КНИГА ЖАЛОБ И ПРЕДЛОЖЕНИЙ
Симон Кордонский. Рынки власти. Административные рынки СССР и России. М.: ОГИ, 2000. - 240 с.
Есть сюжеты, одинаково интересные всем читателям: тайны истории, секс и деньги. Однако в ХХ веке среди беспроигрышных тем масс-медиа оказалась еще одна - система власти, особенно актуальная в России, где формы властвования все время меняются, а результаты тем не менее остаются в течение веков на удивление схожими.
Книга Симона Кордонского, "кандидата философских наук, зоолога, социолога" (именно в таком порядке представляет его автор аннотации на обложке) создает иной образ СССР, чем это делали западные советологи или те, кто исповедовал теорию "административно-командной системы". Одни зациклились на тоталитарности описываемых советских институтов (меж тем как "любой человек, выросший при социализме, понимает, что он жил вовсе не при тоталитарном режиме, а в стране, где можно было практически все, но при определенных условиях", утверждает автор). Другие же абсолютизируют понятие бюрократии, которой как социального строя, в СССР и России вовсе не было и нет.
В книге помещено почти 50 таблиц-матриц (т.н. "веерных матриц и соответствующих матрицам граф", как сообщает автор, этот формальный аппарат разработан " в основном" им самим), а библиография насчитывает столь разнообразные произведения как "Малая земля" Брежнева и судебные речи Вышинского, а также книги, посвященные дефициту, математике и социологии.
Все это автор использует при анализе иерархии власти в СССР и трансформации советского административного рынка в постперестроечное время, перетекания партийного аппарата в негосударственные финансовые структуры. Страна, где деньги вторичны, а первично место в иерархии, не может существовать успешно. Даже если идеальными типами в ней являются функционеры, диссиденты и обыватели. Причем "функционеры диссидентствовали, диссиденты функционировали, а обыватели и диссидентствовали, и функционировали" (с. 165). Примечательно, что терминами для соответствующих стратификаций становятся "ЕГОР ЛИГАЧЕВ", "СТУКАЧИ И КЛЯУЗНИКИ", "РОЙ МЕДВЕДЕВ", "ИСПОЛНИТЕЛИ ПОЛИТИЧЕСКИХ АНЕКДОТОВ" и т.д. (с. 166-167).
Впрочем, предложенные г. Кордонским схемы выглядят эффектными и эффективными лишь при описании стабильных систем - каковым и был долгое время СССР. Как только речь заходит о перестроечной поре, читателю сразу бросается в глаза, какое множество оттенков, нюансов и подводных камней вынужден учитывать исследователь при попытке описать функционирование власти в переходный период. О неустойчивости политической системы (точнее, эфемерности партийного строительства в современной России) свидетельствует и то обилие ничего или мало что говорящих в 2000 году имен - вроде Тюлькина, Скокова, Полеванова, которые постоянно упоминаются в разделе "Выборы 17 декабре 1995 года как этап становления структуры нового мифологического пространства". Из-за этого, в частности, исчезает обаяние жестких схем, что и держит во многом "советский период" книги, и начинается то дробление на мириады составляющих, от которых и так кругом идет голова у читателя газет.
Среди самых интересных и живых, на мой взгляд, страниц - те, что посвящены теме "Интеллигентность как административно-рыночный товар". Самый сладкий миф отечественной культуры предстает здесь как неизбежная часть административно-рыночного механизма. Которому нет аналогов в западноевропейском, скажем, мире, поскольку там "профессионалы принимают участие в формулировании государственных целей и подборе средств для их достижения. Образованные люди в таких государствах, как правило, занимаются хорошо оплачиваемой профессиональной деятельностью "согласно полученному образованию" и не испытывают потребности в особой рефлексии своего отношения к государству, и без рефлексии достаточно ясному и определенному" (с. 205).
Не знаю, знаком ли автор с "Обществом спектак ля" Ги Дебора (1967; русский перевод: М.: Логос), но пассажи о театрализации жизни, разрешенной театральности и запрете несанкционированных публичных жестов (вроде выхода на Красную площадь 22 августа 1968 года) явно перекликаются с западными теориями постимпериалистического общества. Тем самым обнаруживается родство и даже известного рода тождественность между природой власти в разных типах государства.
Именно в финальном разделе "Рынков власти" можно попробовать вступить на путь, предложенный Кордонским - и заняться поисками материалов для новой таблицы, созданной по его типу. Возможно, для 90-х годов список лиц, определяющих скрытые пути движения властного товара, выглядел бы так:
- работники секретных служб, в резерве или на действительной,
- работники патриархии
- бывшие интеллигенты, занимающиеся ныне PR-деятельностью, черной или в штате престижных банков, либо политтехнологией.
Разделом, посвященным интеллигентности, автор завершает книгу. Можно подумать, что именно эта тема кажется ему (быть может, и неосознанно) наиболее важной в истории рынков власти в СССР-России. По крайней мере, с содержательной точки зрения эти рынки оставили, как представляется, не так уж и много (разве что материал для исследований) - в отличие от продуктов жизнедеятельности самой интеллигенции.
Многие положения автора, завершившего работу над книгой в 1996 году, уже можно рассматривать в исторической перспективе. Например, утверждение, что "политически нейтральной документированной истории России пока нет. Роли исторических документов играют художественно-публицистические реконструкции того, что в стране, по мнению интеллигентов, происходило", выглядит не столь солидными на фоне последних публикаций А.Б.Каменского и Е.В.Анисимова в серии Historia rоssica, выпускаемой издательством "НЛО". Впрочем, по-прежнему мало что можно возразить ключевому утверждению раздела "Интеллигентская эстетика": "История России, благодаря интеллигенции, никак не может стать собственно историей, по меньшей мере два столетия она остается политически актуальной. Интеллигентная Россия жила и живет придуманным прошлым, проецируемым в будущее - вопреки отвратительному для интеллигенции настоящему" (с. 214). Разве что: как и всякий крайний, интеллигенция несет свою долю ответственности за происходящее, но вряд ли все же она в силах переломить или направить волю и настроение самого народа. Тем более, когда тот дисперсирует до уровня отдельного Избирателя.
Алексей Мокроусов
В начало страницы