 |
Дело Пасько - 2 |
Содержание Другие репортажи Главная страница |
Репортаж от дверей суда (13 декабря)
ДЕЛО ПАСЬКО: ДЕНЬ ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТИЙ
ПРОКУРОР ПОТРЕБОВАЛ ПОСАДИТЬ ГРИГОРИЯ НА 9 ЛЕТ. ПОТОМУ ЧТО РОССИЯ ВОЮЕТ С ЯПОНИЕЙ
Всю ночь Владивосток трепала вьюга, ветер выл как оглашенный, к утру движение на основных городских магистралях было парализовано, аэропорт не принимал самолеты из-за снежных заносов. На вечер синоптики дали штормовое предупреждение.
В 9.45 в зал вошел прокурор Кондаков. Вполне здорового вида. Для меня это секретом не было. Накануне я побывал в госпитале, где не обнаружил в палате номер 7 и следов прокурора. Мало того, медсестра, непосредственно отвечающая за эту палату, сказала, что Кондакова она за эти шесть дней видела крайне мало. Так что острый приступ остеохондроза, безжалостно бросивший прокурора на больничную койку, был навеян, скорее всего сквозняком из Москвы.
Возле зала судебных заседаний стоял писатель Андрей Битов. Он прилетел во Владивосток, чтобы открыть новый памятник Осипу Мандельштаму. Старый - бетонный, разбили вандалы. Поэт умер в пересыльном бараке, на этапе. Открыв новый, отлитый из металла монумент, Битов решил воспользоваться случаем, не часто судьба заносит во Владивосток и встретиться с председателем Тихоокеанского флотского военного суда генералом Сергеем Волковым. Адвокат Анатолий Пышкин зашел в кабинет к генералу и успел сказать только:
- Андрей Георгиевич Битов...
- У меня нет к нему вопросов! - отрезал Волков.
Я отнес генералу визитку, на обороте которой известный писатель написал: "Я прилетел сюда из Лондона. У членов международного пен-клуба очень много вопросов, связанных с делом Пасько. А у Вас их нет". Съемочная группа ТВ-6 взяла интервью у писателя, когда он стоял на улице у зловещих, серых дверей суда. Битов сказал:
- История повторяется. Много лет назад я стоял перед подъездом Союза Писателей СССР, куда меня не приняли. И писатель Носов, отсидевший в сталинских лагерях 27 лет, спросил: "Ну что, Андрей, опять у парадного подъезда?". Сейчас я стою у парадного подъезда суда, председатель которого генерал Волков меня не принял. Меня - вице-президента мирового пен-клуба, президента русского пен-клуба. Это - оскорбление. А я хотел рассказать генералу о том, что мировая общественность озабочена этим судебным процессом. Что я вижу в Григории потенциал будущего хорошего писателя.
Журналисты рассказали Андрею Битову, что пока они были в зале, адвокаты ходатайствовали перед судом - судебное следствие закончено, сделайте процесс открытым. Прокурор был категорически против, суд, совещаясь на месте, его поддержал. Почему?
- Потому что происходит срамотища, - ответил писатель, - и они не хотят, чтобы журналисты эту срамотищу вынесли на суд общественности. Беда стране, в которой закон не действует, а применяется. Власти абсолютно уверены, что закон - это орудие, а не право. Эта власть ведет себя как наперсточники. Они только не понимают, что страна - уже стала другой.
Я вернулся к залу суда, где прокурор произносил свою обвинительную речь, пытался услышать, что же говорит государственный обвинитель, но из зала было слышно лишь какое-то бубнение. Помнится, на процессе по делу Александра Никитина, весь журналистский корпус, все правозащитники, дипломаты пытались понять, что же говорит прокурор Александр Гуцан. И ничего не могли услышать кроме вот такого же бу-бу-бу. Прокуроров что - именно по такому принципу подбирают?
В 11.25 судейская бригада вышла из зала, а вслед за ними стремительно вылетел адвокат Анатолий Пышкин. Он заговорил на ходу:
- Прокурор Кондаков попросил суд признать Григория Пасько виновным в совершении преступления, предусмотренного статьей 275 УК РФ, и назначить ему наказание в виде лишения свободы сроком на 9 лет в исправительной колонии строгого режима с лишением воинского звания капитана второго ранга. По существу, он зачитал обвинительное заключение, но от части обвинения он отказался. Александр Федорович говорил час и десять минут, но говорил настолько быстро, невнятно, что создавалось впечатление - он старался как можно быстрее отделаться от того, позора, который он зачитывал. И речь эта была написана не им, а в ФСБ. Чем еще меня поразила речь прокурора - осталось такое ощущение, что никакого судебного следствия не было, не было пяти месяцев заседаний, не было установленных многочисленных фактов фальсификаций сотрудниками ФСБ материалов дела. Как будто прокурор читал эту речь не 13 декабря, а 11 июля, в первый день судебного процесса. Очень часто в то время, когда суд допрашивал свидетелей, устанавливал факты подделки подписей понятых, прокурор производил на меня впечатления спящего. Мы надеялись, что к концу судебного процесса он, наконец-то, проснется. Но он так и не проснулся. Или же остеохондроз из шейно-грудного отдела переместился выше.
- А какой еще важный момент был в речи прокурора?
- Он не учел в своем выступлении, что приговор, вынесенный Григорию в этом же суде в июле 1999, Военной Коллегией Верховного Суда не отменялся за мягкостью наказания. Поэтому при новом осуждении нельзя предлагать суду назначение более строгого наказания. Тем более что новых эпизодов обвинения не установлено, наоборот сам же Кондаков просил суд исключить отдельные эпизоды обвинения.
Но самый серьезный тезис в обоснование столь сурового наказания был таков - мы до сих пор находимся в состоянии войны с Японией, поскольку до сих пор между нашими странами не подписан мирный договор и японцы претендуют на наши острова. Именно поэтому мы должны по всей строгости закона наказать тех, кто сотрудничает с Японией. Я удивлюсь, почему это наш президент летает в Японию без каски. Война есть война.
Григорий Пасько добавил:
- Кому же верить? Прокурору Кондакову или президенту Путину, который, не уставая, говорит о том, что между нашими странами происходит сближение? Идет наращивание сотрудничества, торговли, крепнут культурные связи. Фраза Кондакова о том, что Россия и Япония находятся в состоянии войны еще раз подчеркивает, что этот судебный процесс - не уголовный, а политический. То, что говорил прокурор - с точки зрения юриспруденции - бред. Но ничего другого мы и не ожидали. Странно только почему Кондаков запросил так мало - девять лет, обычно просят больше - четырнадцать.
Свой комментарий дал и адвокат Иван Павлов:
- Я подчеркну ряд "приятных для нас" обстоятельств, которые можно выделить из выступления прокурора. Во-первых, Кондаков подтвердил тот факт, что никакого вреда внешней безопасности России от деятельности Пасько причинено не было. Во-вторых, прокурор отказался от половины эпизодов обвинения. Через четыре года после возбуждения уголовного дела, выяснилось, что Пасько все это время необоснованно обвинялся в пяти из десяти эпизодов. В-третьих, оставшаяся половина обвинения также была существенно усечена, поскольку прокурор отказался от обвинения Григория в передаче документов, оставив обвинение исключительно в сборе этих документов с целью передачи. Тем самым обвинение загнало само себя в угол. Прокурор сделал неуклюжий и роковой шаг, имеющий фатальное значение для всего обвинения. До того, как прокурор решил внести коррективы в обвинение, сам факт обвинения в передаче документов как бы и обосновывал то, что Пасько собирал документы именно с целью передачи. Теперь же вообще стало неясно, чем подтверждается то, что Пасько при сборе документов преследовал цель - передать их иностранцам. Сам Пасько, как известно, отрицает то, что он хотел передать документы японцам. Других доказательств, которые как-то могут подтвердить направленность его умысла, в деле не существует. Поэтому отказ от части обвинения повлечет за собой цепную реакцию, в результате которой должна рухнуть вся конструкция. Таким образом, прокурор внес свою лепту в развал всего обвинения Пасько. Мы продолжим это дело.
Кроме того, государственный обвинитель в своем выступлении так и не ответил ни на один из аргументов защиты, содержащихся в двух десятках наших заявлений. Это тоже своеобразный показатель. Значит, прокурору нечем нам возразить.
Перерыв, объявленный судом заканчивался, я бросился к Кондакову - пожалуйста, дайте ваш комментарий. Но он отрицательно замотал головой - ни-ни-ни! Тогда я взмолился:
- Александр Федорович, вы хоть разъясните, как мне теперь быть. Выйду я сейчас на улицу, непременно увижу японских туристов. Раз у нас война, как вы говорите, то, что мне делать? Бросаться на них с криком "За Родину, за Сталина!" или погодить до всеобщей мобилизации?
- Обращайтесь за разъяснениями в МИД, - наморщив чело, посоветовал прокурор.
После перерыва выступал общественный защитник Александр Ткаченко. Он гремел так, что его голос был слышен сквозь две закрытых двери:
- Я, как общественный защитник, участвующий в судебном процессе над Григорием уже второй раз, должен, в конце концов хоть раз убедиться, на что идут деньги налогоплательщиков. Могу с уверенностью сказать, что идут они на борьбу с народом, с лучшими его представителями. Неслучайно мы здесь с вами половину процесса разбирались с тем, как ФСБ ТОФ пыталась состряпать это дело. Более двадцати серьезных процессуальных нарушений тому свидетельство. Получается не тотальный, но точечный 1937 год, с поправкой на молодую, не устоявшуюся демократию.... Духом подлога, вплоть до работы экспертной комиссии, пронизано все это дело. При этом во всем и всегда делался упор на "военного" Григория Пасько. Но на самом деле это было организованное дело против журналиста Пасько, в нарушение Конституции России, говорящей о свободе слова, об отмене цензуры, в нарушение международных соглашений....
Я стоял у широченного судебного подоконника, торопливо записывал слова Александра в блокнот, и думал, что ничего особо в системе работы НКВД - МГБ - КГБ - ФСБ не изменилось. Вспомните "Архипелаг ГУЛАГ" Александра Солженицына. Он писал: "Оправдательный приговор для этой системы по- прежнему, - экономическая бессмыслица. Ведь это значит, что и осведомители, и оперативники, и следствие, и прокуратура, и внутренняя охрана тюрьмы, и конвой - все проработали вхолостую!". На процессе "Промпартии" (25 ноября - 7 декабря 1930 года) судили восемь человек, которые по замыслу следствия должны были представлять всю промышленность СССР. Но ни свидетелей, ни кип уличающих документов, ни чертежей, ни директив, ни донесений этой "партии" не было! Ни одной бумажонки! ГПУ оправдывалось "много было", но "всё уничтожено". Потому что: "где держать архив?". Вот так и в деле Пасько были уничтожены пленки с магнитофонными записями телефонных разговоров. Эксперты 8 управления Генштаба МО этим летом на полном серьёзе говорили о возможности теракта с помощью бинокля против береговой технической базы. Следователи, работавшие по делу "Промпартии" на таком же серьёзе приводили примеры шпионской деятельности "промпартийцев": построить в Белоруссии две-три текстильных фабрики, которые послужат опорной базой для интервентов. А чтобы конница интервентов могла спокойно наступать на Москву "шпионы" задумывали осушить кубанские плавни.
Виктор Терешкин