Ростислав Горчаков

Катер и рожок

Вышел Ваня на лужок
И играет во рожок.
Народная песенка

В ночь на 2 августа 1943 года японский эсминец "Амагири", шедший к Соломоновым островам с тысячью солдат пополнения на борту, протаранил американский торпедный катер ПТ-109, который возвращался после вечернего патрулирования. Кормовая часть катера затонула сразу, в носовой прогремел сильный взрыв, и быстро оседающую палубу озарили ярко-желтые языки пламени. Спустя несколько мгновений море вновь погрузилось в кромешную тьму. Радар на "Амагири" отсутствовал, поэтому ни стопорить двигатели, ни включать прожектор японцы не стали во избежание собственного обнаружения: рядом могли находиться другие корабли противника. К тому же капитан-лейтенант Ханами полагал, что после взрыва спасать все равно некого. Как только боцман Седзи доложил, что водонепроницаемость обшивки в районе форштевня не нарушена, эсминец развил прежний тридцатиузловый ход.

Ханами ошибся. При взрыве погибли лишь двое из трех мотористов, находившихся в машинном отделении катера. Остальные 11 членов экипажа, вопреки ранам, ожогам и контузиям, вытаскивали на всплывший снарядный поддон кормового орудия все, что удавалось добыть из тонущей рубки: карты, оружие, патроны, бинокль, термос с кофе. Ближайший коралловый атолл, судя по карте, находился примерно в трех милях от места гибели ПТ-109. Последнюю из них моряки уже не толкали поддон, а, по словам сигнальщика, "в основном захлебывались водой и кровью". Сам сигнальщик из-за сломанной ноги плыть почти не мог, и его поддерживали товарищи. Их 26-летнему командиру досталась роль буксира: намертво зажав в зубах нейлоновый шнур, лейтенант тащил за собой плотик с тяжело раненным мотористом. До атолла "буксир" добрался первым - вероятно, пригодились тренировки довоенных университетских чемпионатов по плаванию.

Несколько кокосовых пальм без орехов, ни единого пресного ручья и опасная близость к вражескому берегу - вот все, чем был богат стометровый атолл Науро, на который они буквально выползли. Сил на то, чтобы встать и идти, не оставалось ни у кого. У командира они тоже были на исходе, но он понимал, что без воды и пищи долго им не продержаться. Поэтому уже через час отдыха он отправился по мелководью к Оласане - видневшемуся на западе островку покрупнее, над которым зеленели в лучах восходящего солнца купы многочисленных пальм. Иногда ему приходилось плыть, проклиная тяжелые армейские ботинки - дар моториста, расставшегося с ними ради командирского предприятия. Но, едва выбравшись на очередное мелководье, лейтенант то и дело благословлял этот прочный дар, без которого острые кораллы изрезали бы ему ноги до костей. Достигнув наконец Оласаны, он обнаружил там, помимо изобилия кокосов, торчавший на рифе неподалеку от острова разбомбленный корпус американской десантной баржи. Еще час мучительного "бездорожья" - и он нашел в ее полузатопленном трюме сказочный клад: груду запаянных канистр с питьевой водой и брошенный вещмешок, в котором, помимо всякого тряпья, была аптечка и две объемистых жестянки с консервами. Канистру командир взял только одну: ведь в обратный путь предстояло забрать хотя бы несколько кокосов.

Этот мучительный путь под палящим тропическим солнцем занял втрое больше времени, потому что глубокие места теперь приходилось не переплывать, а обходить по шею или по пояс в воде. Плыть с карабином и вещмешком на спине вряд ли смог бы даже прославленный герой "Тарзана" Джонни Вайсмюллер.

Этот мучительный путь лейтенант повторял на протяжении следующих шести дней четырежды. По ночам он возвращался на Оласану, чтобы с ее крайней южной оконечности сигналить патрулировавшим пролив Блэкетта американским кораблям. Но "купель" в соленой воде после тарана не пошла аккумулятору на пользу, и слабый свет фонаря остался незамеченным.

Этот мучительный путь завершился утром 9 августа, когда фигурка человека, "пешком" пересекавшего лагуну, привлекла внимание двух полинезийских рыбаков. Лейтенант привел их к вырытому в песке "госпиталю", который так поразил полинезийцев своим бедственным видом, что, отдав раненным всю пойманную рыбу, они тут же развернули свое каноэ к ближайшей союзнической базе на атолле Рендова. Австралийский командир базы, почти не веря собственным глазам, прочел вырезанное ножом на скорлупе кокосового ореха краткое послание: "Науро. 11 живы. Кеннеди".

 

Благодаря упорству и мужеству лейтенанта, за неделю пребывания на атолле не погиб ни один из моряков. В его наградном листе написано: "Действовал в лучших флотских традициях ответственности и заботы о людях". Все члены экипажа ПТ-109, спасенные будущим Президентом США Джоном Фицджералдом Кеннеди, намного пережили своего молодого командира, чью жизнь оборвала в 1963 году пуля наемного убийцы. Матрос Джерард Зинсер дожил до 2001 года, а старейшим участником событий у Науро стал полинезиец Биуку Гаса, передавший союзникам "ореховое послание": он скончался в августе 2005 года в возрасте 107 лет.

Торпедный катер оказался самым популярным из всех символов президентской кампании. Нет, соперники Кеннеди тоже не отличались малодушием, но в глазах десятков миллионов избирателей маленький кораблик олицетворял особый род мужества - мужество, проявленное в заботе о людях. В те дни силуэт ПТ-109 можно было видеть повсюду: в петлицах смокингов бизнесменов и на вечерних платьях кинозвезд, у подъездов к бензоколонкам и над студенческими кампусами, на кабинах фермерских тракторов и за стеклами школьных автобусов. Огромным большинством голосов народ Америки избрал тогда своим президентом человека, чьи слова о верности интересам рядовых граждан смолоду подтверждались делом: "Действовал в лучших традициях ответственности и заботы о людях".

Командир ПТ-109 не обманул доверия своих избирателей. Вспомнить ли его бескомпромиссную позицию в конфликте по поводу размещения на Кубе советских ракет, или знаменитую речь 11 июня 1963 года о необходимости закона, запрещающего любые формы дискриминации черных граждан США (этот закон был принят уже после его смерти), - Кеннеди всегда проявлял незаурядную отвагу, отстаивая жизнь и достоинство американцев от посягательств весьма влиятельных политических, финансовых, а то и прямо мафиозных группировок. Даже написанная им книга "Профили мужества" посвящена вовсе не героям воинских сражений, а судьям, сенаторам, журналистам, не знавшим страха и колебаний при защите прав своих сограждан. Он очень любил цитировать слова Данте: "Для равнодушных приготовлены в аду самые горячие места".

 

В России нет традиции предвыборных значков. И все же, глядя на миниатюрный силуэт старого торпедного катера, я иногда задумываюсь: а что могло бы послужить эмблемой для нашего нынешнего президента?

Если говорить о первых его выборах, то их логичным символом представлялся портрет Ельцина, который, словно на блюдечке, преподнес тогда стране своего преемника, сопроводив это подношение почти фольклорной присказкой "Я верю в мудрость русского народа". Однако же появление такой эмблемы было бы оправданным только в одном случае: при безоговорочной популярности самого Ельцина. Чего в действительности вовсе не наблюдалось: страна его либо ненавидела, либо презирала. Не за пустопорожнюю болтовню про верность курсу реформ, но за абсолютное равнодушие к реальным нуждам людей, фантастическое даже по черствым меркам бывшего члена ЦК КПСС. Наблюдательный питерский "митёк" Миша Сапего определил народный рейтинг предшественника в трехстишии, озаглавленном "Старик", так:

"нешто я Ельцын какой..."
говорит
угощая кота рыбешкой...

В общем, сомнительно, чтобы портрет свердловского персека оказался бы для избирателей символом заботы о людях. А раз так - что еще могло бы сработать на кампанию российского президента?

Самое время вспомнить, что силуэт ПТ-109, помимо заботы о людях, воплощал и верность его командира лучшим флотским традициям, то есть его профессионально ответственный подход к порученному делу. О профессионализме Кеннеди в качестве моряка, а затем в качестве конгрессмена от своего штата знавшие его люди готовы были увлеченно говорить часами. Но у российского кандидата в президенты профессия была настолько специфической, что перед ней спасовал даже Юрий Домбровский, наделенный талантом блестящего рассказчика:

...я знал врача, он был архиерей
Я боксом занимался с езуитом.
Жил с моряком, не видевшим морей,
А с физиком едва не стал спиритом.
Была в меня когда-то влюблена
Красавица - лишь на обертке мыла
Живут такие девушки, - она
Любовника в кровати задушила.
Но как-то в дни молчанья моего
Над озером угрюмым и скалистым
Я повстречал чекиста. Про него
Мне нечего сказать: он был чекистом.

Примерно то же самое, но уже в прозе, отметил и Александр Исаевич Солженицын: "Всякий подробно вспомнит о своем следствии, как давили на него и какую мразь выдавили - а следователя часто он и фамилии не помнит, не то, чтобы задуматься об этом человеке о самом. О любом сокамернике я могу вспомнить интереснее и больше... Одно остается у нас общее и верное воспоминание: гниловища - пространства, сплошь пораженного гнилью. Уже десятилетия спустя, безо всяких приступов злости или обиды, мы отстоявшимся сердцем сохраняем это уверенное впечатление: низкие, злорадные, злочестивые и - может быть, запутавшиеся люди. Они по службе не имеют потребности быть людьми образованными, широкой культуры и взглядов - и они не таковы. Они по службе не имеют потребности мыслить логически - и они не таковы. Им по службе нужно только четкое исполнение директив и бессердечность к страданиям - и вот это их, это есть. Мы, прошедшие через их руки, душно ощущаем их корпус, донага лишенный общечеловеческих представлений".

Эмблематику кандидата из "корпуса, донага лишенного общечеловеческих представлений" в принципе представить очень даже можно, но она наверняка дисгармонировала бы с Конституцией демократической России, на которой обязан приносить свою присягу каждый наш новый президент. Да и мудрость народу на сей раз предстояло проявлять уже не в далеком 1937-м, когда о "рыцарях революции" было известно только то, что у них горячие сердца и холодные головы. В 1999-м к услугам избирателей в совершенно открытом доступе давно уже находилось множество документов, разоблачающих преступления лубянских "рыцарей", которыми было уничтожено больше ни в чем не повинных людей, чем всеми ордынцами, опричниками и гестаповцами вместе взятыми. В бывшем здании республиканского управления КГБ Литвы ныне размещен Музей геноцида. В зданиях на Лубянке размещается то же, что размещалось при Ежове, Берии и Андропове.

К третьему тысячелетию появилось немало чекистских утверждений на тему "Теперь мы совсем другие", но транслировавшееся на всю страну публичное журналистское расследование НТВ о попытке подрыва жилого дома в Рязани наглядно засвидетельствовало, что над менталитетом чекистов время не властно: они по-прежнему не имеют потребности мыслить логически, по-прежнему бессердечны к страданиям и по-прежнему видят свою роль только в исполнении директив.

Еще в 1992 году Евгения Альбац, констатируя в своей книге "Мина замедленного действия" ускоряющийся процесс ренессанса лубянского "государства в государстве", с тревогой задавалась вопросом: "Что ждет нас дальше?" Дальше нас ждало немало удивительных вещей, но при Путине произошла самая удивительная: места во властной матрешке поменялись, и кремлевское государство оказалось внутри лубянского. Изменившийся облик этого государства Александр Литвиненко справедливо определил как "ЛПГ - Лубянскую преступную группировку". Вскоре после публикации книги под таким названием автор был отравлен.

Словом, общее впечатление гниловища сегодня, пожалуй, даже сильнее, чем в сталинские годы. И хотя попытки найти слова и символы, облагораживающие профессионализм этой гнили, не прекращаются, выглядят они прямым кощунством по отношению к памяти миллионов жертв Лубянки. Причем это отнюдь не "дела давно минувших дней" - о кровавых подвигах чекистских "эскадронов смерти" на Кавказе Анна Политковская писала в 2004 году! Поэтому в качестве предвыборных значков любые профессиональные символы были бы еще неуместнее ельцинских портретов.

Оставим профессионализм: ведь в Америке силуэт ПТ-109 выполнял и еще одну важную предвыборную функцию. Словно фотовспышка, он запечатлел яркий, находящий отклик в душе каждого избирателя момент в биографии кандидата. Если в чекистский период путинской биографии такие и были, то нам о них ничего не известно. О ярких моментах мы можем судить только по его карьере государственного деятеля. И к любому из них несложно при наличии минимума воображения подобрать соответствующий значок. Это может быть силуэт сортира с надписью "Будем мочить!". Или перечеркнутая омоновскими дубинками журналистская телекамера. Или подлодка с кратким пояснением "Она утонула". Или газовый баллон с путинским "Безвреден" и цифрой 174 - числом заложников, погибших в ходе операции "Норд-Ост". Или оптимистичный слоган "ЮКОС банкротить никто не собирается". Короче говоря, вариантов - масса. Но согласимся, что любой из них нуждается в траурной рамке, а такие значки приличествуют скорее похоронам, чем выборам.

Разумеется, памятные всей мировой прессе яркие высказывания Путина не сводятся к посулам мочить террористов или производить обрезание непочтительным журналистам. Заявлений, которые пресса - хоть наша, хоть иностранная - относила к числу "конструктивных", заметно больше. Вот только все они вторичны. Патент на "экономически обоснованное" ля-ля, вроде намерения удвоить ВПП, догнать Португалию или обеспечить молодые семьи доступным комфортным жильем, принадлежит еще Никите Сергеевичу с Леонидом Ильичом, обещавшим примерно то же самое, но гораздо раньше. И гораздо круче: тогда клялись перегнать не какую-то там Португалию, а самое Америку, квартирами же к 2000 году собирались обеспечить не только молодежь, но каждую советскую семью. Результаты тех клятв известны. Результаты нынешних - легко предсказуемы.

Нельзя не сделать вывод о разумности российской традиции обходиться без предвыборных символов, связанных с личностью кандидата. Они нам действительно ни к чему. Разве могут что-либо изменить легковесные кусочки металла или пластика, если совершенно очевидно, что на психику избирателей не оказывает никакого воздействия даже "тяжелая артиллерия", наподобие пылающей гекатомбы детей Беслана, нарастающей демографической катастрофы, осуждения в Страсбурге "силовых" пыточных застенков или разгула расизма? Но совершенно очевидно и то, что собственно личность Путина в неколебимости президентского рейтинга как бы не участвует - сама по себе она абсолютно бесцветна, лишний раз подтверждая справедливость слов Домбровского: "Про него мне нечего сказать - он был чекистом".

Быть может, согласно классическому определению "Короля делает свита", президентский рейтинг создается талантами его окружения? Но оно еще зауряднее, будучи напрочь лишено видимых невооруженному глазу талантов! Исключая, конечно, талант преданности. Если что-то и приходит на ум при виде уныло-серой подборки "государевых людей", так это, казалось бы, раз и навсегда ставшая достоянием истории строчка революционного гимна "Кто был ничем, тот станет всем". Серость, понятное дело, пытаются расцветить вспышками мигалок, золотом наград, роскошью приемов, молодежными клоунадами, фейерверками непрерывных презентаций, форумов и фестивалей - напрасно. Серый цвет "свиты" решительно никому не интересен. Но тем больший интерес вызывает российский электорат, наделивший всю эту убогую "вертикаль из ничего" такой мощью безответственной власти, какая и самодержцам не снилась. Что же смог предложить избирателям Путин, чтобы заставить их позабыть обо всем вышеперечисленном и многом-многом прочем?

Уж не рост ли благосостояния? Да, он есть. Но в основе его лежат не усилия президента, а всего лишь мировые цены на нефть. К тому же среднестатистическое преуспеяние россиян иллюзорно: пропасть между чудовищными сверхдоходами "элиты" и позорным для XXI века прозябанием "трудяг" (особенно за пределами крупных городов) продолжает углубляться. Глубину этой пропасти выразительно иллюстрирует контраст между взметнувшимися в небо громадами столичных небоскребов и проваливающимися в кипяток истлевших магистралей троллейбусами.

Уж не стабильность ли, столь желанную после эпохи ельцинских "загогулин" и "киндер-сюрпризов"? Да, наличествует и она, но это какая-то рачья стабильность. Стабильность судна, чей машинный телеграф застыл в положении "малый назад". Между тем еще в 1988 году Владимир Селюнин предупреждал нас на страницах сборника "Иного не дано": "Надо решаться на перемены - время, отпущенное нам историей, истекает, счетчик включен". Не решились на перемены. А он правильно предупреждал: по всем важнейшим индексам мирового развития, будь то экономическая свобода или коррупционная восприимчивость, Россия все дальше и дальше отстает от глобальных лидеров, уверенно сближаясь с Руандой, Ливией, Мьянмой. "Туркмения - наш приоритет!" - более чем красноречивый заголовок статьи, комментировавшей недавний президентский визит в Среднюю Азию.

Возможно, качество жизни? Что ж, оно тоже меняется. Постепенно и к лучшему - если судить по "поэзии" турпоездок, бутиков, автомобильных марок. Стремительно и к худшему - если всмотреться в повседневную "прозу" заказных и армейских убийств, остающихся безнаказанными либо нераскрытыми. В неустанно обновляемые рекорды потребления алкоголя, усугубляющие и без того тревожные темпы деградации человеческого потенциала. В пробки, намертво парализующие города, в лица судей, к которым впору обращаться "Ваше Бесчестие", в нескрываемое презрение власти к достоинству своих сограждан, наконец в ужасающий взлет кривой самоубийств, по которым Россия к 2007 году вышла на первое место в мире. Качество жизни? Явно неудачный термин.

Нет, созидание стабильности, благосостояния, достойной жизни в планы Путина входить не могло. Его этому просто не учили: Лубянка никогда и ничего не созидала. Она умела только уничтожать - свободу мысли, радость искусства, вдохновение науки, братство между людьми и конечно же самих людей. Точно так же, как Джон Кеннеди действовал в духе лучших флотских традиций, Владимир Путин действовал в духе лубянских. Они позволили ему обойтись без сложных политтехнологий: успех президентской кампании обеспечил слегка подзапылившийся манок советского патриотизма, с помощью которого Лубянка испокон веку вербовала своих доносчиков, провокаторов и палачей. Точно так же, как Джон Кеннеди действовал в духе лучших флотских традиций, Владимир Путин действовал в духе лубянских. Успех его кампании был обеспечен изрядно подзапылившимся манком советского патриотизма, с помощью которого Лубянка испокон веку вербовала своих доносчиков, провокаторов и палачей. Устаревшее прилагательное "советский" убрали, но в остальном дребезжащий сигнал лубянского рожка оставался прежним: "Кругом враги! Отечество в опасности! Заставим мир уважать нашу великую державу!"

Поскольку у чекистов под уважением всегда подразумевался страх, то страна мгновенно ощетинилась воинственными угрозами "неадекватных ответов" и "опережающих разработок". Дипломаты требовали покончить с антироссийским политиканством. Лубянка изловляла шпионствующих ученых. Милиция била инакомыслящих отщепенцев. Скины били чурок. Блоги рекомендовали всем черным америкосам в целом и Кондолизе в частности не слезать с деревьев. Министры запрещали ввоз вражеских тюльпанов, минералки, мяса и ликеров. Чиновники срочно засекречивали от неприятельских глаз все рассекреченное ранее. Статистики рапортовали об успехах российской экономики. Пропагандисты заполняли экран бдительными фильмами сталинской закалки. Врагов мочили от Катара до Лондона. Дума зажигала пламенными речами. Накалялась обстановка у западных и южных границ. По стрелкам простучал выведенный с запасного пути дружественный северокорейский бронепоезд. Рожок дудел как заведенный.

Этот фантасмагорический "рывок в совок" смог состояться лишь потому, что был единодушно поддержан избирателями (миллион-другой "страшно далеких от народа декабристов" погоды не сделал). Послушный зову лубянского рожка, электорат самозабвенно ринулся спасать отечество от козней внешнего и внутреннего врага. Рефлекс? Гены? Инстинкт? Русская душа? Еще что-то? Не знаю.

Но знаю, что люди вполне могли бы отказаться проявить нужную Ельцину "мудрость", заткнув тот постылый рожок еще до выборов. И заняться действительно полезным для России делом, а не изгнанием грузин, изобличением солдатских матерей в службе Западу или зачисткой рынков от "мусора". Мусора в стране и впрямь накопилось выше головы, только был он не на рынках. Но для очистки от этого мусора требовалась воля к сопротивлению. Недаром замечательный поэт Уолт Уитмен, стихи которого командир ПТ-109 знал наизусть, наставлял своих соотечественников:

 

Говорю всем Штатам, и каждому из них, и любому городу в Штатах:

"ПОБОЛЬШЕ ПРОТИВЬСЯ, ПОДЧИНЯЙСЯ ПОМЕНЬШЕ".

Неразумное послушание - это полное рабство.

А из полного рабства нация, штат или город не вернутся к свободе.

 

Поднимая фландрский народ на восстание против могучей инквизиции, Тиль Уленшпигель повторял, что в сердце ему стучит пепел сожженного инквизиторами отца. И народ восстал, вышвырнув из своей страны пыточных дел мастеров. Сегодня Фландрия - свободная и процветающая земля. Представить себе Уленшпигеля, в сердце которого стучит доверие к главному инквизитору, немыслимо: ведь днем и ночью его груди касалась ладанка с отцовским прахом, собранным на страшном кострище. Прахом наших предков, погибших в лубянских застенках, лагерях и психушках, можно было бы завалить не одну Фландрию. Стучит ли в российские сердца их пепел? Вот что с грустью пишет историк Энн Эпплбаум в послесловии к своему монументальному исследованию "ГУЛАГ":

"Появление американки на пароме, плывущем осенью 1998 года к Соловкам, заинтересовало всех. Меня приветливо расспрашивали, где я выучила русский, чем занимаюсь, что думаю о России. Но как только соседи узнали, что я плыву с ними вовсе не ради наслаждения красотами русского Севера, прежняя приветливость сразу сменилась враждебностью: "Почему вы о лагерях хотите писать? Почему не о наших достижениях? Эти лагеря уже никому не нужны. К нашим сегодняшним проблемам они не имеют никакого отношения".

Не имеют? До выборов Путина оставался год.

Все это тем более странно, что россиянам, шедшим к урнам, никакой особой доблести для сопротивления не требовалось: за их спинами не ощущался ни холодок штыков, ни жар костров. Их выбор был совершенно свободным. И кандидатов в стране было хоть отбавляй - коль скоро жалобное "Не из кого выбирать" никогда не звучит даже в крохотной Андорре, то с чего бы ему служить оправданием в России с ее 140 миллионами граждан? Граждане в общем-то не оправдывались. Они дружно выбрали игрока на рожке. Стало быть, именно этот рожок и мог бы послужить отличным символом обеих путинских кампаний.

Последствия отказа от сопротивления волновали не одного только Уитмена. О незавидной судьбе народов, которых не будит "чести клич", писал и наш великий поэт: "Наследство их из рода в роды - ярмо с гремушками, да бич". Можно возразить: а разве "Россия!" - не клич чести? Еще какой клич! Но только не тогда, когда он исполняется на лубянском рожке.