхина

Искалеченные души

У Замятина главный герой антиутопии "Мы" совершенно спокойно смотрит, как пытают удушением, а затем казнят еще совсем недавно любимую им женщину. Его любовь и способность мучиться страданием другого исчезли после маленькой операции по "удалению фантазии". У нас всех тоже что-то произошло с фантазией, с воображением, умением чувствовать боль другого, ставить себя на его место. И не только. Недоступными нашему разуму оказались и простейшие логические операции: если соседа пытали в нашем отделении милиции, то это может случиться и со мной.

Казалось бы, само слово "пытки" должно вызывать ужас, отвращение и как следствие - немедленную реакцию всех и каждого. Но, видимо, еще больший ужас вызывает вся система власти в стране, которая подписала Конвенцию ООН против пыток и не делает никаких реальных шагов для их искоренения. А между тем в международном праве оговорено, что два запрета не подлежат ограничению ни при каких обстоятельствах - "запрет рабства" и "запрет пыток и других видов унижающего и жестокого обращения и наказания". Говоря проще, мы оказались в привычной ситуации: между декларациями и реальностью нет никакой связи. Опыт тут богатый: от потемкинских деревень до сталинской, брежневской и ельцинской конституции. Тотальное вранье оказалось единственно приемлемым вариантом сосуществования власти и ей подвластных на одной территории.

Такое положение, по сути, возможно только при оккупационном или тоталитарном режиме, когда все - под каким бы словесным соусом это ни происходило - прекрасно понимают, что население (так предпочитают именовать нас чиновники) и власть не связаны между собой общими целями, задачами и взаимной ответственностью. Все прекрасно понимают, что только страх, причем обеих сторон, удерживает status quo. И избыточность насилия со стороны власти свидетельствует о том, что власть не чувствует себя ни легитимной, ни прочной и потому превыше всего ставит круговую поруку. Население терпит избыточность насилия потому, что от страха утратило чувствительность к насилию, осуществляемому над другим, утратило способность возмущаться бесчеловечностью. Лишь эмоциональной тупостью (это термин, а не ругательство) можно объяснить, что истязания абсолютно беспомощного, лишенного возможности защищаться человека не вызывают бурного, спонтанного протеста. А эмоциональная тупость проистекает, наверное, не только из страха каждого конкретного человека, но и из многовекового опыта насилия. У нас не было времени для того, чтобы критически существенная часть населения прониклась ощущением того, что "все люди рождаются свободными и равными в своих правах и достоинстве".

До XIX века пытки были узаконенной частью судебного дознания, они регламентировались определенными правилами, но главное - их исполнял палач, фигура в обществе отверженная, окруженная и страхом, и презрением одновременно. Якшаться с ними люди не желали. Теперь власть передает господство над телом человека самому низшему своему звену - оперативным работникам. Но это - многие тысячи палачей, которые не только ходят по улицам рядом с нами, но и по совместительству призваны охранять нас от насилия. И для них самих это шизофреногенная ситуация, и для нас - тоже. И потому мы, разумеется, стараемся максимально ограничить свои контакты с правоохранительными органами.

И не надо демагогии насчет того, что мы якобы нанимаем их. Нет, нанимают их начальники, начальников нанимают начальники рангом повыше и так далее. И делают оперативные работники то, что требует наниматель. Нанимателю пониже нужна раскрываемость, премии и награды, а главным нанимателям - атмосфера страха перед ними. И при чем здесь истина, которую вроде бы должно выяснить следствие и суд, при чем здесь справедливость... Ведь известно же, что пытают и тех, кто признался в совершенном им преступлении, с тем чтобы заставить его взять на себя нераскрытые преступления. И раскрываемость у нас очень высока - 70% по сравнению с 45-50% в странах Западной Европы. Вряд ли они там сильно глупее наших милиционеров, но с законом им все-таки приходится считаться. И никто, наверное, не возьмется сказать, какой у нас процент осужденных сидит "за дело" и по справедливости, а кто осужден потому, что так надо было власти, и даже не потому, что он просто лично ей не угоден, а потому, что постоянно воспроизводимая атмосфера страха воспроизводит и власть, которая держится страхом.

Говорят, что ситуация может улучшиться, если отнять у прокуратуры надзорные функции и создать специальный орган, у которого не будет причин покрывать преступления, совершаемые в отделениях милиции, СИЗО, колониях. Увы, не верю. Не верю, ведь и это учреждение будет принадлежать к властным структурам и наверняка органично в них впишется, как вписываются в них суды. Гражданский контроль? При нашей-то слабости всего гражданского... При такой укрепленной "вертикали"...

Кстати, я написала "преступления", но даже Уполномоченный по правам человека называет это "нарушением законности"... Опять словесно-дымовая завеса, к которой прибегают все: по свидетельствам жертв пыток, начальники оперативников, заглядывая к ним в кабинет в то время, когда там пытают, интересуются успехами и предлагают подчиненным продолжать "работать" или "беседовать". Очень удобный способ - не называть вещи своими именами. Этот сорт вранья отнимает у означаемого означающее, выводит из оборота смысл происходящего, предоставляет возможность всем, кому это выгодно, необходимо и просто комфортно, не признаваться самому себе в том, что происходит на самом деле.

То есть не чувствовать себя преступником или свидетелем преступления, обходиться без чувства вины, без током бьющего ощущения чужой боли и страдания, а значит, и без естественного желания положить конец этому страданию.

И самое печальное, что это варварство, которое официально было запрещено в России в 1801 году, видоизменяясь, переходя из одного ведомства в другое, незаметно разъедает "культурный слой" тех, кто вроде бы ни сном, ни духом к нему не причастен. Человек не может не адаптироваться к той атмосфере, которой дышит. Мы даже представить себе не можем, какими мы были бы - и внутренне, и даже внешне, - если бы в милиции не пытали, суды судили только по закону и людей не убивали на бесконечной войне.

На уровне обычной морали, спокойно смотреть, как бьют ногами беспомощного человека, считается абсолютно недопустимым. А мы - допускали, допускаем и будем допускать еще невесть как долго. И причина этому одна - искалеченные бесконечным терпением, страхом и покорностью души. И нашим властям не надо тратить силы и время на "маленькие операции" на мозге, чтобы мы перестали чувствовать, нам это передается с генами обоих родителей. Но ведь не может же быть, чтобы в нас не осталось хоть немного когда-то заложенного природой здоровья, чтобы испытать ужас не перед обезумевшей властью, а перед самим собой, и - измениться, а значит, изменить это подобие жизни так, чтобы оно стало жизнью настоящей, с истинным чувством человеческого достоинства, в которой несчастье и смерть неизбежны, но подлость будет уделом подлецов, а не системой управления общества.