Нильс Кристи

Приемлемое количество преступления

Н. Кристи - криминолог с мировым именем, профессор юридического факультета университета Осло. На русский язык переведены его книги "Пределы наказания" (1985), "По ту сторону одиночества" (1993), "Борьба с преступностью как индустрия" (2001), "Плотность общества" (2001), а также ряд статей, докладов, интервью.

Публикуется фрагмент из книги Н. Кристи "Достаточное количество преступления", готовящейся к изданию в России. Продолжение в следующем номере.

Преступления не существует

Многие исследователи на протяжении почти всей их жизни вновь и вновь возвращаются к одной и той же теме. Для меня такая центральная тема - значение самого термина "преступление". Что же это за явление? Прискорбные деяния существуют, но существует ли преступление? Что мы имеем в виду, произнося это слово, и при каких обстоятельствах мы его произносим? <...>

Всякая концепция порождает определенные последствия. В течение ряда лет я следил за развитием пенитенциарной системы в современных индустриальных странах. Между разными странами существуют огромные различия, и со временем в каждой отдельно взятой стране также происходят значительные перемены. Как это понимать? Численность тюремного населения часто рассматривают как отражение криминогенной ситуации в той или иной стране. Но если так сложно определить саму природу преступления, чем же тогда объяснить разницу в количестве заключенных? Возможно, саму эту проблему можно использовать как объяснение. Коль скоро преступление не является четко определенной категорией, концепция преступления всегда так или иначе удачно соответствует целям социального контроля. Это как губка. Термин может впитывать в себя массу разных деяний - равно как и людей - при благоприятных внешних обстоятельствах. Но можно также и сжимать значение термина, если это выгодно тем, кто держит в своей руке эту губку. При таком понимании проблемы возникает масса новых вопросов. Открывается возможность для дискуссии о том, что такое достаточное количество преступления.

Есть много деяний, которые можно считать преступлениями, а можно и не считать таковыми. Преступление - понятие, с которым обращаются очень вольно. Необходимо осмыслить особенности его употребления внутри разных систем, и через это понимание получить возможность оценки использования этого понятия и намерений тех, кто его использует. <...>

* * *

В Норвегии нас четыре с половиной миллиона человек. В 1955 году на основании полицейских отчетов были получены первые статистические данные¹ о преступности в стране. Цифры оказались шокирующие: за год было зарегистрировано около 30 000 преступлений. В 2002 году эта цифра выросла до 320 000. А число лиц, связанных с совершением этих преступлений, возросло с 8000 до 30 000. Количество осужденных увеличилось с 5000 до 20 000, а тюремное население удвоилось по сравнению с периодом после Второй мировой войны, когда численность заключенных была минимальной.

Но означает ли это, что уровень преступности в стране вырос?

Я не знаю! А самое главное: никогда и не узнаю!

История Ромео и Джульетты

По сообщениям стокгольмских газет, некий мужчина опоил свою жену снотворным, после чего умертвил ее путем удушения. Затем он написал в полицию заявление, в котором сообщил о содеянном и о своих дальнейших действиях. Он собирался сесть на паром до Финляндии, привязать к себе тяжелые камни и спрыгнуть в море. Письмо попало в полицию два дня спустя. Полицейские обнаружили дверь в квартиру незапертой, как и было сказано в том письме. Они также нашли задушенную жену, как он и писал. В соответствии со старинным обычаем, труп был обмыт, лицо усопшей накрыто белой простыней. Ей было 86, ему 78. Она страдала болезнью Альцгеймера. Он долгое время ухаживал за ней, но теперь ее должны были забрать в приют. По словам семейного врача, эти старики были очень близки. Как сообщила полиция, мужчину объявили в розыск по подозрению в совершении предумышленного убийства...

Кому-то эта история покажется трагедией Ромео и Джульетты. Кому-то - обычным убийством. Позвольте мне показать, чем могут быть продиктованы столь взаимоисключающие интерпретации, на примере ряда казусов, в которых центральная власть обнаружила свое полное бессилие.

Два эпизода военного времени

Ральф Дарендорф начинает свою Хамлинскую лекцию "Закон и порядок" впечатляющим описанием падения Берлина в апреле 1945 года:

"И вдруг стало понятно, что в городе не осталось никого из представителей власти, то есть вообще никакой власти не стало".

Все магазины в городе были брошены. Дарендорф вспоминает:

"У меня до сих пор стоят дома пять тонких томиков романтической поэзии, которые я тогда приобрел. Что значит приобрел? Все тащили чемоданы и мешки, набитые ворованными вещами. Что значит ворованными? Вероятно, правильнее будет сказать: найденными. Потому что тогда даже слово "ворованный" утратило свой смысл".

Но, разумеется, долго это не могло продолжаться:

"Пьянящий и ужасающий миг безграничного беззакония был ничем иным, как минутной передышкой между двумя режимами, чье тяжелое дыхание одинаково ощущали на своих спинах их подданные. Но точно пугающий экстаз революций, это мгновение быстро прошло. И в тот момент, когда вчерашний абсолютный закон превращался в завтрашнее абсолютное бесправие - а вчерашнее бесправие в завтрашний закон, - настал короткий период беззакония, всего на несколько дней, не больше, за которым последовали недели, когда оба лагеря сначала разрушали, а затем воссоздавали нормы жизни".

У меня несколько иные воспоминания о капитуляции столицы. Я помню Осло пятью годами раньше. Ночью 9 апреля 1940 года непрестанно выли сирены воздушной тревоги, предупреждавшие жителей об авианалете. Я все еще помню чувство облегчения: ну вот, теперь у отца не будет времени поднимать скандал по поводу того ужасного письма, которое я ему не отдал и которое так и осталось лежать в моем кармане, - письмо, как я подозревал, извещавшее родителей о моих неуспехах в немецком языке. А потом я узнал отличную новость: школу закрыли - и надолго! По дороге домой я вдруг получил неожиданную возможность воспользоваться своим никудышным немецким. Возле меня остановилась машина, и два немецких офицера вежливо спросили у меня, как проехать на нужную им улицу. Я столь же вежливо им объяснил.

Лишь спустя несколько месяцев я усвоил урок: никогда не отвечать на вопросы оккупантов, кроме тех случаев, когда их можно направить по ложному маршруту. Также мне потребовалось время, чтобы уяснить, и не только разумом, что кража у врага - это не кража. И понять, также скорее интуитивно, что один из самых популярных в нашем районе молодежных лидеров являлся членом партии Квислинга, и посему с ним не следовало ни разговаривать, ни даже здороваться при встрече. Вот только боюсь, что мне это никогда не удавалось. Должно быть, это его я видел пять лет спустя, в день освобождения, примерно в то же время, когда Дарендорф находился в Берлине. Помню, я увидел вдалеке человека, со всех ног бегущего в сторону леса, в то время как все мы, не согрешившие, спешили к центру города встречать героев, освобожденных из тюрьмы.

Мне как-то не по душе Берлин, описанный Дарендорфом. В его картинке беззаконие - это исключение из правил, это несколько незабываемых дней, когда старые правила перестали действовать. А потом появились новые правила, спущенные сверху - как и те, прежние, переданные по наследству от одного режима к другому. Это картина общества, в котором люди контролируются сверху силой, как и в том военном лагере, который Фуко изображает как прототип дисциплинарного порядка. Строго управляемый паноптикум.

Мой детский опыт, как и вообще весь мой жизненный опыт, свидетельствует о том, что нормы жизни формируются, переформируются и существуют в долгом и сложном процессе взаимодействия. Другими словами, норм нет, они становятся. <...>

Можно еще на шаг удалиться от концепции преступления и сказать следующее: нашей отправной точкой должны стать деяния. Тогда следующим шагом станет выяснение, какого рода деяния считаются дурными. После чего можно приступить к анализу деяний, считающихся дурными, - выстроить классификацию, в которой фигурируют такие категории, как возмущение, неприязнь, отвращение, грех, и только потом - и то лишь как один из ряда возможных вариантов - преступление. Когда преступление стоит последним номером в длинном ряду, легче задаваться аналитическими вопросами, например: каковы социальные условия для деяний, называемых преступлениями?

Преступление не существует. Существуют лишь деяния, причем в разных социальных системах деяниям зачастую придают разное значение². Деяния и придаваемое им значение - это исходные данные. Наша цель - проследить судьбу деяний в условиях множественности значений. В особенности понять, каковы социальные условия, которые способствуют или препятствуют пониманию неких деяний как преступлений. <...>

Пример из мирной жизни

Но то была война. Кто-то скажет, что в мирных условиях нормы куда более стабильны. Деяния, которые считаются преступлениями, имеют более солидное основание. Но я в этом не уверен. Давайте обратимся к мирной Скандинавии. <...>

Описываемые ниже события³ произошли в парке, окруженном жилыми домами. Июнь на севере Европы - это месяц света, солнца, лета. Воскресное утро, "церковное время" - это старинный термин для обозначения самых тихих часов недели. На балконах с видом на парк сидят люди, завтракают, читают или просто отдыхают.

В парке появляется мужчина. Он несет несколько пластиковых пакетов и садится с ними на скамейку. В пакетах бутылки пива. Он откупоривает одну, две, еще несколько, беседует заводит беседу сам с собой, потом заговаривает с окружившими его детишками. Он что-то рассказывает и поет, на потеху своим слушателям.

Потом мужчина встает, идет к кустам и расстегивает ширинку. Кто-то из ребятишек увязывается за ним.

Теперь нам понадобится два жилых дома, а не один, чтобы донести наш аргумент: два дома у парка выглядят совершенно одинаково, они построены по одному и тому же архитектурному проекту. Но их истории не одинаковы. Один дом был выстроен профессиональной строительной компанией. Жильцы въехали в новостройку на все готовое: их ожидали двери с врезанными замками, бесшумный лифт, ведущий прямо в подземный гараж. Давайте назовем его "Идеальным Домом". У второго дома история куда более беспокойная. Подрядчик обанкротился, и финансирование строительства прекратилось до того, как была завершена отделка. Лифт не работает, двери стоят без замков, кухонная техника не установлена - в общем, ситуация отчаянная. А будущие жильцы, которые заранее внесли полную оплату, были вынуждены устранять самые вопиющие недоделки: совместными усилиями они установили двери, отремонтировали потолки и полы, заасфальтировали дорожки вокруг дома и создали жилищный комитет для привлечения строительной компании к суду. Назовем это здание "Неблагополучным Домом".

А теперь вернемся к мужчине в парке.

Мужчина стоит за кустами в окружении ребятни и расстегивает ширинку - эта ситуация открыта для самых разнообразных интерпретаций. Для обитателей "Неблагополучного Дома" ситуация ясна как белый день. Мужчина в кустах - это Петер, сын Анны. В детстве с ним произошел несчастный случай, и с тех пор он стал вести себя немного странно, хотя по натуре он добрейший малый, который и мухи не обидит. Когда он напивается, надо просто позвонить кому-то из его близких, чтобы за ним пришли и забрали домой. Для жителей "Идеального Дома" ситуация совсем иная. Этого парня никто не знает. Незнакомый мужчина стоит в окружении детей. Он показывает им свой пенис. Благопристойные обитатели покидают свои балконы и бегут звонить в полицию. Регистрируется случай развратных действий в присутствии несовершеннолетних, а возможно, предотвращено преступление на сексуальной почве...

А что им еще оставалось делать, этим добрым жителям "Идеального Дома", изувеченным современным бытовым комфортом? Их строительная компания не обанкротилась. Они не были вынуждены предпринимать со своими соседями какие-то совместные действия. Они не были вынуждены одалживать друг у друга молотки и дрели и присматривать за соседскими детьми, пока их родители утрамбовывали асфальт на дорожках перед домом, они не встречались на бесчисленных собраниях жилищного комитета и не обсуждали свои финансовые проблемы. Они не были вынуждены перезнакомиться друг с другом, наладить тесные контакты взаимопомощи и обмена информацией. Поэтому сведения о семье Анны и ее сыне Петере и не могли стать достоянием всех жильцов - как это произошло в "Неблагополучном Доме". У жителей "Идеального Дома" как добропорядочных граждан остался один-единственный вариант реакции: звонить в полицию. И Петер стал потенциальным преступником только из-за того, что строительная компания "Идеального Дома" не обанкротилась. А вот случись эта история под окнами "Неблагополучного Дома", пьяного просто препроводили бы домой к маме. Или, говоря в более широком смысле: в подобных случаях ограниченное знание внутри социальной системы открывает путь для придания тому или иному инциденту значения преступления.

Все это очень важно для понимания того, что есть преступление и кто такие преступники. В социальных системах с более тесными внутренними связями циркулирует больше информации относительно окружающих вас людей. А для не знакомых друг с другом людей единственной альтернативой становятся государственные чиновники, наделенные контролирующими функциями. Причем некоторые категории подобных функционеров становятся источником преступлений в силу самого факта своего существования. Пенитенциарная система похожа на царя Мидаса. Все, к чему бы он ни прикасался, превращалось в золото, и, как мы знаем, он умер с голоду. Многое, к чему прикасается полиция, и всё и все, к чему прикасается тюрьма, становится преступлением и преступниками, а любые иные интерпретации совершенных деяний и поведения тех, кто их совершил, отвергаются.

А теперь вернемся к моей главной теме: деяний как таковых нет, они становятся. Людей нет, они становятся. Широкая социальная система с разветвленными внутренними связями, порождает, по крайней мере, неопределенность относительно того, что есть преступление и кто такие преступники.

* * *

Соседи в "Идеальном Доме" жили так, как живет современное общество - в полной изоляции от своих соседей. Это значит, что они были не в курсе местных событий. Отсутствие такой информации и заставило их вызвать полицию. Инцидент с пьяным чудаком превратился в преступление из-за того, что соседи просто обладали недостаточным знанием. <...>

Преступление как неиссякаемый природный ресурс

Преступлениям несть числа. Деяния, которые потенциально могут быть расценены как преступления, - это как неиссякаемый запас природных ресурсов. Мы можем зачислить в разряд преступлений малое число деяний - или много! Деяний нет, они становятся, их значение возникает уже после того, как они произошли. Основной вид деятельности человека - классификация и оценка. Мир возникает вокруг нас по мере его описания нами. Преступление таким образом есть продукт культурного, социального и умственного процессов. Для всех деяний, в том числе и тех, которые считаются недопустимыми, существует десятки возможных вариантов их понимания: неприличное поведение, безумие, извращенное честолюбие, юношеская бравада, политический героизм или - преступление. "Одинаковые" поступки, таким образом, могут стать предметом интерпретации в разных, параллельно существующих, системах: юридической, психиатрической, педагогической или теологической.

Следует отчетливо понимать, что я вовсе не утверждаю, ни здесь, ни далее, будто в принципе не существует общественно неприемлемых деяний, то есть таких, которые абсолютно неприемлемы и для меня. Я же не отрицаю, что некто может получить в сердце пулю, выпущенную из принадлежащего кому-то пистолета, как я не отрицаю, что люди гибнут под колесами автомобилей, что кто-то изымает чужие деньги из комода или с банковского счета без согласия их владельцев. И я не отрицаю, что такие деяния вызывают у меня решительное моральное осуждение и я всячески стараюсь их пресечь или предотвратить, как я не отрицаю, что следовало бы расценивать некоторые из этих деяний как преступления.

Меня интересует, как возникают и формируются значения. Мой мир наполнен ценностями, многие из которых требуют от меня активных или ответных действий. Но это не притупляет моего интереса к тому, каким образом те или иные деяния получают свое значение.

Исходя из этой общей посылки, я не стану поднимать здесь ряд традиционных вопросов из области криминологии. В частности, я не считаю необходимым задаваться вопросом, в чем именно заключается развитие криминогенной ситуации. Это вовсе не значит, что криминальная статистика не представляет интереса. Подобная статистика информирует нас о явлениях, которые в том или ином обществе считаются преступлениями и регистрируются именно как таковые, а также о судьбе тех, кто считается преступниками. Но ведь и криминальная статистика сама по себе есть социальный феномен. Она свидетельствует о том, что именно общество в данный исторический момент считает преступлением и чему стремится противостоять или способно противостоять. Криминальная статистика есть социальный факт, для которого существует острая необходимость интерпретации. Подобный взгляд на криминальную статистику имеет свои последствия. Это значит, что совершенно бесполезно задавать вопрос, находится ли преступность на подъеме, на спаде или остается на том же уровне⁴. Преступление не существует как самостоятельная сущность. Измерение степени проявления того или иного феномена, который меняет свое содержание с течением времени, - задача не самая заманчивая.

* * *

Подобный ракурс, в котором можно рассматривать преступление, позволяет поставить два центральных и взаимосвязанных вопроса.

Во-первых, что стоит за ростом и спадом количества деяний, расцениваемых как нежелательные или неприемлемые? И каким образом становится возможным влиять на совершение подобных нежелательных деяний?

Во-вторых, за счет чего изменчивое количество нежелательных деяний переходит в разряд преступлений, а совершающие их люди - в разряд преступников? В частности, в каких материальных, социальных, культурных и политических условиях "преступление" и "преступники" начинают представляться как доминирующие метафоры, как доминирующий способ оценки нежелательных деяний и людей, их совершающих?

Это весьма обнадеживающий ракурс. Он прямо соотносится с главной темой данной книги, а именно: где предел терпимости? Или, как гласит название: каково приемлемое количество преступления? А этот вопрос естественным образом подводит нас к следующему вопросу: каково приемлемое количество наказания?

Перевод с английского О. Алякринского