Александр Аузан

Самодержавие крепостных: современные границы и возможности преодоления

А. Аузан - д.э.н., профессор, президент ИНП "Общественный договор".

Текст подготовлен на основании интервью, которое А. Аузан дал редакции журнала в мае 2007 г.

В России (и не только в России) существует так называемая "проблема колеи" или, если угодно, проблема исторической инерции. За последние десять лет инерционные приметы, признаки старой модели российской власти как власти авторитарной, не считающейся с правилами, становились все более заметными. Формирование этого типа власти произошло после татаро-монгольского ига, когда формировалось Российское государство и когда проблема, схожая с проблемами других стран, нашла нестандартное решение. В Западной Европе земель было мало, а людей много - возникло аграрное перенаселение, а в России люди могли уйти на свободные земли и на восток, и на юг. В принципе мы могли тогда пойти по американско-канадскому или австралийскому пути развития: человек становится главной ценностью, у работающего населения появляются высокие доходы, есть смысл внедрять новую технику... Но этого не произошло, потому что было найдено специфически российское решение - крепостничество. Оказалось, что если людей закрепить на месте силой государства, то можно и не идти путем других стран, богатых природными ресурсами.

Иными словами, в нашей истории сформировалась устойчивая пара: самодержавие и крепостничество. Самодержавие - это не абсолютная монархия, это нечто другое: абсолютная монархия не была включена в экономическую жизнь так, как было включено в нее российское самодержавие. Приведу пример из Петровской эпохи. Петр формально делал то же самое, что Кольбер во Франции, - проводил политику меркантилизма: создавал мануфактуры, осуществлял насилие над людьми, труд которых должен был обеспечить работу этих мануфактур. Но есть одна существенная разница. В Англии и Франции силой сгоняли люмпенов в сферу наемного труда. У нас приписали крестьян к заводам и постоянным государственным принуждением (без наемного труда) обеспечили взлет промышленности. Вот это и есть совместная работа пары - самодержавие-крепостничество.

Обратимся к веку двадцатому. Еще в работе "Истоки и смысл русского коммунизма" Николай Бердяев довольно ясно показал: в период между февралем и октябрем 1917 года перед изумленным русским взором прошли парадом все возможные идеи. И что же выбрал русский взгляд? То, что имел ранее, - то есть царя и державу. Возрождение крепостнической системы мы видим на всех уровнях многослойной системы того времени: колхозная система, законодательство о труде 1939 года и т. д.

Смею сказать, что и сейчас, в XXI веке, мы видим возрождение не только самодержавия, но и крепостничества. Что такое, например, современные российские Вооруженные Силы? Крепостническое хозяйство, где можно в аренду сдать соседнему помещику рабочую силу, где распространено отходничество... Крепостничество существует и еще в одном, очень не маленьком секторе - это эксплуатация труда гастарбайтеров... А рядом благополучно живет давняя историческая традиция - самодержавие. Именно эта традиция поддерживает современный властный произвол. В начале 90-х у нас существовала иллюзия, будто выборность снимает проблему произвола. Это не так. Царя Михаила Романова избрали Земским собором точно так же, как в 90-х избрали царя Бориса Ельцина, а в 2000-м Владимира Путина.

В этом плане показательна и существующая судебная система. С позиции самодержца, суд - это специальный чиновник, который должен решить спор и при этом - в интересах государства. Самодержавной власти нужно, чтобы кто-то решал споры, но интерес государства должен стоять выше, чем любой другой. Вот в девяностых годах были заметны тенденции вполне успешного развития современного судопроизводства. Для меня это совершенно очевидно, потому что я занимался защитой прав потребителей, и это требовало большого судебного вмешательства. Причем в правовое регулирование этой проблемы в 91-92 годах, когда создавалось законодательство о защите прав потребителей, никто не верил. Спикер палаты, принимавшей закон, сказал, что это закон-мечта, имея в виду, что работать он не будет. А он оказался самым работающим законом.

Почему? Потому что настоящая судебная система возникает не по запросу власти, а по спросу населения. Почему получилась нормально работающая судебная система в сфере защиты потребителя? (Надо отметить, что сейчас она работает не так.) Во-первых, оказалось, что это система очень дешевая для человека. Он не платит пошлины, у него есть в руках закон прямого действия - пришел и применил, можно даже адвоката не звать. Тогда это был закон прямого действия, потому что он еще не был "гармонизирован" с Гражданским кодексом, была достаточно простая судебная процедура. Во-вторых, в законодательстве о защите прав потребителя был заложен гениальный принцип - право выбора суда: хочешь, иди по месту пребывания ответчика, хочешь - по месту пребывания истца. Это означало, что суды конкурировали между собой: не хочешь этого судью, обратись к другому. Я вообще считаю, что не выборность судей, а конкурентность способов принятия решений гораздо лучше обеспечивает независимость суда. Нет, я не против выборности судей, полагаю, что мировых судей как раз следовало бы избирать, и закон это разрешает... Только вот ни один субъект Федерации не принял решения о выборности, имея на это право.

Самая важная для нас власть - судебная. Для граждан, и для бизнеса тоже. Из всего "набора" властей самым важным является даже не парламент, но суд. Существует ведь и произвол парламента... Я могу привести массу примеров, когда у нас лоббировались и принимались законы, нанесшие прямой ущерб большому количеству людей. Фильтром для таких законов должен быть Конституционный Суд. Иногда даже удавалось признать такие законы неконституционными и добиться изменений... Повторю: у нас были такие тенденции развития судебной системы, которые позволяли рассчитывать на то, что она справиться с задачей ограничения властного произвола, однако сейчас, в ее нынешнем состоянии, ей это не удается. Произвол сегодня ограничен, я бы сказал, коррупцией, корыстной конкуренцией властных групп в исполнительной власти.

Вначале я упоминал о таких ключевых для нашей истории и социума вещах, как самодержавие и крепостничество. Когда мы говорим о самодержавии, то возникает ощущение, что речь идет о некоем монолите во главе с одним-единственным лицом. На самом деле такого монолита не было ни в XVI веке, ни в XIX, ни тем более его нет в XXI. Есть некоторое количество групп, причем борются они не только за внимание государя; у них гораздо более низменные интересы. Будучи экономистом, позволю себе утверждать, что не так сложно сделать анализ, который позволит выявить пять-шесть основных властных групп, так называемых "кремлевских башен". А выделяются они через анализ публичной печати и экономической деятельности госкомпаний, которые контролируются теми или иными группами. Так вот, выясняется, что одни госкомпании дружат, а другие - никогда, они могут вздувать на торгах цены на те или иные лицензии, потому что никогда не договорятся друг с другом. Я бы сказал, что их непубличная конкуренция - это все же известное ограничение произвола, а если говорить об их коммерческом интересе, то можно вести речь и об ограничении степени авторитарности государства. Ведь если высокие чиновники разными путями создают себе капитал, который измеряется сотнями тысяч долларов, то его можно спрятать, если он измеряется миллионами долларов, то его можно использовать внутри страны, а если он измеряется миллиардами, то его невозможно использовать внутри страны и он принимает международный характер. Он обязательно движется через офшорные компании, управляющие компании на Кипре и тому подобное. Попадает в сферу действия коммерческих судов в Гааге или Великобритании... В итоге получается, что эти властные группы, которые, наверное, хотели бы полноты произвола в стране, еще больше, чем произвола, хотят, во-первых, ограничения других властных групп, а во-вторых, обеспечения роста своих доходов и капиталов. И каждый их шаг, который очевидно нарушает Конституцию, означает падение капитализации того, что они нахватали.

Поэтому у нас получается такая странная система. Она, с одной стороны, имеет традиционные корни в виде властного произвола, с другой стороны, она имеет ограничения в виде конкуренции и жажды увеличения капитала. Когда одно с другим не совмещается, то, на мой взгляд, "башни Кремля" предпочитают деньги, а не дополнительные возможности власти. Это новый стихийный рычаг в системе сегодняшнего ограничения властного произвола.

Если мы посмотрим на разные этапы развития самодержавия, мы увидим различные ограничители властного произвола. До Петра это были ограничения, связанные с существованием Боярской думы, аристократии. Если бояре приговорили, то и царь приказал, а если не приговорили, то и царь не приказал. Впрочем, там тоже не так просто было... После Петра возникает система, которую очень удачно, на мой взгляд, описал Юрий Михайлович Лотман в своей статье 1981 года о двух системах - "вручение себя" и "договор". Он показал, что Феофан Прокопович фактически внес в российскую государственную систему идеи Гуго Гроция о том, что власть основана на договоре. У царя есть обязанности, и если он их не соблюдает, то он не царь. У помещика есть обязанности, у крестьянина, у солдата. Это разные обязанности, составляющие иерархическую систему, но само понятие прав и обязанностей внесло своеобразное ограничение в действия власти. Именно эта система ограничений и погубила всю систему российского самодержавия и крепостничества. Указ о вольности дворянства, принятый в 1762 году, предполагал указ об освобождении крестьянства, принятый спустя 99 лет: если дворянство не несет обязанностей перед государством, то и крестьянин не несет обязанностей. Вся система начинает расшатываться.

 

Одним из показателей здоровья социальной системы является работа института репутации. И даже в наших сегодняшних условиях он начинает работать. Вспомним, что произошло с первой волной олигархов. Ведь они были назначенными богачами, и в середине 90-х их не волновала ни внешняя репутация, ни репутация в стране, их волновало только одно: в какой степени они продолжают контролировать тот или иной кусок власти, чтобы наращивать (или хотя бы не потерять) то имущество, которое им было выдано, и чтобы выдали еще. Но после кризиса 98-го года мы увидели, что олигархические группы ведут себя по-разному. Часть из них - не только "ЮКОС", но, например, "Альфа-групп" - взяли курс на увеличение капитализации, а не на захват новых полей внутри страны. Причем, на мой взгляд, это был результат вполне эгоистического расчета. К тому времени наша страна уже на 80% была поделена, поэтому захват новой территории становился слишком дорогим удовольствием, это была бы схватка с другими группами. Но ведь можно те активы, которые ты уже захватил, использовать более эффективно и получить от них и профит, и репутацию... Они стали менять политику. Переход на максимизацию капитализации требовал введения максимальной прозрачности, разделения власти и собственности, принятия многих западных стандартов, учета социальной и экологической ответственности. Все это влияет на курс акций... Вот тогда они стали задумываться о репутации - и сразу вошли в столкновение с тем, как устроена наша власть. В этом, на мой взгляд, одна из наиболее мощных скрытых пружин дела "ЮКОСа". Руководство компании начало выстраивать другую политику - они захотели быть гражданами мира, войти в круг признанных транснациональных компаний. И как раз столкнулись с привычными властными нормами...

Потому что нельзя одновременно делать систему транспарентной и платить большие взятки чиновникам. Да, конечно, коррупция существует и в западных компаниях (мы понимаем, что коррупционный скандал возможен, например, вокруг Чейни и операций его компании в Ираке), но она носит совершенно иной характер. Все же речь там не идет о регулярных платежах - да еще и пакетами наличных денег - высоким чиновникам, что было нормой в 90-е годы и, боюсь, остается нормой сейчас. Только суммы, скорее всего, выросли.

Сегодня нам предстоит понять, что так называемые "кремлевские башни" - это новое поколение олигархов. По масштабам контролируемой ими собственности трудно судить о чем бы то ни было, потому что эти олигархи возникали не путем прямой передачи государственного имущества в частные руки, а очень сложным путем. Этот процесс тесно связан с работой государственных монополий, где одновременно идет обращение акций. Скажем, кто-то через лондонский рынок покупает у государственной монополии большие пакеты. Поди определи, что пакеты покупает у них человек, который сидит во главе совета директоров государственной компании или член совета директоров компании от правительства. Это доказать невозможно. Но таким путем возникли некие новые крупные собственники, и у них теперь большая проблема: они хотят быть признанными и законом, и населением, и международным сообществом. Но от этого они еще дальше, чем олигархи первой волны.

Во-первых, им нужно легализовать все свое имущество. Первым олигархам не надо было скрывать, что они частные собственники большого имущества, - а эти-то скрывают. Во-вторых, они хотят, чтобы население относилось к их огромной собственности как к легитимной. Но тогда возникнет вопрос: а что же вы гнобили тех? Почему сидит Ходорковский? И возникает очень тяжелая проблема (я даже назвал бы это "Ходорковский как национальная проблема"). Проблема не с правозащитной точки зрения, а с той, что тюремное заключение Ходорковского создает проблему для легализации и легитимизации новых капиталов... При этом Ходорковский, выпущенный из тюрьмы, - это тоже проблема для этих капиталов, потому что они во многом созданы путем его ограбления... Возвращение же ему денег - тоже не путь легализации для их капиталов. На таком пути очень много ловушек, никак не позволяющих новым олигархам быть уважаемыми и приобрести внутреннюю и международную репутацию.

Получается, что, посадив Ходорковского в тюрьму, они, казалось, решили очень важную для себя проблему. Это был показательный удар. Остальные же все подстроились. Население у нас очень опытное. Мне кажется не случайным, что, скажем, с 2003 года началось общее ухудшение положения в тюремной системе. До этого несколько лет шло улучшение: сокращалось тюремное население, несколько менялись нормы обращения, существовал определенный общественный контроль. Но вот вокруг крупного, как теперь говорят "знакового", дела - дела "ЮКОСа" - начались многочисленные нарушения: тут закрыли доступ, там обыскали адвоката, нарушили правила высылки и прочее. И начали меняться правила игры во всей системе. То есть сама власть становится заложником этого движения: колесо крутится в одну сторону, все больше надо привлекать лжи, а для удержания лжи - все больше насилия.

Правда, я не стал бы в нашем сегодняшнем случае говорить о тоталитаризме. Скорее это авторитаризм. Для того чтобы возник тоталитаризм, нужны все же довольно уникальные исторические условия. Как экономист я осмелюсь утверждать, что тоталитаризм - очень дорогая система, требующая колоссальных, невиданных ресурсов, потому что для установления действительно тотального контроля, включая контроль над семейной жизнью и направлением мыслей, нужно очень много ресурсов. Александр Исаевич Солженицын тоже говорил об этом, когда писал, на что наткнулась гулаговская система: оказалось, что, кроме тех, кто сидит, и тех, кто боится, есть еще огромное количество людей, которые исключены из продуктивной деятельности, поскольку они должны охранять эти лагеря. И это уже не только экономическая, но и социальная проблема. В "Архипелаге" в заключительных главах очень интересно написано про то, как возникает целый класс "вохры" со своими социальными проблемами. Поэтому можно сказать, что сталинский тоталитаризм не выдержал своей собственной нагрузки. Ведь недаром один из лидеров гулаговской системы, Берия, стал инициатором довольно радикальных для того времени реформ. Конечно, произошло это не потому, что у него направление мыслей изменилось, а потому что он видел на примере ГУЛАГа, что тоталитаризм не выдерживает сам себя, что надо что-то делать, иначе все рухнет и придавит к земле их самих...

Приведу еще один простой пример. Научно-технические возможности позволяют спецслужбам записывать любой наш разговор, и сейчас это гораздо проще, чем двадцать лет назад. Но ведь записать - это полдела. Надо расшифровать (пусть даже есть специальные программы, основанные на поиске ключевых слов), а дальше надо интерпретировать. Это очень дорогостоящая работа. Это проблема управления. Авторитарное государство нуждается в информации о том, что происходит, для того, чтобы управлять. Сколько стоит наружное наблюдение, слежка, не только расшифровка, но и интерпретация прослушки? Полагаю, все это выливается в довольно крупные суммы. А потом возникает простая проблема: надо по одежке протягивать ножки. Можно, конечно, прослушивать несколько миллионов людей в стране, но невозможно считать, что с помощью прослушки вы хоть как-то контролируете их поведение, знаете что-либо о них. Нужны миллиарды долларов, чтобы осуществлять контроль уже не в виде "вохры" в лагерях, а в виде технарей, которые сидят в спецслужбах и должны все это переварить... Тоталитаризм - вообще уникальное историческое явление. Только в XX веке и только небольшая группа стран дала примеры тоталитаризма. И система оказалась мало жизнеспособной, а авторитарные режимы могут жить десятилетиями.

Вот одно из проявлений такого режима. Свобода слова у нас не ограничена, говорите, пожалуйста. А вот свобода СМИ, трансляция того, что вы говорите, ограничена. Я не знаю случаев, когда человека преследовали бы за то, что он что-то сказал. Преследуют человека или средство массовой информации за то, что там опубликовано... Авторитарный режим как бы говорит: живи в своих нишах, ругай президента с друзьями, даже в кафе, пожалуйста, но не лезь в политическую сферу. Как только ты попытаешься повлиять на выбор других через трансляцию в средствах массовой информации, ты столкнешься с ограничениями и возможными репрессиями. Авторитарный режим - да это своего рода переиздание тоталитаризма, но в измененным виде. На мой взгляд, и нынешний-то авторитаризм сам себя не выдерживает. Он взял на себя слишком широкую сферу контроля и с ней не справляется.

Посмотрим на процесс сокращения политических свобод с 2000 по 2007 год. Вроде бы есть инструменты манипулирования выборами, но манипулировать выборами дорого, ведь тогда нужно манипулировать и местными выборами, и в субъектах Федерации, и думскими, и губернаторскими, и президентскими. Если в одном регионе с небольшим разрывом проходят и выборы губернатора, и выборы мэра столичного города, выборы в Госдуму - то куда бросать свои ресурсы? Естественно, на свои выборы. В итоге мэром становится человек, которого не поддерживает группа, которая поддерживает губернатора... Просто потому что не хватает ресурса, чтобы заниматься всем сразу. И такие ситуации повторяются. Конечно, власть решает: уберем выборы губернаторов, уберем одномандатников - работать с партийными списками легче. Это логика экономии, когда не хватает сил.

Убирая каждый их этих инструментов, на самом деле проблему не решают, а перекладывают, потому что дальше получается следующее: убрали выборы губернаторов (вообще-то есть страны, где губернаторов назначают), но тогда надо иметь выборных сенаторов или что-нибудь еще. Ведь нужен голос региона при принятии решения, а его нет. Потеряна обратная связь, падает эффективность управления... Нынешняя власть сама себя загоняет все время в тупики, казалось бы, сокращая для себя издержки, но одновременно сокращая эффективность управления. Начинаются провалы... Первый президентский период Путина был гораздо результативнее, чем второй. Даже при том, что денег во второй период было больше. Во второй период проходили прежде всего изменения, связанные с сокращением прав, а экономические и социальные реформы практически провалились. И провалились потому, что сами сжали систему, а она без обратной связи, без сдержек и противовесов работать не может. 2004 год - банковский кризис, спровоцированный властью. 2005-й - монетизационный, тоже исключительно из-за действий власти. 2006 - кризис на алкогольном рынке. Посмотрим, чем 2007-й будет замечателен. Логика, по которой шла власть, сокращая свои издержки контроля, вводя репрессии и прочее, понятна. Но ведь одновременно она сокращала свою же собственную результативность и создавала новые проблемы. Поэтому, повторю, у нее сейчас чрезмерное поле контроля, с которым она не справляется.

Для эффективности управления нужна обратная связь. Конечно, это не значит, что обратная связь - синоним демократии. Как и система сдержек и противовесов - не всегда это система разделения властей. В послесталинской системе партийный аппарат, советский аппарат и аппарат КГБ в определенной степени были выстроены так, чтобы были сдержки и противовесы. Была и обратная связь. Скажем, письмо с жалобой, особенно через газету. Обратная связь может налаживаться и недемократическими способами, но она должна быть. Власть, у которой нет системы сдержек и противовесов и нет обратной связи - не только неэффективна, она обречена. Во всяком случае, если мы говорим о более или менее сложных объектах управления. Я допускаю, что власть Папы Дока на Гаити двадцать лет могла быть устойчива, но он не решал проблемы экономического развития, нанотехнологий, социальных реформ, полиэтнического общества и так далее... Обратная связь состоит не в том, чтобы получить письмо, которое ты сам себе и послал. Это и есть проблема действующего президента: когда он пытается выглянуть из кремлевского окна, то видит Путина. Из какого окна не посмотрит - всюду Путин. Очень сложно управлять в таких условиях. Потому что для управления надо видеть объект. На запрограммированный вопрос получаешь запрограммированный ответ. Агитпропом нельзя добиться полной управляемости, потому что у человека возникают проблемы, о которых ты даже не знаешь. Если эти проблемы не решаются, то может начаться очень неприятный для власти процесс. Агитпроп - не замена обратной связи, это имитация.

Кстати, нынешнюю Общественную палату я не склонен считать таким агитпропом. Наверное, первоначальная идея действительно состояла в том, чтобы создать управляемое гражданское общество. Но в итоге Общественная палата особых злодейств не совершила. Громких успехов тоже нет, но кое-какие результаты есть. Возьмем, скажем, дело Сычева и Бутово. Этими делами занимались Кучерена и Сванидзе. Вполне возможно, что они решали и задачи политические. В одном случае нападали на министра обороны, в другом на мэра Москвы. Но сигнал получился с неожиданным эхом. Солдатские матери годами добывали различные материалы по дедовщине, и они очень слабо транслировались прессой, а тут "раскрутили" с помощью Общественной палаты. В случае с Южным Бутовым получилось, что было дано "добро" на некоторое гражданское сопротивление действиям мэров в области недвижимости. Я думаю, опасения, что Общественная палата станет способом подчинения гражданского общества, пока не подтвердились. Вообще говоря, гражданское общество по-прежнему полицентрично, и палата - один из таких полюсов.

Однако что касается современной истории гражданского общества, то здесь важна не столько работа Общественной палаты, сколько важен, мне кажется, новый закон о некоммерческих организациях. Авторитарная власть, расширяясь, по логике вещей должна была выйти на поля гражданского общества. Нечто вроде вторжения экспедиционного корпуса в нищие горные княжества, и это довольно опасная вещь. Когда авторитарная власть занимается подчинением политических партий и бизнеса, то понятно, как это делать: нужно захватить штабы. При этом, особенно когда речь идет о бизнесе, в таком деле замешан интерес не только генералов, но и сержантов. Кроме политических целей, там есть еще серебряные ложечки, которые можно унести. А вот при вторжении на поля гражданского общества получается полная ерунда. Здесь нет таких единиц, захват которых уничтожил бы самоорганизацию, потому что она очень аморфна и полицентрична. И нет тех активов, которыми могли бы поживиться как генералы, так и сержанты. В итоге получается своего рода Афганистан. Зато много шуму, непрерывность обсуждения вопроса, международные реакции... Отрицательный эффект для власти явно превосходит положительный.

Но посмотрим на этот закон об НКО с неожиданных позиций. Не с точки зрения некоммерческих организаций, а с точки зрения того, что он должен принести власти. У власти была задача проконтролировать потоки политических денег. Однако это довольно смешно: политические деньги гораздо легче передавать через коммерческие структуры, а не через некоммерческие. Поэтому попытки накинуть сеть на некоммерческие организации совершенно не приводят к тому, что политические деньги не могут прийти в страну. Могут так же легко, как и раньше. С Запада, из исламского мира... Набросить такую же сеть на коммерческий сектор - форменное сумасшествие, на это не хватит ни сил, ни возможностей экономики. Если введут такую казуистическую отчетность для коммерческих предприятий - они все уйдут в тень, валовый продукт начнет падать. Новый закон об НКО - очень плохое управленческое решение, даже если судить с эгоистических позиций власти. А прошло оно потому, что парламент механически штампует то, что в него засунули. Сказалось желание тех, кто делал этот закон, бежать впереди паровоза и быстро-быстро угодить первому лицу.

Между прочим, даже цель (если таковая была) максимально снизить авторитет организаций, которые получают деньги из-за рубежа, не достигнута. Осенью 2006 года по заказу Общественной палаты Левада-Центр, Ромир-мониторинг и другие службы проводили опросы по поводу отношения населения к НКО. Данные итогового доклада опубликованы на сайте Общественной палаты. А я видел еще более подробные данные, говорящие о том, что населению главным образом безразлично, зарубежные деньги или нет. Это важно лишь для незначительной части населения - от 7% до 11%. Вспомним и результаты шпионского скандала, который устроили вокруг британского посольства. Получили обратный эффект - все от колумнистов до генералов КГБ в эфире говорили: Людмила Алексеева - кристально чистый человек, мы не можем даже подумать, что она может действовать в пользу иностранных государств... И все это было в эфире. А судебные процессы против Мамонтова, телевидения и ФСБ продолжаются до сих пор и будут долго еще давать отрицательный эффект для власти. Или недавняя история с Интерньюс. Я думаю, сама Манана Асламазян и не думала, что получит за несколько дней больше тысячи подписей в ее поддержку, причем - подчеркиваю - подписываются люди, работающие в региональных гостелерадиокомпаниях и точно административно зависимые! Хочу напомнить, что даже "Российская газета" публиковала материалы против "некоммерческого закона". На НТВ у Владимира Соловьева Ирина Хакамада выиграла у Андрея Макарова. Одна из причин - власть очень плохо все посчитала. Пресса с некоммерческим сектором связана по-своему, у любой газеты есть свои некоммерческие фонды, которые попали под этот закон. Думаю, такие фонды есть и у "Российской газеты". Этот фактор не был учтен, и в общественном мнении власти, продавливая этот закон, проиграли, они только подняли звучность и рейтинг некоммерческих организаций.

Мне кажется, что в вопросе об НКО спутаны два вопроса. Можно ли внешними деньгами поддерживать участников политической борьбы? Нельзя, это исключено и российским законом, и этически неправильно. Можно ли иностранными деньгами поддерживать деятельность по контролю за избирательным процессом? Да, можно, как и деятельность защитников животных, а также тех, кто занимается проблемами пенитенциарной системы. Эта деятельность не связана с продвижением той или иной группы во власть. Но поскольку в русском языке политикой называется как politics, так и policy, как борьба за продвижение той или иной группы, человека, партии, так и общественная деятельность, направленная на соблюдение или изменение правил, - то у нас попытались накрыть и то, и другое. Одни нервничают потому, что боятся поддержки политических противников, а другие нервничают потому, что нужно обеспечивать поле для манипуляции чиновников, а тут общественный контроль разворачивается.

 

В деле обеспечения безопасности государства работает одна удивительная закономерность, причем она работает не только в России... Согласно "экономической теории преступления и наказания" (не по Достоевскому, но по Нобелевскому лауреату Гэри Беккеру), эффективность противодействия преступному поведению зависит от двух факторов: от вероятности наступления санкций и от уровня санкций. Но дальше начинаются самые интересные с точки зрения экономики вещи. Для власти и для общества эти два фактора как бы имеют разный вес. Мы более всего заинтересованы, чтобы поймали преступника. Но для власти это самый дорогой процесс: надо иметь хороших "сыскарей", потом прокуроров, адвокатов и т.д. Для власти же проще всего этим не заниматься, а поднимать санкции, усиливать жесткость наказания. Выгоднее всего для власти - поднимать штрафы (в тюрьме дорого держать), а самое сладкое - конфискация имущества. Поэтому любая власть, как только ее отпускают, начинает действовать по принципу наименьшего сопротивления, то есть понижает вероятность преследования истинного преступника и начинает хватать первого попавшегося и увеличивает санкции. Ей так удобнее, ей так дешевле. Приведу несколько неожиданный пример. Давайте посмотрим на то, как США или Израиль проявляют себя не во внутренних, а во внешних действиях. Например, в Ираке или во время недавней ливанской войны. Существуют ведь такие инструменты, как разведка и дипломатия. Но это дорогостоящие инструменты, они требуют агентурной работы, манипулирования группами интересов внутри Ирака. А есть армия, она дешевле - особенно для разовой операции. Потом, правда, выясняется, что она дороже, потому что попробуй вылезти оттуда... С помощью разведки и дипломатии ты мог туда и не влезать, мог устроить внутренний переворот, затеять перестановку политических сил. То же самое касается вторжения израильской армии в Ливан. Где израильская разведка? Почему она не смогла воспользоваться очевидными для всех разногласиями властных групп в Ливане?

Повторю, как только ослабевает контроль общества над государством, оно начинает действовать топором, и в результате принимаются очень неэффективные решения. А потом уже трудно выйти из такой ситуации. В каком-то смысле на выход из такой ситуации работает то, что правоохранительная система, вооруженные силы оказываются загнанными в тупик, идет деградация дипломатии, разведки и т. д. Выход - в поддержании общественного контроля. Если вы соблюдаете стандарты прав человека, то вынуждены создавать эффективные системы безопасности. Если вы делаете это в отношении международных проблем, вы вынуждены использовать дорогостоящие инструменты дипломатии вместо угрозы применения силы.

 

Я считаю, что даже у нынешнего авторитарного, с моей точки зрения, режима есть необходимость и возможности действовать в направлении более эффективных решений, с учетом стандартов соблюдения различных прав и наращивая такой действительно ценный социальный капитал, как общественная репутация. У сегодняшней российской власти есть проблема упавшей "ниже плинтуса" эффективности управления. И она все время ищет, пытается поднять эту эффективность, справедливо боясь того, что, чем дальше, тем больше будут происходить рукотворные кризисы. Поэтому в рамках административной реформы необходимо продумывать и создавать механизмы, обеспечивающие соблюдение стандартов властных услуг, проводить мониторинг властных услуг, вводить разные схемы получения властной услуги. Это вещи из того же ряда, что и развитие политической конкуренции, расширение свободы средств массовой информации, обеспечивающих конкуренцию. Я бы сказал так: надо поощрять все изменения, направленные на повышение конкуренции внутри государственных структур: от политической конкуренции с оппозицией до альтернативных способов принятия судебных решений. Именно это и будет в конечном итоге приводить к тому, что начнут ценить репутацию. Ведь власть предержащие не в силу воспитания ценят репутацию, а в силу того, что иначе возникает стратегическая угроза потери положения, дохода, статуса...