Содержание Показания Пасько. Список документов

Показания Пасько Г.М. о конфликтах с прокуратурой и с КГБ-УФСБ по ТОФ,имевших место на протяжении службы Пасько Г.М. и послуживших причинами возникновения (незаконного возбуждения) уголовного дела N 10

    1. "Постановление о поручении расследования группе следователей" написано 24.11.97 г. Я был ознакомлен с ним 06.01.98, то есть спустя 43 (сорок три) дня, что является нарушением УПК.

    2. В указанном "Постановлении..." расследование поручено 20-ти фээсбешникам, в числе которых - лица, с которыми я был раньше знаком и которые являлись заинтересованными в этом деле: Доровених (знаком с 1996 г.), Малышев - знаком с 1994 г., Матросов - знаком с 1986 г. Кроме того, свидетель Малышев (УФСБ) в т.3 л.д.131 показал, что ему известно о том, что Пасько ранее был знаком с сотрудниками ФСБ на ТОФ Крестьянским, Пименовым, Сгибневым и Калбасовым. В этой части я подтверждаю показания Малышева, а также добавлю, что был ранее знаком с сотрудниками ФСБ Русецким, Смирновым, Севастьяновым и многими другими, в том числе с начальником УФСБ Угрюмовым (в течение 8 лет мы жили с ним в одном доме в соседних подъездах) и заместителем начальника УФСБ по ТОФ Турейским. Также ранее я был знаком с начальником УФСБ по Приморью Кондратовым, с которым познакомился на выставке икебаны в 1997 г. в присутствии Генерального консула Японии во Владивостоке Хироси Тэцуя. Думается, что при наличии огромного количества дармоедов в этой организации можно и нужно было бы составить следственную бригаду ФСБ из лиц, с которыми у меня ранее не было контактов, конфликтов и чью деятельность я не критиковал бы в своих многочисленных статьях в "Боевой вахте" и местных приморских СМИ, а также в некоторых центральных изданиях (статьи о гибели МРК "Муссон", о продаже "Минска" и "Новороссийска"; об увольнении Омшарука В.В.; о незаконных сделках ТОФ при сдаче в аренду судов обеспечения ВМФ; пирсов ТОФ (в том числе топливных на Голдобине), помещений в учреждениях ТОФ и многие другие. В этих статьях так или иначе либо затрагивалась, либо была видна халатность и бездеятельность работников УФСБ и прокуратуры ТОФ.

    3. В 1986 году на СКР "Ревностный" я находился в служебной командировке в ПМТО Камрань (Вьетнам). В течение нескольких месяцев я проживал на СКР "Ревностный", и пристальное внимание ко мне ощущалось со стороны офицеров А.Матросова и Сергея (фамилию не помню, но по фото опознать могу, и в списках прикомандированных на СКР его фамилия была). Сергей представился мне сотрудником Особого отдела ТОФ и несколько раз беседовал со мной, склоняя к сотрудничеству. Я отказался, мотивируя тем, что каждый должен заниматься своим делом. Во время этой командировки произошел случай: старпом СКР (кажется, Петров) избил матроса. Так получилось, что я первым узнал об этом и решил написать статью. /У меня было четко налаженная связь с редакцией, м в своей журналистской деятельности я получал поддержку командующего оперативной эскадры в Камрани вице-адмирала Кузьмина и его заместителя, начальника политического отдела./ Сотрудник особого отдела Сергей настойчиво просил меня статью не писать, а написать докладную в особый отдел с указанием источников, из которых я черпал информацию для своих статей. Я в очередной раз отказался, а позже узнал, что Сергей в своем докладе написал что-то на меня.

    4. В 1989 году во Владивосток приехала большая группа иностранных туристов. Я получил задание взять у одного из них интервью, что я и сделал. Интервью было опубликовано в "Боевой вахте". Вскоре меня вызвали в КГБ по ТОФ, и лейтенант Дацюк сказал, что КГБ готовилось взять интервью именно у того журналиста, с которым я побеседовал, так как, по мнению КГБ, он являлся сотрудником спецслужб Японии. После того, как я сказал Дацюку, что, во-первых, не разрешаю ему как старший по званию разговаривать со мной в грубом тоне и, во-вторых, особисты сами допустили оплошность, не предупредив меня. Дацюк предложил мне сотрудничать с КГБ. Я отказалася.

    5. В 1990-91 г. (точно не помню, но по моим газетным публикациям это можно установить с точностью до времени суток) я по заданию редакции брал интервью у командира фрегата ВМС США, который прибыл во Владивосток с дружественным визитом. После того, как я, представившись американцу журналистом флотской газеты "Боевая вахта" и взяв у него интервью, отошел в сторонку, на метра два-три, чтобы дописать что-то в блокнот, в это время к американцу подошел неизвестный мне в то время человек и, представившись сотрудником "Боевой вахты", попросил у него интервью. Американец выразительно посмотрел на меня и отказал подошедшему лицу в интервью. О случившемся инциденте я доложил редактору "БВ" Отекину и попросил его поставить в известность об этом Угрюмова, начальника УФСБ по ТОФ, При этом в присутствии многих лиц я в редакции нелестно отозвался о профессионализме наших чекистов, что не могло не дойти до их ушей, о чем я, впрочем, тогда не заботился и сейчас не жалею, поскольку после нынешнего уголовного дела окончательно убедился в полной профнепригодности многих сотрудников УФСБ по ТОФ, в частности, Малышева, Матросова, Егоркина, Василенко, Горбунова, Столбового и других.

    6. Во время физита французского корабля "Жанна д'Арк" я организовал концерт в музыкальном училище двух членов экипажа корабля. После этого мы решили поехать ко мне домой. Сотрудник КГБ Пименов тоже напрашивался ко мне в гости. Однако я послал его... выполнять свои обязанности в другом месте. Французы отблагодарили меня за организацию концерта и пластинки с русской классикой, подарив мне фотоаппарат "Олимпус", о чем я рассказал в редакции и о чем стало известно в ФСБ (позже мне об этом говорил Малышев). Примечательно, что из трех изъятых у меня фотоаппаратов сотрудники УФСБ специально разбили именно тот, который подарил мне французский летчик, командир самолета береговой патрульной службы "Атлантик-2" Оливье Понс.

    7. Все визиты иностранных кораблей во Владивосток я освещал при помощи переводчиков - штатных сотрудников ФСБ и разведки ТОФ (Русецкий, Смирнов, Севастьянов, Щапов, Сиваченко, Янин, Кожемяко, Журавлев и многие другие). Причем, сотрудничество именно в таком тандеме оговаривалось со мной как обязательное такими лицами из штаба ТОФ, как Чудиков, Андрусенко, Кожевников, Очеретин и другие.

    8. Обязательная и существенная деталь: все режимные части ТОФ и всегда я посещал либо с ведома, либо в сопровождении сотрудников УФСБ по ТОФ. При этом иногда не обходилось без конфликтов. Так, в 1993 году (т.8 л.д.128-130) на второй флотилии АПЛ на Камчатке один из гэбешников запретил фотографу "Боевой вахты" Пожидаеву производить фотосъемку АПЛ, хотя разрешение на это у фотокорреспондента имелось. Я вступился за коллегу и потребовал от зарвавшегося чиновника не препятствовать журналисту выполнять профессиональный долг. Разговор на повышенных тонах закончился тем, что я позвонил из кабинета сотрудника ФСБ начальнику штаба ТОФ Фалееву, и тот в моем присутствии по телефону объяснил фээсбешнику его неправоту. План редакции мы тогда выполнили, но. думаю, донос на меня во Владивосток ушел. Не мог не уйти.

    9. В 1993 г. я был откомандирован на корабле в гг. Пусан и Циндао. Руководителем делегации ТОФ был назначен зам. командующего ТОФ вице-адмирал Хмельнов. С Хмельновым после его прихода командующим 1065 ОПЭСК у нас сразу установились ровные деловые отношения. (Как, впрочем, и со всеми, за редким исключением, адмиралами и командирами всех степеней на ТОФ. Объясняется это не только моими личностными качествами порядочного человека, но и тем, что все эти начальники, по их словам, хорошо знали меня по моим многочисленным публикациям в "Боевой вахте" и "Красной звезде".)
    В начале визита в Пусан и Циндао Хмельнов вызвал меня к себе и поставил задачу: раз у тебя есть фото- и видеокамера (а их наличие было одним из условий моего назначения в эту командировку, и не только наличие, но и умение владеть ими на профессиональном уровне, что в соответствии со ст.47 Закона "О СМИ" является моим правом и обязанностью), то, сказал Хмельнов, я включаю тебя в состав официальной делегации. Естественно, я был всюду, где был Хмельнов и его заместителть по делегации  - он же заместитель начальника УФСБ п ТОФ капитан 1 ранга Сотников Владимир Бориславович.
    В этой командировке я производил фото- и видеосъемку как официальных мероприятий, так и объектов, не входивших в число официальных: база корейских ВМС в Чинзеэ; военно-морская академия; китайские корабли и подводные лодки и другие.
    Повторюсь: все это происходило на глазах у Сотникова и его многочисленных (их всегда много на визитах) подчиненных. После визита отснятую кассету и фотографии я передал Хмельнову, а по итогам командировки написал серию путевых очерков. Однако после этого ко мне обратился сотрудник ФСБ (в дальнейшем, до моего ареста, мы с ним виделись часто, но фамилии его я не знаю) и потребовал передать ему видеокассеты и журналы, которые я полуофициально получил в военно-морской академии ВМС Кореи. Я сказал, что журналы у меня уже выпросили разведчики, а трехчасовую кассету я отдал Хмельнову. При этом я напомнил этому человечку, что он ведь сам не расставался с видеокамерой, на что последовал ответ, что он не снимал там, где снимал я, и качество отснятого материала оставляет желать лучшего.
    Позже от знакомых переводчиков (Журавля, Кожемяко и других) я узнал, что в ФСБ было доложено о моем нежелании передать кассету в ФСБ и в пресс-центр ТОФ.

    10. Согласно показаниям свидетеля Малышева (т.3 л.д.131-133) и Полутова (т.2 л.д.257) видно, что сотрудник ФСБ Малышев был знаком со мной с 1994 года, часто встречался, а значит, имел возможность следить за мной и собирать интересующую ФСБ информацию обо мне. Что он и делал, о чем, подлый, сказал мне на квартире Полутова. Скажу откровенно, что признание Малышева меня нимало не удивило. Однако в ходе предварительного следствия о моих контактах с Малышевым и Полутовым остались невыясненными вопросы: кто анонимно звонил мне на квартиру и угрожал мне в начале 1995 года?; откуда в компьютере у Полутова оказался полный и точный список всех списанных АПЛ ТОФ И АПЛ, на которых были ядерные и радиационные аварии (на следствии я заявлял в ходатайстве - устном и письменном, что список Полутова - наиболее точный из всех, что мне когда-либо приходилось видеть, и это при том, что я занимаюсь согласно своим функциональным обязанностям и с разрешения командования ТОФ, а Полутов - лицо гражданское; откуда и при каких обстоятельствах Полутов взял совершенно секретные сведения для публикации в "Токио Симбун" статьи о сбросе химических боеприпасов в Японское море? и другие. /По последнему эпизоду у меня был разговор с начальником химслужбы ТОФ Даниляном В.А., который сказал мне, что он выяснял обстоятельства утечки информации в японскую прессу и установил, что к ней причастен сотрудник ФСБ, он же многолетний друг Полутова - Малышев Олег Иванович./

    11. Кроме того, следствие отказалось по моему ходатайству выяснять вопрос о наличии у меня визитной карточки японского вице-консула Хисаси Мочидзуки, якобы установленного сотрудника спецслужб Японии. Пришлось уже в ходе суда выяснять этот вопрос. Так, свидетель Полутов в суде показал, что он был тоже знаком с Мочидзуки, и на своем дне рождения, куда Пасько зашел случайно, познакомил нас, при этом мы обменялись визитными карточками.

    12. О визитных карточках и их роли в настоящем деле я уже частично говорил. Все, что с ними связано, это, конечно, бред полный, необоснованный и ничем не доказуемый, так как наличие визитных карточек у журналиста (а у меня их было всего-то штук 200 (двести) еще не означает, что этот журналист хорошо знаком с их владельцами и даже знаком вообще. К примеру, мне не раз в учреждениях говорили: "Вот вам визитка такого-то, он вас просил связаться с ними или с ним". Разумеется, что со многими владельцами визиток я не встречался и даже не общался по телефону.

    13. Однако эпизод с визитными карточками в деле не случаен. Это - один из методов фальсификации уголовных дел в отношении неугодных ФСБ-КГБ лиц. Причем, описан этот эпизод не только в учебниках для чекистов, но и в открытой литературе. Вот один лишь пример. Газета "Известия" за 10.04.99 года. Статья "Справочник шантажиста, или откровения профессионала". Исходя из текста статьи , ее автор - бывший или действующий сотрудник КГБ-ФСБ РФ. В разделе, носящем название "Враги народа", он пишет: "К особой категории можно отнести... компромат - подозрения в государственной измене, связи с работниками зарубежных спецслужб. Здесь просто раздолье для шантажистов. Для организации такого рода дел не было необходимости играть в детективов и пускать... "топтунов". Достаточно изучить "визитницу" на его столе и проверить некоторые фамилии на принадлежность к иностранным спецслужбам". Конец цитаты.

    14. В связи с этим хочу подчеркнуть особо: если в отношении меня сотрудники использовали столь примитивные способы обвинения, то это не значит, что я столь же примитивно должен был защищаться. Думаю, что суд в какой-то мере пришел к выводу, что не на того ФСБ нарвалось и не учло, что в случае со мной они, пусть нелегко, но рано или поздно превратятся из лиц, дававших указания, как Сацков, Сучков, Угрюмов, Егоркин и Осипенко, в лиц, дающих показания. Причем в качестве подсудимых. В дальнейшем я приведу суду список противоправных деяний (в соответствии с УК РФ) некоторых вышеназванных лиц, скорей всего это будут два главных преступника в этом деле - Егоркин и Осипенко.

    15. В 1996 году после моего возвращения из служебной командировки в Японию помимо письменного доклада командующему ТОФ Куроедову, я по приказанию Верховода, зам. редактора "БВ", написал докладную о встречах со всеми японцами в УФСБ по ТОФ. С конца 1996 года по октябрь 1997 г. я вынужден был терпеть частое нахождение рядом с собой на службе, присутствие сотрудника ФСБ по ТОФ Доровених, который: а) предлагал докладывать ему обо всех контактах с иностранцами устно и письменно; б) предлагал сотрудничать с ним и его, как он выразился, "конторой"; в) вмешивался в мою профессиональную деятельность и личную жизнь. Несколько докладных в ФСБ после приказа Верховода я написал. /Примечательно, что к настоящему делу они почему-то не приобщены./ Однако, после того, как ФСБ начало совать свой нос в мою личную жизнь, я доложил об этом Верховоду (он был и.о. редактора) и попросил его позвонить Угрюмову или Турейскому с тем, чтобы прекратить со стороны УФСБ по ТОФ в отношении меня противоправные действия. Верховод струсил. Поэтому я должен был готовить документы для обращения в суд и консультировался по этому поводу с адвокатами Котляровым и Лупко (бывший прокурор ТОФ).

    16. В 1997 году во время следования БПК "Адмирал Виноградов" в Токио, в каюте, где я жил, был произведен обыск без моего участия без чьего-либо разрешения и т.п. Естественно, ослиные уши ФСБ торчали откровенно. Вскоре меня пригласили в каюту лица из УФСБ по ТОФ и начали вести беседу, мол, сейчас вы в Токио встретитесь с журналистами. так вот, советуем вам обо всем докладывать нам. Ранее этих двух фээсбешников я не видел, поскольку они только недавно были переведены во Владивосток из 10-й ОПЭСК. Разговор закончился тем, что я сказал им: сотрудничать с вами не буду, настаиваю на разговоре не с шестерками, а с зам. начальника УФСБ Турейским, который в то время находился на борту БПК "Адмирал Виноградов" и, по ежовско-бериевской традиции, являлся заместителем руководителя официальной делегации Чиркова. С Турейским мы виделись ежедневно, так как я выпускал ежедневные теленовости по корабельной трансляции и обходил весь корабль, в том числе и командный пункт (ГКП). Однако Турейский беседы всякий раз избегал.

    17. О том, что за мной следит УФСБ по ТОФ и мешает работать, я доложил в личной беседе летом 1997 г., вскоре после визита БПК в Токио, командующему ТОФ Куроедову. "Не волнуйтесь, - сказал адмирал, - продолжайте работать." Через месяц Куроедов ушел на повышение в Москву. ФСБ своих противоправных действий не прекратило. В результате чего я вынужден был докладывать об этом уже новому командующему - Захаренко. В присутствии многочисленных свидетелей я обратился к нему с просьбой назначить беседу. Это было в октябре 1997 г. Два раза улыбнувшись и три раза сказав "Япона-мать", адмирал /или вице-адмирал/ Захаренко ушел к себе в кабинет и уже оттуда крикнул: "Иди к Федорову". Федоров, начальник штаба ТОФ, стоял рядом со мной. Мы зашли к нему в кабинет. Он подписал документы на командировку в Японию - указание Отекину выписать командировочное предписание и указание Шевченко выплатить деньги. После моего доклада о конфликтах с ФСБ Федоров начал смеяться, успокаивать меня, а в конце сказал такую фразу: "Ну, у ФСБ своя работа...Признают, что ты шпион, значит, мы тебя посадим..." И громко после этого засмеялся.

    18 После этого я был у помощника командующего ТОФ по ФЭУ генерал-майора Шевченко. Он выписал документы на получение мною аванса /по старым деньгам 3 (три) миллиона рублей/ и сказал мне /дословно/: "Лучше бы ты не ехал в эту Японию". Сказал тихо, у порога своего кабинета. Перед этим мы долго беседовали о моей поездке, о финансовых трудностях на ТОФ, о том, что Шевченко начальники в Москве не утвердили какое-то почетное звание. Во время всего этого разговора в кабинете находился военный судья ТОФ генерал-майор В.П. Савин.

    19. Накануне моей поездки в Японию нападки на меня со стороны цензора Большакова участились. В результате чего Верховод вынужден был обратиться к и.о. начальника штаба ТОФ Коневу с просьбой принять меры для прекращения противоправных действий в отношении меня со стороны Большакова. Однако ответа от Конева не последовало, а Большаков противоправную деятельность не прекратил.

    20. Летом 1997 года у меня состоялась беседа с зам. начальника 8-го отдела штаба ТОФ Олейником. Беседа была вызвана тем, что мне Верховодом было дано задание привести в порядок всю документацию редакции "Боевой вахты", касающуюся переоформления допусков сотрудников к секретным сведениям. Эту работу согласно функциональным обязанностям должен был выполнять сам Верховод. Однако летом 1997 года его обязанности заместителя редактора стал выполнять я, поэтому и вынужден был заняться этим вопросом. Кроме того, я выполнял обязанности убывшего в отпуск корреспондента газеты "Красная звезда" и продолжал выполнять обязанности начальника отдела боевой подготовки. Кроме того, я регулярно получал задания из журнала "Ориентир" с просьбой подготовить ту или иную статью для них, так как решался вопрос о моем назначении не только заместителем или редактором "Боевой вахты", но и постоянным корреспондентом по ТОФ журнала "Ориентир" - центрального журнала Минобороны РФ (т.1 л.д.33-35). Я все это перечислил не для того, чтобы подчеркнуть, что несмотря на все эти нагрузки, нареканий в мой адрес со стороны Верховода или периодически появлявшегося на горизонте "БВ" перманентно болеющего Отекина не было.. А для того, чтобы показать абсурдность обвинения меня при таких перегрузках еще и в "частых общениях с японцами" и еще в выполнении "шпионских" заданий для них. По-моему, даже супер-шпиону это было бы не под силу.
    Однако, как говорится, вернемся к нашим баранам, то есть к Олейнику и его друзьям-коллегам из ФСБ.
    Олейник дал мне экземпляр приказа N285 и сказал, что такой рассылался в части в 1996 году и что в соответствии с ним допуска по форме N 2 для "Боевой вахты" с 1986 года недействительны и что, в связи с этим, недействительны были и 20-типроцентные надбавки за работу с совсекретными документами. "Тем более, - сказал Олейник, - что вы, журналисты, с совсекретными документами ни черта не работаете." Обо всем этом я доложил Верховоду. Было принято решение создать комиссию, в состав которой вошли Спиридонов, Фомин, Бередниля (?нрзб) и я как председатель. Нам необходимо было проанализировать и создать новую оргштатную структуру редакции с учетом приказа N 285 с тем, чтобы определить, кому нужна форма допуска N 3, а кому не нужна вовсе. Предполагалось, что форма N 2 остается лишь у редактора и его заместителя. Однако вся эта работа завершена не была до моего ареста, но продолжалась все время.

    21. Кроме того, в беседе с Олейником зашла речь и о моей личной профессиональной деятельности. При этом при разговоре присутствовали капитан 2 ранга, мне не знакомый, но ФИО которого в то время я часто видел в штабе ТОФ. Он, не представившись, регулярно, между тем, вклинивался в наш с Олейником разговор. При этом Олейник. с трудом владея быстротой мысли при разговорной речи, вдруг оживился и стал рассказывать, что "у них" (он не уточнил, у кого "у них", но я понял и так) есть на меня досье. Об этом разговоре я тоже доложил Отекину и Верховоду. Однако, как я понял, их это не заинтересовало вообще никак. Один -Отекин - лежал в госпитале на ВВК, готовился к пенсии. Другой решал квартирно-семейные проблемы и тоже находился под угрозой увольнения на пенсию в запас не в 1998 году, как он рассчитывал, а уже в конце 1997 г. Как бы там ни было, я остался один на один со своими проблемами и, как высказался один из моих коллег, "со своим ФСБ". Поэтому и решил обратиться в суд.

    22. О том, что я находился под надзором ФСБ, я знал, и об этом свидетельствуют следующие факты:
    1) разговор по телефону с Догадько (т.1 л. 31, 44);
    2) разговор по телефону с Кузнецовым (т.1 л.27);
    3) встреча с и.о. начальника химслужбы Максимовым в начале октября 1997 г., когда он отказался от принятия моей докладной на имя НШ ТОФ, сообщил мне (?), мною интересуется ФСБ;
    4) разговорами с Захаренко, Шевченко, Федоровым (ранее уже упоминавшимися).

    23. То есть, зная о наблюдении за мною ФСБ, я, как "шпион", не предпринял абсолютно никаких шагов по уничтожению хранящихся у меня якобы секретных документов. Зря ФСБ считает меня таким уж идиотом.

    24. Странной при этом выглядит моя просьба к японцам по прослушивающимся телефонам обеспечить меня, якобы их же, японцев, "шпиона", переводчиком. Это даже не цирк, а театр абсурда.
    И уж совсем смешным выглядит факт просьбы "шпиона" Пасько к своему "хозяину-резиденту" Т.Окано помочь ему с визой и встретиться с ним в Японии, а тот отказывается и ссылается при этом на болезнь. Хотя при этом ФСБ утверждает, что я, груженый мешками с секретами, навострил к Окано лыжи.

    25. Примечательно, что в Токио перед посещением посольства и Генконсульства РФ я заходил к Окано в больницу и убедился, что он действительно болен. Больница не шпионская, обычная районная клиника, рядом с посольством РФ; любой русский разведчик может выкрасть или уточнить данные о том, что Т.Окано болен. Возникает вопрос: неужели в стране, где самый низкий уровень смертности в мире и где наибольшее количество долгожителей, не нашлось шпиона-руководителя агентуры в России поздоровее. Кстати, Т. Окано выполняет свои обязанности журналиста газеты "Асахи" и всякий раз, когда Японию посещают высокопоставленные лица РФ, я его вижу в программе новостей ОРТ и РТР.

    26. Поводом для преследования меня со стороны ФСБ могли послужить публикации моих статей по теме утилизации РАО, о гибели МРК "Муссон", о коррупции на флоте, продаже крейсеров "Минск" и "Новороссийск" и т.д. - т.е. тех статей, где видны недоработки ФСБ. Например, при продаже крейсеров они прохлопали наличие на них секретной документации и неразобраных блоков стрельбовых станций, а заметили это таможенники Ванино. Также я писал о том, что фээсбешники проморгали продажу уникального корабля ТОФ "Анадырь" под буровую установку; сдачу пирсов в аренду за бесценок сомнительным фирмам; сдачу в аренду буксиров МБ-437 и "Фотий Крымов" в результате чего Россия чуть было не лишилась одного из них и лишилась другого... Примеры безграмотных действий и вопиющего бездействия ФСБ по ТОФ можно продолжить. Но ФСБ везде засекречивало свою деятельность, в первую очередь потому, чтобы никто не знал об их бездарности, о паразитарности их существования на теле налогоплательщиков.

    27. Теперь о том, почему преступную позицию в этом деле заняла прокуратура - Главная военная прокуратура по ТОФ. Дело в том, что согласно "Закону о прокуратуре" (Раздел III, Глава 1. ст. 21) прокуратура обязана осуществлять проверки текущего характера. Поводом для таких проверок могут выступать и сообщения средств массовой информации. То есть, систематическое игнорирование прокуратурой ТОФ моих публикаций, в которых содержится информация о конкретных фактах нарушения Закона (чего стоит гибель 39 человек на "Муссоне", когда никто не понес наказания); факты загрязнения и отравления окружающей среды и т. д. является преступной халатностью должностных лиц прокуратуры ТОФ и, в первую очередь, Сучкова.
    Это первая причина заинтересованности прокуратуры ТОФ в этом деле. Вторая причина в том, что прокуратура ТОФ не реагировала на бездеятельность ФСБ по ТОФ в вышеперечисленных мною случаях. А ведь согласно ст. 24 Закона РФ "О Федеральной службе безопасности в РФ" N 40-95 г. прокуратура обязана осуществлять надзор за исполнением законов органами ФСБ. Третья причина - согласно "Закону о прокуратуре" и ведомственным приказам ГВП - одним из основных направлений военных прокуратур должно являться обеспечение экологической безопасности. На ТОФ эта работа Сучковым завалена. Об этом свидетельствует иск природоохранных органов Приморья к ТОФ в 1998 г. на несколько десятков миллионов рублей новыми деньгами. Об этом свидетельствовали мои статьи об экологии на ТОФ. Учитывая все вышесказанное, я очень сожалею, что суд не заметил заинтересованности прокуратуры ТОФ и ФСБ ТОФ в обвинительном уклоне и исходе дела # 10.

    28. Нельзя не учесть и то, что во второй половине 1997 г. я активно занимался расследованием по факту целевого выделения Японией России транша на сумму 125 млн $ из ранее обещанных 250 млн $ на утилизацию в Приморье жидких РАО. По официальным данным освоено было 25 млн на строительство плавзавода по очистке ЖРО "Ландыш". Куда девались остальные 100 млн $ - до сих пор никто не знает, хотя этим вопросом впервые задалась еще в 1995 году английская консалтинговая фирма "Кроун Эджентс" (Crown Agents ? нрзб")", проводившая оценку по тендеру строительства "Ландыша".

    29. К этому добавлю. Насобирал я за несколько лет до ареста очень много различных несекретных документов и по этим миллионам долларов; и по фактам противоправной деятельности центрального и местного отделений управления материальных ресурсов МО РФ; и о сдаче в аренду судов ТОФ (кстати, не удивлюсь, если к Кондратову следствие подберется и с этой стороны, а заодно к Угрюмову, при бездеятельности или заинтересованности которого происходили преступления на ТОФ). За 15 лет моей журналистской деятельности мой архив не мог быть всего 770 листов, которые значатся в протоколе обыска, или 931 - как в протоколе осмотра. Там было гораздо больше, особенно по фактам воровства и коррупции на ТОФ, о которых я собирался публиковать статьи со ссылкой на эти документы. После обыска эти документы исчезли: нет их в деле, не переданы они в штаб, не осмотрены, не возвращены мне либо членам моей семьи.

    30. Целью уголовного дела являлось якобы законное изъятие именно этих документов, а также, по возможности, длительная изоляция журналиста, который посмел слишком много узнать о грязных делах ФСБ по ТОФ и прокуратуры ТОФ.