Андрей Пионтковский
Нелюбимая страна
А. Пионтковский - член Международного ПЕН-клуба.
Текст "Нелюбимая страна" был написан более двух лет назад - в мае 2005-го года. Основные его политические и психологическеие выводы, на мой взгляд, выдержали проверку временем, о чем, впрочем, судить читателю. Впервые он был напечатан на страницах "Граней". Позднее в различных редакциях воспроизводился в нескольких изданиях, в частности, в книге автора "Нелюбимая страна" (М., 2006), которая лингвистической экспертизой, проведенной ФСБ г. Краснодара, объявлена "разжигающей национальную и социальную рознь" и, следовательно, экстремистской.
Это бредовое инквизиторское обвинение, исходящее от людей, ответственных за этнические чистки на территории Краснодарского края, почему-то заинтересовало московскую прокуратуру, которая начала свою "проверку" в отношении меня и партии "Яблоко", членом руководства которой я являюсь.
Журналистское и литературное сообщество России проявило здоровую защитную реакцию солидарности с преследуемым литературоведами в штатском автором, напоминающую знаменитый случай с автомобилистом Щербицким.
Текст публикуется в окончательной авторской редакции.
Андрей Пионтковский, 1 июня 2007 года.
Владимиру Путину определенно не нравится та страна, в которой Борис Абрамович Березовский поставил его смотрящим, сам удрав в Лондон. Многие, если не все политические новации и филологические изыски березовопомазанника говорят, что психологически он полностью там - в золотом веке СССР. Как В. Ленин не любил Россию за то, что она не Германия и в ней трудно строить социализм, так и В. Путин не любит Россию за то, что она уже не империя.
Не пойдет он ни на какой третий срок. До конца второго вряд ли дотянет. Совсем плох стал гарант безопасности кремлевских сортиров. То у него ющенковские сионисты кровавые в глазах, то французику грозится что-то отрезать, да так, чтобы больше ничего не выросло; то чуxонку вдруг, изгаляясь, передразнивает. Все чаще срываясь, все больше начинает походить на городского сумасшедшего Европы.
Опостылело ему все, но опричники питерские, совсем ошалевшие от крышевания мебельных магазинов и распиливания нефтяных компаний, отпускать не хотят. Политтехнолог одесский, в Киеве обосравшийся, все расстреливать призывает и политическую доску перетряхивать. Пустое все это. Поздно.
Крупнейшая геополитическая катастрофа века уже состоялась - дрезденская резидентура закрылась.
А как сладко было, занимаясь там делами огромной государственной важности, ощущать себя заточенным универсальным солдатиком Великой Империи! Ну и что из того, что наградили только медалькой Штази 3-й степени. Зато вечерами в уютной дрезденской квартирке так приятно было потягивать искусительное немецкое пиво, переживая не только сопричастность к сакральным тайным мировой геополитики, но и волнительную приобщенность к атрибутам скромного обаяния мировой буржуазии.
Он был рожден неудачником - троечник из бедной пролетарской семьи, выросший в коммунальной квартире. Две истории любит рассказывать Президент РФ своим коллегам и иностранным журналистам.
Одна о крестике - ну, это так, заученная для вербовки полезных буржуазных идиотов легенда. Вторая намного серьезней, там Фрейд с Юнгом отдыхают. Это история о загнанной маленьким Вовочкой в угол крысе, которая бросилась на него. С этой крысой, судя по частоте возвращения к теме, навсегда, видимо, сохранилась какая-то глубинная нелокальная квантово-механическая связь, оказавшая решающее влияние на мировоззрение будущего политика.
Но до политики тогда было еще очень далеко. "Я был настоящей питерской шпаной", - сказал как-то В. Путин. (Вот в это охотно верится.) Но какая-то невидимая сила выбрала его из этого мутного слоя и, не обещая лондонских и сингапурских карьер (туда отбирались люди совсем другого социального происхождения), довела его сначала до юрфака ЛГУ, а потом и до дрезденской квартирки.
И никакие чудом обрушившиеся на него через 15 лет дворцы, резиденции, виллы друга Сильвио, "Патек Филиппы", "Юганскнефтегазы", распиленные вместе с "хорошо ему известными физическими лицами, давно работающими в области энергетики", никогда не заменят ему того ощущения могущества, блеска, полноты бытия, служения высокой идее, которое он испытывал, вербуя дрезденских бомжей и наркоманов. У него была Великая Эпоха.
Закрытие дрезденской резидентуры стало и личной трагедией чекистского Акакия Акакиевича. Злые люди отняли у него мягкую и теплую шинель покроя Феликса Дзержинского. А потом еще зачем-то усадили на трон в чужой, незнакомой и неустроенной (никакого Ordnung'a, никакой вертикали, никакого имперского величия) стране. Ему зябко и неуютно на колченогом троне. Ужасно хочется уйти, а у кого отпроситься, не знает.
Связь с центром давно утеряна. Он пытался ее восстановить на другом уровне. Бил поклоны, ставил свечки, окружал себя номенклатурными попами. Но попы побаиваются его. Слишком узнаваем этот прищур холодных рыбьих глаз. Слишком хорошо все эти арамисы и аметисты помнят своих первых кураторов.
Президент не любит Россию. И главное, не верит в нее. В последнее время все чаще он открыто и демонстративно изменяет ей с трупом Советского Союза. Может быть, она, убогая, и удвоит ВВП и даже когда-нибудь приблизится к уровню занюханной Португалии. Но у нее никогда уже не будет дрезденской резидентуры - этого Эдема путинской юности, несокрушимого форпоста Великой Империи. А любить отчизну странной лермонтовской любовью такие не умеют.
Не получится у него ничего с этой страной. И не полюбит ее он никогда.