Борис Дубин, Наталия Зоркая. Россияне о преступности, смертной казни и правосудии

Россияне о преступности, смертной казни и правосудии

Борис Дубин, Наталия Зоркая

Отчет об исследовании Левада-Центра

1. Отношение к преступности, оценка ее масштабов

2.

3. Массовые оценки российского правосудия

С 13 по 16 июля 2007 года Аналитический центр Юрия Левады (Левада-Центр) провел общероссийский опрос взрослого населения России об отношении к преступности, смертной казни, деятельности органов правосудия. Репрезентативная выборка включала 1600 человек в возрасте от 18 лет, живущих в разных типах поселений на всей территории страны.

В данном отчете приводятся и анализируются основные данные этого опроса. При анализе и обобщении привлекаются сопоставимые материалы других репрезентативных зондажей Центра начиная с 1989 года.

В первой половине 1990-х годов проблема преступности, роста числа уголовных преступлений была в общественном сознании предельно острой и в опросах общественного мнения устойчиво занимала второе место по важности после проблемы роста цен. Практически все изменения и трансформации в экономической, социальной и политической жизни воспринимались тогда большинством населения через призму разгула преступности и криминала. Негативным фокусом восприятия перемен вплоть до конца 1990-х uодов были рост цен, соответственно, низкие доходы населения, падение уровня жизни, экономический спад, преступность и угроза безработицы. Примерно с середины 1990-х к этому добавилась такая тяжелая социальная проблема, как задержка выплат зарплат, пенсий и других социальных пособий.

Отметим, что кривая значимости роста преступности на протяжении последних 15 лет постепенно снижалась: уже к концу эпохи Ельцина этот показатель (доля тех, кто относит проблему к числу наиболее острых) снизился с 70% до 40%. При этом, по данным государственной статистики, в период с 1995 по 2000 год, когда и произошло это ощутимое снижение оценки проблемы преступности как острейшей в обществе, данные по числу осужденных за различные виды преступлений были примерно равны, а по отдельным видам преступлений, таким как кража, разбой, а особенно – незаконные действия и обращение с наркотическими и психотропными веществами, их число выросло. Начиная примерно с 2004 года доля людей, называющих рост числа уголовных преступлений в качестве острейшей проблемы общества, сократилась еще примерно на 10 процентных пунктов, при том что данные все той же статистики вовсе не говорят о существенном снижении уровня преступности – даже, напротив, свидетельствуют о росте в 2005 году по сравнению с 2000 годом осужденных за такие преступления, как «умышленное причинение вреда здоровью» или «грабеж». Иными словами, оценки общественным мнением уровня преступности и его изменения не являются отражением объективной картины, а связаны с более сложными процессами осмысления массовым сознанием произошедших в стране за минувшие десятилетия перемен и адаптации к ним.

По-видимому, одним из важнейших моментов, определявшим в 1990-е годы массовое сознание, массовые настроения и страхи на темы засилья «криминала», был сильнейший удар по патерналистскому сознанию советского человека, не готового к глубоким трансформациям советской системы и не слишком хорошо понимавшего (а потому не очень принимавшего или принимавшего пассивно) обрушившиеся на него лавинообразные изменения или реформы, особенно в экономике. Среди этих изменений, добавим, были и впечатляющие данные о преступности в России, до того времени открыто не публиковавшиеся и публично не обсуждавшиеся. Страна, окружающий социум предстали для массового сознания совершенно другими, чем об этом было принято думать и говорить: «мы» оказались не только не «лучшими», но едва ли не «худшими в мире» (негативный комплекс самоуничижения, крайне характерный для общественного мнения на рубеже 1980–1990-х и в первой половине 1990-х годов).

Под воздействием этих обстоятельств доминирующими в массовом сознании на долгие годы стали настроения растерянности, заброшенности государством, общей фрустрированности, ощущения враждебности и агрессивности окружающего мира, окружающих людей. Ощущение значительной угрозы со стороны «преступного мира» было связано не столько с масштабами «разгула преступности», не столько с реальным столкновением с преступниками, сколько с утратой чувства относительной, но привычной безопасности, утратой государственной опеки. Не случайно подавляющее большинство опрошенных, 63%, и сегодня считают, что уровень преступности в стране после распада СССР стал выше (среди самых молодых эту оценку разделяют существенно меньше – 47%).

По мере восстановления авторитарного характера политической власти и утверждения «полицейского государства» обостренное отношение к преступности ослабевает, возникает иллюзия установления некоего порядка. Место представлений о засильи мафии и криминала занимают теперь представления о всевластных коррумпированных чиновниках, противопоставляющих себя государству и обществу. Поскольку массовые представления о преступности и криминальном мире тесно связаны с проблемой отношения к государству как символической высшей инстанцией (а не с его реальными институтами – судебной, исполнительной, законодательной властью и пр.), проблема преступности не осознается как проблема социальная, общественная.

На протяжении последних 10–15 лет чрезвычайно низкими были и остаются показатели доверия к правоохранительным и судебным органам. По данным 2006 года, относительное большинство опрошенных (42%) считало, что усилия российских спецслужб в основном направлены на обеспечение интересов власти, еще одна пятая опрошенных полагала, что они работают «на обеспечение собственных интересов»; примерно тот же спектр мнений высказывается и по отношению к генеральной прокуратуре. Что касается милиции, то подавляющее большинство россиян (60%) считает что она работает только на свои интересы; лишь четверть опрошенных считает, что милиция работает ради обеспечения безопасности населения.

Устанавливается атмосфера полного, но привычного для рядовых людей произвола со стороны власти. Подавляющее большинство респондентов от опроса к опросу устойчиво считает, что в стране нельзя жить, не нарушая закона, и лишь менее трети взрослых россиян (29%, опрос 2006 года) считают, что рядовому человеку можно надеяться на справедливый суд (определенно уверены в этом лишь 4%!). Около 80% опрошенных считают, что произвол правоохранительных органов является серьезной проблемой современного российского общества. Около 70% считают, что они и их семьи вполне могут стать жертвами этого произвола, и лишь 13% (2006 год) чувствуют себя от этого произвола защищенными. Большинство опрошенных (56%) считают, что ни суд, ни прокуратура не защитят их от беззаконных действий милиции.

Отсутствие возможности защитить свои права, получить надлежащее обеспечение безопасности со стороны правоохранительных органов и силовых ведомств, низкая оценка их эффективности в экстремальных условиях (теракты, расследование убийств и пр.) – таково, повторяем, самоощущение, оценка людей и лишь отчасти их прямой опыт – усиливает в массах установку на предельно жестокое наказание преступников.

При этом крайняя мера наказания преступника – смертная казнь – рассматривается населением прежде всего как деяние, осуществляемое в интересах государства и народа, а не в интересах соблюдения закона, защищающего права и свободы гражданина, в том числе – его права на жизнь. Заметим, что это последнее, в отличие от мало значимых для россиянина гражданских прав и свобод, выделяется россиянами наряду с социальными правами (на труд, образование, здравоохранение) в качестве важнейшего. И именно это право каждого индивида, по мнению большинства, сегодня не защищено «государством».

Как вы думаете, где выше цена человеческой жизни, где полнее реализуется право на жизнь: в России или в странах Запада?

	18–24	25–39	40–54	55 и старше
В России	11	14	9	17
В странах Запада	75	72	72	59
Затруднились ответить	14	14	19	25

Отметим, что достаточно распространенная в российском обществе установка на ужесточение мер наказания за преступления почти в равной мере выражена в различных социально-демографических группах. Единственное существенное отличие в ответах опрос зафиксировал для москвичей: если в среднем за этот способ борьбы с преступностью высказывались около трети опрошенных, то в Москве – одна шестая, 18%. Только среди москвичей и жителей крупных городов более или менее ощутимо присутствует понимание преступности как проблемы не только социальной, общественной (не государственной!), но и человеческой, ценностной, моральной.

Какими способами можно, по Вашему мнению, скорее добиться снижения преступности?

Понятно, что наибольшую угрозу безопасности общества в оценках относительного большинства населения (37%) несут «криминальные группировки, мафия». «Криминальные группировки» вызывают повышенные опасения именно у наименее социально обеспеченных групп, которые как раз не обладают существенными социальными ресурсами и потому с меньшей вероятностью могут сталкиваться с ними непосредственно: это старшие поколения, пенсионеры, низкообразованные и низкодоходные группы, в особенности – жители села (46% упоминаний в этой группе).

Второе место по частоте упоминаний, хотя и с большим отрывом, занимают в ответах населения коррумпированные, злоупотребляющие властью чиновники – 16% упоминаний. Отметим, что проблема коррупции на протяжении 15 лет упоминается в качестве острейшей примерно четвертью взрослого населения (постоянный негативный фон оценки деятельности государственных чиновников, собственно аппарата власти). Чуть меньшим числом опрошенных в качестве криминогенных социальных сред называются группы девиантов – наркоманы и пьяницы (13%), а также безнадзорные подростки и неустроенная молодежь (13%). «Наркоманы и пьяницы» чаще среднего упоминаются самыми молодыми, особенно учащимися и студентами (соответственно 18 и 22%), которые, по данным других опросов, называют наркоманию и пьянство острейшей проблемой молодежи. Кроме того, значительно выше среднего эта угроза оценивается независимыми предпринимателями, хотя группа эта в выборке весьма невелика, так что в данном конкретном случае можно говорить лишь о вероятной тенденции. Саму же неустроенную молодежь в качестве наибольшей угрозы безопасности общества особенно часто расценивает группа специалистов с высшим образованием (20% при средней 13%), а также домохозяйки (19%).

В своих оценках потенциально опасных групп вновь выделяются москвичи: если в среднем «мигранты и приезжие» как источник опасности упоминаются 5% россиян, то среди москвичей – 21%. В два раза чаще среднего москвичи называют источниками криминальной угрозы и группы «скинхедов, националистически настроенной молодежи» (11% при средней 5%).

Если сравнить масштаб угрозы, исходящей для населения от собственно криминальной среды (37%), и угрозы, исходящей от групп, которые представляют социально неблагополучные зоны самого общества («приезжие и мигранты» – 5%, «бомжи, нищие» –2%, «скинхеды, националистически настроенные группировки» – 5% и т. д.), то по сумме упоминаний – 38% – эти угрозы оказываются сопоставимыми. Иными словами, опасным для российского социума сегодня предстает сам социум в его нынешнем виде.

Подытожим эту часть обсуждения. Если в начале наших опросов общественного мнения источником опасности выступали, так сказать, профессиональные преступники, если затем основную угрозу нормальному существованию общественное мнение стало видеть в произволе государства и его чиновников, то теперь угрожающим для россиян предстает само российское общество в его нынешнем устройстве или неустроенности.

Основными причинами роста преступности большинство россиян считают рост социального неравенства (то есть несправедливость социального устройства), а также падение нравов, упадок авторитета семьи, школы, общее ожесточение людей. Приведем данные ответов в порядке убывания частоты упоминаний.

Назовите две-три основные причины роста преступности в стране за последние полтора десятка лет.

Рост социального неравенства	54
Культ денег и наживы	42
Отсутствие нравственного воспитания, упадок авторитета семьи и школы	41
Общее ожесточение, рост агрессивности	39
Кино, телевидение, газеты популяризируют идеалы преступного мира	37
Ослабление государственной власти, правоохранительных органов	26
Слишком либеральное законодательство	17
Национальная и религиозная нетерпимость	11
Последствия войн в Афганистане и Чечне	7

Характерно, что в качестве причин преступности для каждой социальной группы отчетливее выступают именно те явления сегодняшней коллективной жизни в России, тяжесть которых эта группа острее испытывает на себе сама (или, другими словами, именно то, что в данной группе более всего ценят, но дефицит чего болезненнее всего переживают). Так, молодежь чаще других указывает в этой связи на растущую в социуме нетерпимость; пожилые, жители периферии – на обострение неравенства, «культ наживы», «пропаганду насилия» в СМИ; поколение родителей – на упадок авторитета семьи и школы и т. п. При всей, казалось бы, очевидности, это не такая уж тривиальная ситуация, больше того – она заслуживала бы специального обсуждения.

Коротко говоря, сосредоточенность на своих бедах, по-человечески оправданная и вполне понятная, для социолога означает, что коммуникации между разными группами крайне слабы, что они мало заинтересованы друг в друге, как бы не видят, не умеют или не хотят видеть «другого» (основной советский и постсоветский дефицит – дефицит социальности, изоляционизм, непроницаемость социальных, идеологических, цивилизационных перегородок). Отсюда – еще более важное следствие: не складывается общего поля проблем и универсального языка их обсуждения, а потому и обобщенных ценностей и норм регуляции поведения в новых, непонятных и потому еще более пугающих обстоятельствах. Результат – отсутствие моральных критериев и правового сознания при остром ощущении кризиса морали, жалоб на засилье бесправия и произвола. Всего лишь один пример: проблема вины (а значит и ответственности) ни в моральном, ни в правовом плане для большинства россиян, для России как социума практически не существует. Тем не менее, повторим, большинство респондентов берется в этих условиях обсуждать и (пускай условно, мысленно) решать проблему смертной казни.

При этом в числе разных способов ограничить рост преступности полярными и дифференцирующими, типообразующими характеристиками выступают в оценках населения две полярные стратегии – либо ужесточать наказание, либо воспитывать терпимость. Они, по нашему мнению, и являются значимыми, отмеченными. Остальные подсказки не предполагают для респондента выбора собственной позиции: россияне высказываются «за все хорошее», и против «роста благосостояния», «хорошей работы милиции» и прочих мер по улучшению ситуации с преступностью, понятное дело, не возражает никто.

За последние четыре десятилетия общее число стран мира, отказавшихся от смертной казни, увеличилось втрое. К настоящему времени более половины стран на земле либо отказались от смертной казни, либо не применяют ее на практике. К концу ХХ века смертная казнь применялась в 55 странах – помимо США, Кубы и некоторых островных государств Карибского бассейна, это были прежде всего страны Ближнего Востока, Азии и Африки (в основном Китай и Иран). Мировой «лидер» по количеству приведенных в исполнение смертных приговоров – Китай: из всех исполненных в 2003 году казней 63% приходились на его долю [ Данные приводятся по: Ознобкина Е. О смертной казни// Развитие личности, 2005, №3, с.105–120. ].

В России на конец 1980-х годов, когда в стране начались массовые социологические опросы, за применение смертной казни высказывались две трети взрослого населения. Вот данные опросов тогдашнего ВЦИОМа и их изменение за последующие годы.

Как Вы считаете, следует ли отменить смертную казнь или расширить ее применение? (В % ко всем опрошенным в каждом исследовании)

	1989, Россия, N=1500	1990, Россия, N=1350	1994, Россия, N=3000	1999, Россия, N=2000	2002, Россия, N=1600^*	2002, СПб, N=1000
Немедленно отменить	4	6	5	5	5	16
Постепенно идти к ее отмене	13	20	15	15	15	14
Оставить ее применение в нынешних рамках	30	–**	37	36	44	36
Расширить ее применение	37	–	24	23	29	27
Затрудняюсь ответить	16	8	19	20	7	7

* Опрос тогдашнего ВЦИОМа проводился в самом конце октября 2002 г., сразу после захвата чеченскими боевиками заложников в Московском театральном центре на Дубровке.

** В данном опросе, кроме двух приведенных выше, использовалась одна обобщенная опция «смертную казнь нужно сохранить и в будущем» – за нее высказались 65% опрошенных.

Резкий скачок в одобрении казни преступников наблюдался, как видим, сразу после террористического акта в театральном центре на Дубровке в Москве: в целом почти три четверти опрошенных (73%, максимальная доля за все годы опросов) высказались тогда за применение смертной казни. Укажем, что доля противников высшей меры при этом не изменилась, но заметно сократилось число затруднившихся с ответом. Чувство общей опасности и своей беззащитности перед ней мобилизовало агрессивные реакции возмездия. В дальнейшем этот реактивный выплеск миновал, и ситуация, по данным Левада-Центра, несколько смягчилась.

Должна ли в России существовать смертная казнь? (июнь 2005, N=1600 человек)

Да	65%
Нет	25%
Затрудняюсь ответить	10%

Наметившаяся тенденция к смягчению продолжала укрепляться, и за последние два года положение выглядит так:

	2006, Россия, N=1600	2007, Россия, N=1600
Полностью отменить	12	11
Соблюдать мораторий на применение	23	31
Восстановить применение в прежних рамках	43	40
Расширить применение	8	8
Затрудняюсь ответить	14	10

Сторонники смертной казни в России и сегодня численно преобладают, но их количественное превосходство уже не столь значительно, как раньше.

Колебания в распределении ответов по социально демографическим группам выглядят в целом предсказуемыми: жестче позиция мужчин, менее обеспеченных россиян и более старших россиян [ Добавим, что для старших опрошенных чувство уязвимости мысленно переносится на собственных несовершеннолетних детей – не случайно более жесткую позицию по многим вопросам о преступности и наказании за нее занимают респонденты 25–39 лет. ]. Обращают на себя внимание два момента. Во-первых, на ответы в данном случае почти не влияет уровень образования респондентов; во-вторых, крайние позиции в данном отношении занимают жители, с одной стороны, Москвы (среди них число противников смертной казни наибольшее), а с другой – села и средних городов с населением от 100 до 500 тысяч. Иными словами, жесткость в отношении смертной казни связана, как можно предполагать, не просто с ощущением собственной социальной бесперспективности (тогда максимально жесткими были бы ответы населения деревень и малых городов), а еще и с ощущением возможностей, которые открылись – но для других (феномен так называемой релятивной депривации).

Что Вы лично думаете по поводу смертной казни?

	Отменить+соблюдать мораторий	Восстановить+расширить применение
В целом	42	48
Мужчины	38	53
Женщины	45	44
18–24 года	48	42
25–39	41	50
40–54	43	45
55 и старше	38	54
Высшее образование	42	48
Среднее+сред.спец.	41	48
Ниже среднего	42	50
Низкий семейный доход	39	53
Средне-низкий	38	50
Средне-высокий	42	49
Высокий семейный доход	45	45
Москва	57	32
Города более 500 тыс.	40	48
100–500 тыс.	36	51
До 100 тыс.	49	46
Село	35	54

Добавим, что в отношении преступности и преступников, мер борьбы с ними наиболее жестко и бескомпромиссно выступают сегодня тоже не самые бедные россияне, а респонденты со средними (средне-низкими или средне-высокими) доходами.

Как бы там ни было, в применении смертной казни россияне любой социально-демографической группы, кроме самых молодых, видят гарантию собственной защищенности. Наиболее образованные респонденты в данном случае не составляют исключения: они, с одной стороны, как будто бы знают интеллигентские нормы гуманности и даже демонстрируют их, но, когда речь заходит об их собственной безопасности, высказываются жестко (нужно также иметь в виду, что в группу россиян с высшим образованием почти не попадают самые молодые респонденты, учащиеся, а именно они, по данным наших опросов, проявляют сравнительно большую толерантность) [ Вообще в распределении большинства оценок группа самых образованных россиян оказывается ближе других к средним данным по всему массиву опрошенных, как бы воплощает усредненную норму. ]. Точно так же во всех социально демографических группах населения преобладает уверенность, что смертная казнь – действенная мера борьбы с преступностью: в среднем соотношение верящих и не верящих в то, что она поможет, составляет 57% к 36 и практически не меняется по разным группам [ Позиция молодежи в данном случае нисколько не мягче, нежели в других группах (59 к 35%), а москвичей – даже жестче (62 к 29%). ].

	Определенно и скорее – да	Скорее и определенно – нет
В целом	47	39
Мужчины	48	39
Женщины	46	39
18–24 года	42	44
25–39	49	39
40–54	44	42
55 и старше	51	34
Высшее образование	50	40
Среднее+сред.спец.	44	38
Ниже среднего	46	40
Низкий семейный доход	50	36
Средне-низкий	48	38
Средне-высокий	50	37
Высокий семейный доход	46	44
Москва	45	40
Города более 500 тыс.	45	39
100–500 тыс.	52	37
До 100 тыс.	41	45
Село	53	33

Важно помнить, что во всех этих случаях речь идет о мере наказания, выносимой и применяемой государством. Поэтому за преобладающим в России одобрением смертной казни стоит поддержка государства со стороны массы подопечных. Причем речь идет об обобщенной, неотрадиционалистской и, в этом смысле, архаической фигуре государства в массовом сознании именно как символического орудия возмездия. Характерно, что в реальную эффективность каких бы то ни было органов и институций этого государства, за исключением армии, большинство россиян устойчиво не верит. Но как раз поэтому оно верит в архаическую фигуру государства-мстителя. Напротив, рост доверия за последнее время органам исполнительной власти (президенту, а отчасти и правительству) повлек за собой, как мы предполагаем, то смягчение в отношении преступников и высшей меры наказания, которое было показано на цифрах выше.

Непримиримую позицию – и не только в вопросе о смертной казни для совершивших тяжкие преступления, но и в оценках необходимости жестких репрессий по отношению, например, к бомжам, проституткам, гомосексуалистам – чаще занимают россияне пожилого возраста, с более низким уровнем образования, живущие вдалеке от больших городов. Казалось бы, вероятность подобных девиаций в местах их жительства значительно ниже – соответственно, мягче должны были стать и оценки, но дело обстоит как раз наоборот. В перечисленных группах выше уровень растерянности, страха перед окружающим миром и завтрашним днем, своей беспомощности, неверия в собственные силы, а потому и неконтролируемой внутренней агрессивности, перенесенной на подозрительных «других» и «передоверенной» в данном случае государству.

Напротив, более молодые и образованные жители Москвы, Петербурга, крупнейших городов России (где уровень преступности, как известно, существенно выше, а социальные отклонения, феномены маргинализма встречаются намного чаще), тем не менее настроены заметно терпимее. Они в среднем активней высказываются за отмену смертной казни (как немедленную, так и постепенную), как и за смягчение репрессивных мер государства в отношении бомжей, нищих и других людей, чье поведение отклоняется от общепринятого.

Наличие или, напротив, дефицит жизненной перспективы и ресурсов, которые способствуют ее реализации (мы имеем в виду любые социальные и символические капиталы, начиная с молодости и заканчивая социальным воображением, мысленным интересом к другим положениям и людям, к самой возможности измениться), – вот, как нам кажется, решающее обстоятельство, которое формирует отношение россиян к преступности и смертной казни. Это отчетливо видно, например, в распределении ответов на вопрос, какое наказание для человека страшнее. В целом население России разделилось тут строго поровну, тем рельефнее выглядит дифференциация оценок по отдельным социально-демографическим группам.

Какое наказание для человека страшнее?

	Смертная казнь	Пожизненное заключение
В целом	44	44
Мужчины	44	44
Женщины	44	43
18–24 года	40	47
25–39	43	45
40–54	45	44
55 и старше	47	40
Высшее образование	36	51
Среднее+сред.спец.	46	42
Ниже среднего	46	42
Низкий семейный доход	45	47
Средне-низкий	50	37
Средне-высокий	46	42
Высокий семейный доход	41	47
Москва	34	54
Города более 500 тыс.	40	50
100–500 тыс.	44	45
До 100 тыс.	48	39
Село	47	40

Наиболее тяжкими преступлениями россияне считают серийные убийства, изнасилования несовершеннолетних, умышленные убийства, за них они чаще всего и требуют смертной казни (71%, 65% и 48% соответственно). Относительное большинство называет среди таких преступлений торговлю наркотиками (считают необходимой смертную казнь 38% опрошенных) и терроризм (32%).

За смертную казнь террористов чаще высказываются более молодые и образованные россияне, жители крупнейших городов (но не Москвы);

за смертную казнь виновным в серийных убийствах и в изнасиловании несовершеннолетних – люди среднего возраста;

по всем остальным преступлениям за смертную казнь чаще высказываются пожилые респонденты. Максимум тех, кто предлагает смертную казнь серийным убийцам, – среди жителей столицы; высшую меру насильникам – жители села.

Уверенность в практической бесполезности ужесточения наказаний чаще высказывают самые молодые респонденты, жители столицы. Сознание неправомочности высшей меры, непригодности человеческого суда в подобных обстоятельствах – преобладающая черта самых старших возрастных групп и опять-таки москвичей. Пожилые респонденты с низким уровнем образования чаще других групп придерживаются понимания смертной казни как заслуженного преступником возмездия. Жители села чаще других считают смертную казнь за особо тяжкие преступления последним средством, единственным способом ограничить рост преступности.

Неоправданной и недопустимой ни в каких случаях смертную казнь считают 8% россиян. Среди людей с высшим образованием, жителей столицы эта цифра возрастает до 10–11%.

Как уже говорилось, фактором, реально дифференцирующим отношение к преступности и смертной казни, выступает социальный и связанный с ним символический капитал. Этическая составляющая (установка на большую толерантность) выступает при этом независимой переменной. Показательно, что при некоторых, весьма незначительных колебаниях ответов о способностях к состраданию в разных социально-демографическим группах отказ верить в раскаяние преступника и простить его, если он сам раскаялся, заметно и однозначно преобладает во всех слоях опрошенных. Соотношение верящих и не верящих подобному раскаянию, готовых и не готовых простить покаявшегося – 1:2 [ Соответственно, в среднем 30 и 61% (вера в способность раскаяться), 26 и 54% (готовность самому простить раскаявшегося). Судя по такому распределению данных, демонстрируемая принадлежность к православию – а ее проявляют сегодня 60% взрослых россиян и временами даже несколько выше – также не влечет за собой смягчения в отношении к раскаявшемуся преступнику. ].

Между тем готовность простить раскаявшегося преступника как независимая составляющая заметно влияет на отношение к преступности и смертной казни. Так, например, для тех, кто не смог бы простить раскаявшегося преступника, страшнее смертная казнь (и они чаще за то, чтобы подвергнуть ей виновных в особо тяжелых преступлениях). Для тех же, кто, по их словам, мог бы простить раскаявшегося, более значима ценность человеческой жизни, им куда страшней кажется пожизненное заключение без пересмотра приговора, и они, соответственно, куда реже готовы присудить преступника к высшей мере.

Какое наказание для человека страшнее?

	Смогли бы простить раскаявшегося преступника	Не смогли бы простить раскаявшегося преступника
Страшнее смертная казнь	37	49
Страшнее пожизненное заключение	54	41

В этом же направлении на отношение к преступности и к смертной казни преступника влияют вера в способность преступника покаяться и измениться, установка на воспитание в людях терпимости, а не на ужесточение кары и т. п.

Иными словами, отношение к преступникам и к смертной казни как высшей мере наказания за тяжкие преступления складывается в коллективном сознании под перекрестным воздействием нескольких факторов. Укажем лишь некоторые из них:

– социальное положение респондентов, их семей, подобных им людей из близкого круга,

– символический капитал,

– сознание большей или меньшей автономии от опеки государства, большей или меньшей уверенности в собственных силах,

– ценностные, моральные установки как независимая переменная.

Подобная – и принципиальная – сложность социокультурной детерминации поведения и оценок в данной сфере не позволяет сводить их ни к однозначной социально-экономической предопределенности, ни к чисто эмоциональному выплеску негодования и желания мести преступникам со стороны потерпевших или сочувствующих.

В среднем по выборке

Города более 500 тыс. жит.

Города от 100 до 500 тыс.

Города до 100 тыс. жит.

Ужесточение наказаний

Независимость суда от исполнительной власти, беспристрастность судей

Воспитание терпимости, уважения к жизни другого

Более эффективная работа милиции, ПО

Общее повышение благосостояния людей

Массовые оценки закона и правосудия в сегодняшней России предстают не слишком определенными: они двойственны, двусмысленны. На сознание людей при этом воздействуют несколько разнонаправленных факторов, которые активизируют и проявляют установки разного типа, относящиеся как бы к различным стадиям и уровням жизни социума – архаические и более близкие к современным, социально-детерминистские и универсально-индивидуалистические, относящиеся к норме (ко «всем») и к практике (реальному поведению, собственным поступкам) и т. д.

Свыше половины российского населения (54%) не верят в то, что в сегодняшней стране можно жить, не нарушая закона. Но такая же доля (57%) не верит и в презумпцию виновности каждого. В то, что всякий наказанный так или иначе виновен, чаще других верят социально-зависимые, малоресурсные группы населения: жители малых городов (42%), пожилые (43%), с низкими семейными доходами (47%).

Можно сказать, что закон, нарушение, вина, ответственность, правосудие, наказание располагаются словно бы в разных смысловых плоскостях, на разном «расстоянии» от опрошенного, поэтому суждения респондентов по их поводу выглядят рассогласованными или, по крайней мере, не всегда последовательными. Обычный россиянин не озабочен такой последовательностью и повседневной рационализацией своего поведения вообще. Правовая культура российского общества пребывает в зачаточном состоянии, и деятельность каких бы то ни было ответственных групп общества (например, правозащитников, союзов по защите потребительских прав и т. п.), равно как специализированных социальных институтов, органов государства в данном направлении, начиная со школы, остается точечной, слабой и малоэффективной.

Как часто допускаются судебные ошибки в России?

* Ответы по позиции «совсем не допускаются» опущены как статистически не значимые: в среднем ее отметили 0,3% опрошенных.

	Крайне редко	Довольно часто	Очень часто
В целом	13	56	24
Мужчины	11	56	28
Женщины	15	57	21
18–24 года	18	55	19
25–39	9	58	27
40–54	13	56	26
55 и старше	14	56	22
Высшее образование	14	57	24
Среднее+сред.спец.	12	57	24
Ниже среднего	14	55	24
Низкий семейный доход	11	54	27
Средне-низкий	13	60	22
Средне-высокий	10	60	24
Высокий семейный доход	15	52	26
Москва	15	56	22
Города более 500 тыс.	11	56	27
100–500 тыс.	12	60	22
До 100 тыс.	16	58	21
Село	11	52	29

Как видим, в среднем свыше четырех пятых (81%) наших опрошенных уверены в том, что российская судебная система часто и очень часто допускает ошибки. Три четверти считают, что страшнее осудить невиновного, чем позволить виновному избегнуть наказания. И тем не менее почти половина россиян, как было показано выше, – за восстановление и расширение практического применения смертной казни [ В начале XXI в. в США были опубликованы данные, согласно которым за предыдущие двадцать лет в результате более тщательного рассмотрения доказательств и обстоятельств дела суд признал невиновным каждого седьмого из осужденных за эти годы на смертную казнь. – см.: Ознобкина Е. Цит. соч. ].

Другое существенное противоречие заключается в самой нынешней системе отечественного правосудия, и россияне его отмечают. Российское правосудие, как полагают респонденты, прежде всего стремится наказать правонарушителя (так считают 38% опрошенных), изолировать его от общества (мнение 28%), устрашить других возможных преступников (17%). Куда менее значим в действиях правосудия такой мотив, как восстановление справедливости (на него указали 19% опрошенных). Между тем для самих россиян именно он – главный. Таково мнение 48% опрошенных. Наказать, изолировать преступника, устрашить ему подобных – мотивы существенные, но гораздо менее важные для респондентов.

Отсюда понятно, что, по мнению абсолютного большинства, добиться справедливости простой россиянин может не у себя в стране, а в Европейском суде по правам человека. Таково мнение 60% наших опрошенных, среди россиян с высшим образованием и более высокими доходами, жителей крупных и крупнейших городов, включая Москву, эта цифра достигает 66–69%. Лишь 14% в среднем по стране указывают в этом вопросе на российский суд, и это, конечно, приговор отечественному правосудию и правоохранительной системе.

По данным 2006 года, 61% опрошенных россиян не верят в то, что рядовой человек в России может надеяться на справедливый суд («определенно верят» в это 4%, еще 25% – «скорее верят»). Не случайно две трети и даже более россиян не доверяют судам и милиции, а последней так и просто опасаются: на протяжении последних лет такое опасение устойчиво высказывали 67–69% опрошенных. До 80% населения страны называют проблему беззакония и произвола правоохранительных органов серьезной и очень серьезной. Свыше половины, даже до 60%, россиян на протяжении последних лет признавали, что они лично не видят для себя защиты от подобного произвола ни в прокуратуре, ни в суде.