Светлана Ганнушкина

"Нелегкое право граждан"

С. Ганнушкина - председатель Комитета "Гражданское содействие", член Совета ПЦ "Мемориал".

Материал подготовлен на основании интервью, которое С. Ганнушкина дала редакции журнала в ноябре 2006 года.

 

Начну с того, как и откуда мы появились.

До 90-х не существовало никаких неправительственных организаций, кроме организованных государством, вроде ДОСААФа. Были неформальные группы по интересам, но как только эти интересы начинали выходить за пределы понимания власти, участники могли оказаться за решеткой.

 

При советской власти монополия на миграцию принадлежала государству. Если государство передвигало народы, то оно это делало по своей воле, и никто не мог выгнать людей из места их нахождения, если это не поддерживалось государством. Власть была сильная, и у нее была монополия на преступления.

Когда Советский Союз начал разваливаться - в первые постперестроечные годы, - возникли разные общественные течения. Появились такие неправительственные организации, как "Мемориал", произошло возрождение Московской Хельсинкской группы, то есть на сцену вышли организации, которые боролись за права человека. Одновременно стали возникать экстремистские течения и националистические организации.

Кстати, эти экстремистские националистические течения иногда возглавлялись людьми, которые раньше были товарищами диссидентов. Потом бывшие товарищи становились противниками. Советская власть своим давлением объединяла всех и вся, кто был способен на какой-то протест. А когда этот пресс исчез - все разлетелось в разные стороны...

Можно сказать, что развитие общественных организаций и движений сразу пошло по многим направлениям: по националистическому и правозащитному, благотворительному и социальному. Появилось много политических лидеров и активистов, жаждущих передела власти, но умело скрывающих свои желания словами и лозунгами о благе народа. Людей именно такого склада оказалось много во главе националистических движений, и сами эти движения из движений угнетенных народов превращались в движения угнетателей...

 

Одним из первых конфликтов на территории Союза был карабахский конфликт. Он тлел долго: когда в административном делении перешли от губерний к национальным республикам, были заложены все эти взорвавшиеся на наших глазах мины...

Вот и в Карабахе собрались милые, симпатичные люди и решили, что самое время Карабаху присоединиться к Армении и иметь армянское руководство. Этого хотели хорошие, добрые люди, а главное - люди, не склонные ни к насилию, ни к экстремизму. Они собрались, объединились, поехали в Москву, пришли в ЦК к какому-то человеку по фамилии Михайлов. И между ними состоялся такой разговор: "Скажите, имеем ли мы хоть один самый маленький, розовый шанс, что Карабах присоединится к Армении?" А им было сказано: "Что вы, у вас есть большой, красный шанс". Все, что мы видели потом, и было реализацией "большого красного шанса".

Делегаты вернулись и вышли на площади в Карабахе и Ереване, и лозунг у них был "Ленин, партия, Горбачев". Но тут же появились другие люди, которые решили, что настал подходящий момент, чтобы выгнать всех азербайджанцев с территории Армении. Не знаю, чем им мешали тамошние азербайджанцы. Азербайджанцы, жившие в Армении, - это было сельское население, самые простые люди. Армяне даже гордились тем, что рынки у них были исключительно азербайджанские, мол, они сами занимаются более интеллектуальным трудом, чем выращивание овощей.

В то же время в Азербайджане началось движение в защиту нерушимости административных границ. Появился Народный фронт, который тоже как будто бы состоял не из плохих людей. Но и там сразу же возникло националистическое крыло. Националисты вывешивали в штабах Народного фронта списки проживающих в их районе армян, а милые люди морщились и говорили: конечно, это нехорошо, но пока нам нужна их поддержка, потом мы все это исправим.

Собственно, я чуть ли не случайно оказалась вовлеченной во все это безобразие.

В Москве некий Тумаркин, сотрудник ЦК, впервые собрал людей, которые писали письма протеста против антисемитизма.

В Доме ученых была устроена дискуссия об антисемитизме и антисионизме. Было это 9 марта 1988 года, сразу после погромов в Сумгаите. На сцену посадили борцов с сионизмом, а в зал посадили борцов с антисемитизмом. И вот эти товарищи на сцене сразу стали говорить: "А почему бы нам не поговорить о национализме вообще? Вот в Америке еще недавно негров преследовали".

Я тут встала и сказала, что надо говорить о том, что касается нас, за что мы несем ответственность - за антисемитизм я чувствую свою личную ответственность. И тут я сказала страшную вещь: сказала, что за погромы в Сумгаите я своей непосредственной ответственности не ощущаю. В этой встрече участвовал Амбарцум Голстян, который несколько раз поднимался и буквально кричал о погромах. Но слушали его плохо, еще не понимали, что это тоже нас касается.

Когда же - всего дней через десять - я увидела стенограмму этой встречи, то попросила сделать сноску к своему выступлению о том, что автор уже так не думает.

Через несколько дней мне позвонил Игорь Крупник и сказал: "Мы с Галиной Старовойтовой организуем секцию национально-политических отношений при Социологической ассоциации. Это общественная структура, и мы вас просим быть соучредителем".

Мне было сорок пять лет, у меня уже был внук, и вообще я не знала, что буду там делать. Но Игорь сказал: "Что вы будете делать, знаем мы". И, видимо, знал. Я пришла на эту встречу, и мы учредили свою секцию....

Армяно-азербайджанский конфликт - это первое, что наша секция обсуждала. Я приходила, слушала... Я чувствовала себя только наблюдателем...

Приезжали люди из Армении, очень интеллигентные, очень мудрые, рассказывали об истории, о неправильно устроенных границах...

В январе 1989 года (за год до погромов в Баку) я решила, что обязательно выкрою недельку во время сессии (я 30 лет, до 2000 года, преподавала математику в Историко-Архивном институте, который потом превратился в РГГУ) и съезжу в Ереван, чтобы приобщиться к демократическому карабахскому движению. Тогда я вместе со всеми воспринимала карабахское движение как демократическое и передовое, а позицию азербайджанцев воспринимала как регрессивную, консервативную, советскую... Говорили, что азербайджанцы плясали и радовались, когда в декабре 1988 года было в Армении землетрясение...

В общем, собралась я в Ереван, а потом в последнюю минуту купила билет в Баку и поехала в Азербайджан. Дело в том, что я обнаружила в себе чувства, которые не люблю испытывать, и стараюсь от них избавиться. Это были неприязнь, раздражение, и не по отношению к конкретным людям, а к азербайджанцам как целому, то есть появилась ксенофобия. Поэтому я решила все увидеть на месте - ведь оттуда не было никакой информации, информация шла исключительно с армянской стороны.

В Баку у меня никого не было, хотя это родина моей мамы, которая в шестнадцать лет в 1932-м году оттуда уехала.

Дали мне знакомые один адрес, и я приехала к людям, которые готовы были меня принять. Села у них на кухне и сказала, зачем явилась.

Я предполагала, что поездка моя вполне может оказаться зряшной, и утешала себя тем, что погуляю недельку по Баку. Но на меня буквально хлынул поток желающих побеседовать. Каждый день я записывала по несколько интервью. Очень острым было у людей желание высказаться - поведать, что произошло, как они к этому относятся, как все было в Сумгаите, рассказать, что неправда, будто радовались все чужой беде (ну какой-то дурак попрыгал-поплясал, но нельзя говорить о том, что радовался весь народ). Конечно, все это было перемешано со всякими слухами и легендами, которые всегда возникают вокруг таких событий, но на фоне этих легенд, на фоне сумбурных самооправданий там были сказаны еще какие-то важные человеческие слова...

Тогда же я обнаружила в Азербайджане Народный фронт, о котором в Москве никто не знал. Там познакомилась с будущим президентом Эльчибеем, тогда его звали Абульфаз Алиев, с теперешним лидером оппозиции Иссой Ганбаром (тогда Гамбаровым), со многими из тех, кто потом возглавил самые разносортные движения.

Мне удалось найти корреспондента для "Экспресс-хроники", которую тогда уже издавали Саша Подрабинек и Сегей Лезов.

Но самое главное, что именно там меня настигла моя судьба. Там я впервые увидела беженцев - тех, кто зимой 1988 года пришли через перевал из Армении. И это было душераздирающее зрелище.

Это были крестьяне, которых подняли буквально ночью, дали чуть-чуть собраться и отправили через перевал. Они были абсолютно дезориентированы - не понимали, что и почему с ними произошло.

Там была женщина с месячным ребенком, умершим от холода у нее на руках. Обезумевшая женщина носилась с этим маленьким тельцем и не хотела его отдавать. Там были люди, которые сумели взять машины и перевезти какой-то скарб. Кто-то перевез домашний скот. Им просто велели уходить - пришли люди с автоматами и выгнали всех. Им даже не дали получить свои деньги в сберкассе. Меня всегда удивляли это правило: сначала пишешь, что получил, а потом тебе дают деньги. А могут ведь и не дать? Там моя идиотская мысль реализовалась. У человека брали талончик, будто бы он получил свои деньги, и ничего не давали. Им не позволили собраться. Сначала вроде дали двое суток, но подняли ночью и погнали. Некоторые были в домашних тапочках. Ужасное зрелище.

А на азербайджанской стороне встретил их какой-то чиновник в здоровенной меховой шапке и разговаривал с ними, как большой барин, бай. Но и он тоже ничего не понимал: это же не его граждане, это люди из другого региона. И не считал себя обязанным заниматься их устройством, не имел для этого средств и большого желания.

И конечно, в Баку я услышала обиду: "Вот посмотрите, что делается у нас, а все поддерживают Армению, считают нас врагами и агрессорами..."

Это было несправедливо.

С того времени для меня все наши национальные и какие угодно конфликты получили другое деление: не выбор правой и виноватой стороны, а ровно перпендикулярное. Для меня существуют эти страдающие люди - жертвы с обеих сторон, те, кто попадает под жернова этой политической мельницы, кто вынужден оставить свой дом или защищать его, поневоле взяв в руки оружие...А с другой стороны для меня те, кто на этом горе делает свою карьеру и деньги. И такие тоже всегда находятся с обеих сторон. Конечно, в этом далеко не вся истина - она много сложнее. Просто, таким образом я определяю свое место в этих сложных процессах.

 

Со стороны было видно, что все это быстро миром не кончится. Перед отъездом меня спросили: "Как вы думаете, будет здесь хуже?", и я вынуждена была сказать, что будет. "Что вы такое говорите?!" - воскликнула хозяйка дома.

А ровно через год начались жесточайшие погромы в Баку. Беженцами из Азербайджана были совсем не такие люди, как беженцы из Армении, - это была гораздо более подвижная часть населения, среди которой большая доля приходилась на интеллигенцию. Сорок тысяч армян было вывезено в Москву, правда, потом из них закрепилось в Москве не более пяти тысяч...

Никакого, даже временного, жилья, им не дали. Часть людей поселилась в коридорах постпредства Армении на полу около дверей кабинетов, готовили на электрических плитках. С деньгами и продуктами было туго. Если помните, тогда у нас была карточная система - без талонов нельзя было купить, например, сахар, даже если были деньги. Я предложила своим студентам приносить лишние талоны с приколотым к ним рублем - песок стоил 98 копеек и рубль четыре копейки рафинад. И с этими талонами, со своим маленьким внуком Алешкой я ходила в армянское постпредство к беженцам.

Казалось, что власти, в том числе и Михаил Сергеевич Горбачев, искренно верят, что скоро эти люди смогут вернуться назад и проблема рассосется. Попытки заставить их расселить людей привели только к тому, что Совмин издал постановление, в котором содержалось требование очистить Москву от беженцев к 15 мая 1990 года. Тогда и возникла идея создания общественной организации для оказания помощи беженцам. Инициатором была Вика Чаликова - социолог, историк и совершенно замечательный человек, к несчастью, очень скоро ушедшая из жизни.

Собралось человек 15, в основном женщины - Лидия Графова, Вика Чаликова, Ида Беставошвили - и создали Комитет помощи беженцам, который назвали "Гражданское содействие". Это была первая организация, которая помогала беженцем. Лидия Ивановна организовала с тех пор еще несколько общественных структур: Координационный совет по беженцам, Форум переселенческих организаций (на мой взгляд, очень ценная организация), а я осталась верна нашему "Гражданскому содействию". С самого начала с нами работал и очень нам помогал, когда стал депутатом Государственной Думы, Вячеслав Игрунов.

 

Все, что у нас в "Гражданском содействии" появилось за эти годы, возникало и возникает снизу вверх. Первой нашей акцией была акция гражданского неповиновения в отношении совминовского постановления о выселении всех беженцев из Москвы и московского региона неизвестно куда.

Подняли шум, привели телевидение...Тогдашний демократический Моссовет не подчинился Совмину и расселил беженцев по гостиницам. Но дальше все замерло.

Когда беженцев расселили по гостиницам, общежитиям и подмосковным пансионатам, мы развозили туда гуманитарную помощь, на которую, если помните, мы все жили. Бельгийские "Врачи без границ", первый наш заграничный партнер, дали нам много сухого молока, и мы его раздавали беженцам.

 

Существование комитета давало нам возможность защищать людей в судах. Беженцы не имели прописки, и мы стали давать им ходатайства к милиции с просьбой их не обижать и входить в их положение. Эти ходатайства мы называем "охранными грамотами".

А началась эпопея с охранными грамотами очень забавно. Ко мне пришел бакинский армянин, которого здесь не регистрировали. Он сказал:

- Светлана Алексеевна, дайте мне вместо регистрации бумажку на бланке с печатью, где написано, что вы просите меня не преследовать.

- Да кто будет смотреть на эту бумажку?

- Светлана Алексеевна, вы своей страны не знаете. Вы только дайте мне бумажку, а дальше я сам знаю, что мне делать.

Я написала на нашем бланке, что "Гражданское содействие" просит не оказывать давления в связи с отсутствием регистрации, так как предъявитель сего - беженец и пытается зарегистрироваться... Подписалась и поставила печать.

Бумажки были разные. И на торговлю: "Просим не противодействовать уличной мелкорозничной торговле".

С этими нашими бумажками происходили замечательные истории. Звонит однажды с вокзала сотрудник милиции и говорит нашему секретарю Александре Львовне Шайкевич:

- Вы такому-то выдавали справку?

- Да, выдавали.

- А почему фотографию не наклеили?

Теперь мы клеим фотографии и ставим печати - одну на угол фотографии, а другую - на подпись.

И это работает. Когда в 1997 году начали терроризировать абхазских грузин, мы до ночи выдавали эти охранные грамоты. Они говорили: с этими бумагами нас не трогают или берут с нас меньше.

Как-то раз я так задержалась, что посетителю пришлось меня отвозить домой на машине. (А машина для этих людей часто единственный источник средств существования, а не роскошь.)

Едем мы ночью по Москве. Останавливает нас милиция, а он показывает эту "охранную грамоту", которую я ему только что выдала. Сотрудник милиции честь отдал, говорит: "Пожалуйста, поезжайте". Тогда я в первый раз своими глазами увидела действие нашей охранной грамоты.

 

Сейчас мы стали гораздо реже выдавать эти ходатайства, поскольку стараемся добиться, чтобы беженцы сделали все возможное для своей легализации. Наши юристы им в этом помогают.

С 1998 года у нас ведется база данных, в которую записываются интервью с каждой семьей, все их обстоятельства и оказанная им помощь. Если нам звонят из милиции и спрашивают, давали ли мы такому-то свое ходатайство и что мы о нем знаем, мы всегда можем свериться с базой и точно ответить.

В 1995-1996 годах на волне первой чеченской войны к нам в Комитет пришли такие замечательные люди, как Лена Буртина и Людмила Гендель, историк и библиограф, они вывели нашу работу на новый уровень, принеся с собой не только свои прекрасные сердца, но и умение правильно обращаться с документами.

В 1996 году при "Гражданском содействии" возник центр адаптации и обучения детей беженцев, который и сейчас существует почти исключительно на волонтерских началах. Идея создать центр принадлежала совсем молоденькой студентке Ане Вершок, которая узнала, что по распоряжению Лужкова детей без прописки у родителей не берут в школу. Потом в 2000 году мы с нашим юристом Ритой Петросян отсудили право детей учиться, но центр сохранился. Там по-прежнему работают волонтеры, оплачивается только работа директора школы и завуча. Там постоянно учатся и готовятся к школе от тридцати до пятидесяти детей. Занимаются с ними тоже тридцать-пятьдесят студентов и выпускников московских вузов. Это замечательные ребята, и атмосфера там прекрасная - дружеская. Дети получают не только знания, которые им помогают не чувствовать себя ущербными в школе, но и свое общество, где они приняты как равные, где их никто не обидит. Летом детей вывозят на экскурсии, к морю или в лагерь под Москвой. А в этом году вместе с ними выезжали осетинские и ингушские дети и учителя из тех сел Пригородного района, где ингуши и осетины почти не общаются и учатся в разных школах. Опыт оказался очень удачным. Никто детям не говорил о миротворчестве и не проводил воспитательных бесед. У них было много общих дел, они танцевали народные танцы и этим удивляли наших подмосковных детишек, которых тоже взяли в лагерь. Кроме того, была отдельная лекционная программа для восьми учителей из этих же школ. Опыт был очень удачным. Еще "Гражданское содействие" в партнерстве с французской организацией "Каритас" сейчас ведет очень большую и нелегкую программу медицинской помощи жертвам конфликтов на Северном Кавказе. За два года более пяти тысяч больных получило помощь по этой программе. Ее финансирует Европейская комиссия.

"Гражданское содействие" - благотворительная организация, но только благотворительной и социальной помощью не удается ограничиться. За последние два года программа помощи политическим беженцам из Центральной Азии, которую ведет Лена Рябинина, превратилась в тяжелую правозащитную работу. К сожалению, наши власти не только не защищают беженцнев, но и безжалостно передают их в Узбекистан и другие страны, где пытки и казни - норма жизни.

Но вернемся к девяностым годам. Тогда, защищая права беженцев, мы начали, кроме "Гражданского содействия", работать в "Мемориале". В это время там проходили известные семинары Ларисы Иосифовны Богораз, и Лариса Иосифовна в 1993 году, не спрашивая меня, поставила в план своего очередного семинара мне такую тему: анализ законов о беженцах и вынужденных переселенцах и их соответствие международному праву. А я никогда в жизни не открывала ни одного закона, но если Лариса Иосифовна сказала, что законы нужно анализировать, значит - будем.

Я сказала себе: право - это один из способов моделирования мира, один из языков, и, значит, я как математик могу этот язык освоить. Сначала шло очень туго, потому что язык этот мне, конечно, чужд, а потом ничего - справилась...

Выступила с докладом на семинаре, и это послужило стимулом дальше думать в том же направлении. Если у нас единая страна, то право в этой области должно реализоваться везде одинаково, а не в Москве так, в Петербурге эдак, а в Краснодарском крае и вовсе никак, по понятиям губернатора...

Нужно заставить закон везде действовать одинаково, а для этого необходимо, чтобы работала некоторая общественная структура, которая выявляла бы нарушения законодательства и вырабатывала механизмы их преодоления. Тогда возникла идея создания сети юридических консультаций.

 

Думаю, что не всем так повезло в жизни - пройти путь от идеи до ее реализации. Мне очень повезло, нашлось много людей, которые приняли в этом участие.

В 1996 году проходила конференция ООН по миграции в СНГ и сопредельных странах. А до этого шел длительный процесс подготовки, которым руководили международные организации, и в первую очередь - Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ ООН). Они приглашали неправительственные организации на все предварительные обсуждения. Там я впервые увидела, как наши тексты входят в официальные документы. Можно сказать, что УВКБ научило наши власти видеть в неправительственных организациях равноправных партнеров.

Конференция состоялась летом 96-го, а в октябре 95-го я выступала на встрече, организованной ОБСЕ в Варшаве. В двухминутном выступлении я высказала идею создания сети юридических консультаций для беженцев по России.

Эту идею подхватили в УВКБ и сразу предложили нам начальное финансирование. Когда проект начал работать, открылись первые шесть консультаций сети "Миграция и право" Правозащитного центра "Мемориал". Сегодня их пятьдесят восемь. Это, конечно, огромный проект, и достаточно эффективный...

У "Миграции и права", кроме Чечни и Ингушетии, нигде нет своих офисов. Мы договариваемся о сотрудничестве с какой-нибудь общественной организацией, а где-то даже и с самой миграционной службой, которая выделяет нашему юристу комнату для приема.

В некоторых регионах отношения с миграционной службой у нас настолько неконфликтные, что даже в суды иногда обращаемся по взаимному соглашению. Например, руководитель местной миграционной службы говорит: "Я полагаю, что в соответствии с законом не могу взять на себя ответственность и принять положительное решение. Я дам отрицательный ответ, вы подаете на меня в суд, а в суде я скажу - "на усмотрение суда"".

И вопрос решается положительно. Суды ведь на то и существуют, чтобы ликвидировать пробелы в законодательстве. К сожалению, это происходит все реже: суды утратили независимость, а миграционные органы на местах побаиваются проявлять мягкость к нашим общим подопечным.

Наших сотрудников мы обучаем на семинарах, куда приглашаем сотрудников ФМС, МВД и прочих ведомств, приглашаем и лекторов высшего класса, которых нам поставляет НЭПС - Независимый экспертно-правовой совет, которым руководит Мара Федоровна Полякова. С этим советом мы организуем и семинары для адвокатов, судей, прокуроров. Недавно провели семинар для судей Чечни и Ингушетии. Занимались с судьями Сергей Анатольевич Пашин и Сергей Александрович Насонов. Судьи были так активны, что Насонов назвал чеченских судей самыми свободными судьями в России. Это понятно: они стосковались по нормальной профессиональной творческой жизни. Если силы будут, продолжим эту работу.

И огромная часть нашей работы - это анализ законодательства и попытки инициировать его изменения. Раньше мы этим занимались более активно, потому что тогда нас приглашали в группы по разработке законов. Нынешний закон о беженцах - это совместное творчество, и я несу полную ответственность и за его недостатки, и за его достоинства. Хотя никогда не удается пробить все свои предложения, и окончательный вариант - это всегда результат консенсуса. Тем не менее закон вполне приличный, особенно по сравнению с тем, что поначалу предлагалось властями. Другое дело, что на практике он не работает.

Последняя наша удача - это изменения, которые в 2003 году были внесены в Закон "О гражданстве Российской Федерации".

Переломным моментом в "пробивании" этих поправок была встреча с Президентом 10 декабря 2002 года, когда он дал поручение создать рабочую группу, в которую мы наконец были допущены. Когда я начинаю сомневаться, стоит ли оставаться членом Совета при Президенте России по правам человека, я открываю статистику приема в гражданство. За 2005 год российское гражданство приняло 484 тысяч человек, из них 370 тысяч - по нашим поправкам. Все же это чего-то стоит...

 

Но проблем меньше не делается, их с удивительной ловкостью создают наши власти, не решая прежних. Недавно звонит из Иванова маленький такой, крошечный афганец Абдулла. У него шесть человек детей, из них половина больных. Его выгоняют из квартиры, надо найти ему денег хотя бы на оплату задолженности. Статуса беженца у него нет. Этот статус всего 384 человека на всю Россию имеет. И идти ему некуда.

Афганцы до сих пор не устроены. Сколько времени это длится! С распада Советского Союза и падения режима Наджибулы. Как же так получается, что российские власти не чувствуют за них ответственности? Не решена даже проблема афганских детей-сирот. Когда их привезли сюда в начале 80-х, им было от шести до одиннадцати лет. Тогда они были нам нужны, получали здесь образование много лучшее, чем наши собственные сироты. А потом стали лишними, политика изменилась... Они не получили ни вида на жительства, ни разрешения на временное проживание - ничего... У некоторых есть афганские паспорта, иногда им ставят визу. Они ходят в афганское посольство, никакого отношения к нынешнему Афганистану не имея, и получают там эти паспорта... До сих пор им не могут дать какой-нибудь нормальный российский документ. Уму непостижимо.

 

Неразрешимые проблемы беженцев и наших бывших соотечественников, вернувшихся на родину в Россию, - результат страусовой политики. Власти думают: понабежало их тут сейчас, а мы голову сунем в песок, а когда высунем - их не будет. И проблем наваливается все больше и больше.

Вот, например, возникла проблема трудовой миграции, в первую очередь - из Таджикистана. Это не беженцы, и этих людей Россия, в общем, имеет право не пускать. Но если она их пускает, то как можно создавать им такие невыносимые условия! Мы позволяем непорядочным работодателям держать их в качестве рабов, измываться над ними, платить им гроши или вообще ничего не платить, а чиновники получают с этого безобразия взятки. Чиновники с них кормятся, а радикальные националисты держат их в страхе, вынуждая мириться со своим положением. Только когда власти наконец сообразили, что националисты - это угроза и для их собственной безопасности, они стали хоть что-то предпринимать...

С 15 января меняются правила регистрации, и во многом они будут какими-то странными. Теперь временно прибывающих на территорию Российской Федерации иностранных граждан будут не регистрировать, а учитывать. Это положение идет вразрез с законом о свободе передвижения, где сказано, что каждый прибывающий на территорию Российской Федерации обязан регистрироваться по месту пребывания или жительства и регистрироваться обязательно в жилом помещении. Теперь вместо регистрации будет учет. Если иностранец живет здесь постоянно, его регистрируют, как всех российских граждан, в органах внутренних дел (по-старому - прописывают). Если же он временно прибыл на территорию России - его только учитывают. Он может быть учтен по жилому или иному помещению.

С одной стороны, это неплохо, потому что мы, например, сможем зарегистрировать человека при своем комитете. А что на рынках и стройках? Получается, что работодатель освобождается от обязанности предоставлять рабочим-мигрантам жилое помещение...

Но, с другой стороны, это правило позволяет мигрантам иметь хоть какое-то легальное положение. Этот учтенный при стройке или при рынке работник сможет хоть подать в суд на работодателя, который не выплатил ему зарплату, ему уже не скажут: ты нелегал. Хочется надеяться, что наконец вводится система более законного обращения с этими людьми. Однако прогнозы тут не слишком оптимистические. Уже внесен законопроект, ужесточающий только что принятый и еще не вступивший в силу закон.

А что происходит с детьми беженцев?

Если родители по какой-то недоглядке, своей или чиновничьей, забыли включить их в заявление, когда принимали российское гражданство, то закон наш этих детей с 14 лет просто не видит. Право на получение гражданства у них есть, а сделать это невозможно, потому что нет у них удостоверения личности.

Нужно всего-то в статью 10 Закона "О правовом положении иностранных граждан" в список документов, удостоверяющих личность, внести еще один документ: временное удостоверение личности лица без гражданства, выдаваемое органами внутренних дел РФ.

Дело это не стоит выеденного яйца. Органы внутренних дел имеют право установить личность человека. Но нет формы - просто формы документа, в который можно было бы вклеить фотографию и внести личные данные. И некому инициировать эту маленькую поправку в закон, не нужно это никому.

 

Помню, Сурков на встрече с правозащитниками перед Гражданским форумом сказал: "Вы знаете, что такое управление? Управление осуществляется знаками". Вообще-то управление в государстве осуществляется с помощью законов, нормативных актов и практики их применения и т. п., но у нас это не так.

Существующий Закон "О правовом положении иностранных граждан" не действует. Этот Закон и не может действовать, потому невыполним. Согласно этому закону, нелегалами в 2002 году стали сотни тысяч бывших советских граждан. Но выселить-то их некуда. Русские уже не вернутся в Страны Балтии, Центральную Азию и на Кавказ. А куда абхазских грузин выселять? Они не граждане Грузии - они лица без гражданства. Давно уже нужно было их легализовать. Необходимо провести процедуру, которая по-разному называется - иммиграционная амнистия, или легализация, или регуляризация. Тысячу раз всем были переданы наши предложения, в том числе трижды Путину, и недавно - Миронову, и множество раз - депутатам....Можно ограничиться небольшими поправками в ст. 37 Закона "О правовом положении иностранных граждан". Но поскольку это до сих пор не сделано, этим Законом при случае можно бить тех, кто стал неугоден.

Вот поссорились с Грузией в сентябре, буквально с телеэкрана Президент указал пальцем, и - началась охота. Сказал Президент, что у нас на рынках безобразие, и надо защитить коренное население (что это значит, хотелось бы узнать!), и все поняли, что в этом безобразии виноваты грузины, и - бросились травить грузин. Потом он сказал что-то о квотах, и бросились восстанавливать только что отменные квоты.

Ничего нет на бумаге. Распоряжения президента воспринимаются с телевизионного экрана. А возникают эти распоряжения после того, как кто-то что-то в ухо Президенту нашепчет. Трудно, конечно, разных людей слушать, поэтому Президент все меньшему и меньшему числу лиц подставляет свое ухо...

Меня удивляет, как это один человек может взвалить на себя добровольно такую ношу, чтобы и губернаторов повсеместно назначать, и верхнюю палату парламента утверждать, и в нижней палате, использовав административный ресурс, обеспечить себе большинство по любому вопросу, то есть опять же на себя ответственность взять...

А ведь общество готово разделить эту заботу, для того и создавались все наши "гражданские содействия", "правозащитные центры и сети". И мы будем бороться за это наше право - нелегкое право граждан отвечать за себя, за свою страну и за людей вокруг нас.