"Повесть о двух городах"

Афанасий Мамедов. Хазарский ветер
М., "Текст", 2000. 285 с.

Какие бы лихие времена ни стояли на дворе, человек не может не проживать свою - единственную - жизнь. Герой Афанасия Мамедова вроде бы не имеет касательства к крушению империи, к агрессивным выплескам национализма, к тому, что называют конфликтами на этнической почве, но история его - его собственной - жизни так туго вплетена в события "большой" истории, что уже невозможно гадать, каким бы он стал, не подхвати его беспощадный хазарский ветер.

"Политика" возникает в книге только через поступки героев, к которым она их принуждает, только через их выбор, который им дается страшнее, чем то бывает во времена не столь лихие. Движение книги определяется не ходом "большой истории", а ходом внутреннего становления героя, и потому жанровое ее определение "повести и рассказы" вызывает даже протест. Это - настоящий "роман воспитания", пусть, в отличие от литературных предшественников уже позапрошлого века, форма его фрагментарна. Но ведь и книга пишется параллельно с ходом "большой истории", сюжет которой еще не завершился.

Герой живет и в исторической, и в географической неопределенности. Он мечется между Баку, который был родным, но стал невозможным для жизни, хотя родным, конечно, остался, и Москвой, которая возможна (но только возможна) для жизни, но своей не стала. Когда читаешь о Баку, то воспринимаешь его чувственно, со всеми запахами, цветами, топографическими деталями, Москва же кажется городом призрачным, в котором нет ни красок, ни запахов, ни настоящих чувств. И все же прозрение приходит к художнику, забросившему работу, в Москве, более того, в ее кошмарном метро. Застыв в подземелье, он видит свою будущую картину, тема которой - вознесение, путь в небо.

Хорошо было заканчивать свою "Повесть о двух городах" Диккенсу, писавшему ее, когда события той лихой эпохи - Великой и Ужасной революции завершились и история пошла писать другие сюжеты. Хорошо было заканчивать Диккенсу этот "роман воспитания", когда еще не умерли ни Бог, ни любовь. (Тем, кто писал о лихих временах начала двадцатого века, оставалась только любовь.) В последнем сломе эпох для героя уже нет тех опор. Афанасий Мамедов попытался дать своей книге счастливый конец - с любовью, творческим и материальным успехом, как это было принято в "романах воспитания". Но недаром читатель видит это счастье не "живьем", а на видеопленке, в далеком обнищавшем Баку, со стариками-родителями, которые побаиваются видеомагнитофона. То ли и правда - это счастье, то ли - фильм такой, голливудский, с хэппи-эндом. А тут еще врываются в комнату дети, с упоением играющие в бесконечный сериал "Санта-Барбара"...

Наталья Малыхина