Ревекка Фрумкина

Иль мало нас?

Это как посмотреть.

Рождаемость среди горожан России (а это три четверти населения) постепенно становится планируемой, и тем самым Россия вступает в фазу второго демографического перехода. Если большинство людей предпочитает ограничиться одним-двумя детьми, значит, именно это и нужно обществу, и никакие призывы или поощрительные меры на эту тенденцию повлиять не могут.

К сожалению, падение рождаемости в России сопровождается высокой и преждевременной смертностью, особенно мужской. Если добавить к этому так называемые "накопленные" демографические потери России за 1900--1954 годы, то есть сравнить фактическую численность с той, какой она могла бы быть при сохранении умеренного темпа естественного прироста населения, то на конец 1954 года (!) абсолютная численность россиян превосходила бы фактическую на 76 млн человек. Такова демографическая цена социальных катастроф, пережитых страной в первой половине ХХ века: Первая мировая война, коллективизация, голодомор, депортации, ГУЛаг, Отечественная война.

Результат: в начале XXI века Россия оказалась перед вызовом депопуляции, демографического старения и иммиграции¹. И если в силу второго демографического перехода на рост рождаемости надежды нет, а состояние нашего здравоохранения и общее социальное неблагополучие в ближайшей перспективе не сулит уменьшения смертности в трудоспособных возрастах, то нас -- жителей Российской Федерации -- будет все меньше. С учетом сказаного, не вызывает сомнения формулировка крупнейшего нашего специалиста по проблемам иммиграции Жанны Зайончковской -- "Иммиграция: альтернативы нет" (так называется первая глава обсуждаемой далее книги).

Но сможем ли мы принять вызов иммиграции?

О том, в чем именно состоит этот вызов, чем именно опасен, почему в России наблюдается такой взрыв ксенофобии, есть ли у общества или его элиты внутренние резервы для нормализации положения вещей -- об этом в книге пишут Ж.А. Зайончковская, Л.Д. Гудков, И.М. Кузнецов, В.И. Мукомель, Э.А. Паин².

Среди проблем, рассматриваемых в книге, выделим следующие:

1. Ксенофобия в сегодняшней России.
2. Мифологические структуры массового сознания, определяющие схему "мы -- они".
3. Анклавы и ассимиляция.

Если еще в 1990 году агрессивная ксенофобия в России была уделом малочисленных, наименее просвещенных и наиболее агрессивных, слоев населения, то к настоящему времени ксенофобские настроения и проявления приобрели массовый характер. Систематические замеры, проводимые сотрудниками Левада-центра, не оставляют в этом сомнений. Наиболее агрессивные проявления ксенофобии -- вооруженные нападения, избиения, даже убийства лиц, не принадлежащих к "коренному" населению, -- более или менее известны из прессы, и обычные граждане не склонны их оправдывать -- по крайней мере, на словах. Но реально ксенофобия охватила вовсе не только менее образованные слои населения или тех, кто на деле сталкивается, например, с конкуренцией со стороны мигрантов.

Ксенофобские высказывания перестали быть чем-то не вполне пристойным даже среди образованных людей, которые прочно сидят на своих рабочих местах и никаких прямых угроз не испытывают. Эти люди отнюдь не озабочены числом умирающих деревень, пустеющих городов, увеличением площадей непригодных для земледелия земель. Под лозунгом "Россия для русских!" выплескиваются смутные страхи, неуверенность в сохранении своего социального статуса, боязнь любых перемен. Если напрямую спросить людей, воплощающих этот тип ксенофоба, то мы столкнемся с убежденностью в превосходстве русских над другими народами, составлявшими былую империю, и, соответственно, с претензиями на особые права и преимущества русских внутри государства.

"Классические" версии национализма -- и это важно напомнить -- были более сосредоточены на "собирании" своих земель, нежели на противопоставлении своего народа другим (за исключением непосредственных захватчиков-чужестранцев). Таковы национально акцентированные настроения в странах, переживающих периоды борьбы за национальное объединение (вообразите Гарибальди в роли ксенофоба!) или даже национализмов "догоняющего развития" (азиатских, латиноамериканских). Однако русский национализм не содержит и никогда ранее не содержал модернизационной программы развития страны³. Поэтому любые "сильные" реформистские программы продолжают восприниматься как антирусские, как если бы и сегодня "бояре" боялись потерять свои бороды и быть обряженными в европейское платье.

Мифы о превосходстве русских, всего русского, в том числе русского национального характера, проще всего было поддерживать в негативной форме -- путем подозрительного отношения к странам Запада и прежде всего США как к противнику по "холодной войне", а также через усиление ксенофобии по отношению к успешным мигрантам -- прежде всего с Кавказа. Ксенофобская мифология расцвела на развалинах советской идентичности в немалой степени потому, что в неявном виду выступала как механизм, способствовавший попыткам преодоления кризиса.

В восприятии старшего поколения -- уже немногочисленных участников войны и работавших непосредственно "на победу" -- наличие в исконно русских городах и поселениях черноволосых водителей машин, относительно успешных торговцев с Кавказа и плохо говорящих по-русски каменщиков и дворников из Средней Азии воспринимается как нечто такое, что уязвляет их личное достоинство и как бы ставит под сомнение великую победу.

Рациональным образом, мифы, как известно, не изживаются. Попытки показать, в том числе с цифрами в руках, что преступность, наркомания, воровство, торговля поддельными винами и т. п. -- это вовсе не особая прерогатива лиц какой-либо одной национальности, что преступность как таковая национальности не имеет, не более эффективны, чем старания развенчать имевшие место в царской России мифы о том, что именно евреи спаивают русский народ. А ведь эту мифологию пытался развенчать еще Лесков!

Сегодня не более успешными оказываются попытки объяснить рядовому жителю города, демонстративно не покупающему на рынке зелень и помидоры у "лиц кавказской национальности", что депопуляция в России возникла не только не вчера и даже не с началом реформ, а в уже далекие для сегодняшнего взрослого человека 60-е годы. В первой половине 60-х в СССР естественный прирост трудоспособного населения населения уменьшился в два раза, и именно потребностями в рабочих руках, а не какими- либо высшими соображениями объясняется тогдашнее сокращение численности армии и ликвидация 11 класса в средней школе. Тогда же работающим пенсионерам разрешили одновременно получать и пенсию, и зарплату -- но именно тогда школьникам и студентам было велено самим убирать классы и аудитории. Сегодня эти сведения, скорее всего, будут восприняты как "угодные" заинтересованным лицам -- то ли самим иммигрантам, то ли людям, оправдывающим иммиграцию, исходя из своих личных, корыстных интересов.

Равным образом мифологическое мышление отказывается признать то очевидное обстоятельство, что даже если нам удастся прямо-таки сегодня резко поднять рождаемость, то родившиеся через год-другой выйдут на рынок труда не ранее чем лет через двадцать! Тем временем трудоспособное население России будет убывать, а значит, придется выходить из положения наиболее болезненным для населения способом. А именно: увеличивать сроки выхода на пенсию, удлинять рабочий день, а может быть, и рабочую неделю, уменьшать численность армии и милиции, наконец, сделать платным образование, чтобы вытеснить молодых людей из классов и аудиторий на рынок труда. Приятная перспектива, не правда ли? Этакая всеобщая трудовая повинность в мирное время...

Тем самым иммиграция оказывается единственным источником пополнения трудовых ресурсов -- нравится это кому-то или нет. Проблема лишь в том, как именно мы сможем в дальнейшем жить и работать рядом.

Но что, собственно, означает "рядом"?

И.М. Кузнецов, автор раздела книги, как раз посвященного альтернативам адаптации мигрантов, недавно опубликовал на сайте Полит.ру работу именно на эту тему. Из нее я процитирую следующие строки:

"Мы полагаем, что вряд ли какой-либо здравомыслящий человек будет протестовать против прироста своего естественно убывающего населения (курсив мой. -- Р.Ф.). Поэтому, на наш взгляд, ключевая проблема миграций сводится к тому, как избежать или даже минимизировать возможность образования мигрантских анклавов, со всеми порождаемыми ими криминальными, социально-культурными и иными рисками"⁴.

Однако, как известно, "здравомыслие" граждан отлично уживается с их же глубоко мифологизированным мировоззрением, и это "совмещение невозможного" под одной черепной коробкой следует считать скорее правилом, нежели исключением. Избежать возникновения анклавов едва ли возможно -- ведь именно жизнь "среди своих" облегчает самый трудный, начальный этап вхождения в чужой социум.

В том или ином виде период "анклавизации" в Москве переживают отнюдь не только "лица кавказской национальности" -- просто об этом мало пишут, тем более, что это не бросается в глаза. Разумеется, "землячество" -- это еще не анклав, но функции его весьма близки к функциям анклава. Молодые люди из Сибири, с Урала, с Дальнего Востока на первых этапах жизни в Москве активизируют все возможные связи с бывшими земляками. Друзьями становятся те, кто раньше всего лишь жил по соседству, или был болельщиком городской футбольной команды, или учился у одной и той же учительницы музыки, или побывал хоть раз в одном спортивном лагере, а также случайно обнаружил земляка в незнакомце. Бывшие земляки обмениваются информацией о вакансиях на рынке труда, иногда снимают квартиры на двоих или троих, организуют в складчину пирушки и выезды за город и т. п. По мере адаптации земляческие связи сменяются связями по новой работе или учебе; в случае появления молодых семей замыкаются на новых родственников и знакомых, а в случае существенного улучшения материального положения возникает ориентация на "людей моего уровня дохода".

В известном смысле с иммигрантами из Закавказья и в особенности из Средней Азии происходит то же самое. С той разницей, что их точка старта изначально расположена на более низкой социальной ступени. Москвичи не сдадут им квартиру, поэтому они вселяются туда, где можно если не койку поставить, то хоть матрац расстелить. Адаптация иммигрантов протекает чаще всего по понижающему типу: дома он был мастер на небольшой фабрике, в Москве -- землекоп; она дома работала поваром, здесь она моет мусоропровод и лестницы. Многим платят совсем мало, но они и на это согласны; они плохо владеют русским языком, они выделяются отчетливо южными чертами лица, -- поэтому на них так легко наживается милиция.

В разделе книги, озаглавленном "В поисках козлов отпущения: мифы об этнических мигрантах", перечисляется набор мифологем, имеющих наибольшее хождение среди коренного населения, как, например, мифы о повышенной криминогенности среди мигрантов, о том, что именно мигранты -- опора наркобизнеса, что они отнимают у населения рабочие места, вытесняют российских крестьян с рынков и т. д. Стоит отметить, что даже заявления таких высокопоставленных лиц, как замминистра МВД или руководитель ГУВД Москвы о том, что мигранты отнюдь не отличаются особой склонностью к криминалу, не влияют на убежденность коренного населения в обратном.

Особый "успех" имеет эксплуатация мифа о "китайской угрозе", который поддерживается многими вполне респектабельными СМИ. Но не будем умножать примеры, приводимые в разных разделах этой содержательной книги. Очевидно, что у нас на глазах в том или ином виде возрождается концепция мобилизационного общества, где нет граждан, а есть одни лишь подданные. Подданные всегда чувствуют себя ущемленными и ищут виноватых, глядя при этом не вверх, а вниз. Ксенофобия в ее проекции на мигрантов отражает более общую установку на замыкание, отгораживание от мира, антипатию к "чужим". Это лишь часть того комплекса, который Л.Д. Гудков удачно назвал "негативной идентификацией". История достаточно богата примерами катастрофической эволюции социумов, где "негативная идентификация" преобладает. Вопрос в том, кому под силу сделать из этих примеров надлежащие выводы.

Примечания

1 Демографическая модернизация России. 1900--2000. Под ред. Анатолия Вишневского. М.: Новое издательство, 2006. С. 516.

2 Нужны ли иммигранты российскому обществу? Под ред. В.И. Мукомеля и Э.А. Паина. М., Фонд "Либеральная миссия", 2006. 168 с.

3 Дубин Б., Гудков Л. Своеобразие русского национализма / Pro et contra. 2005. N 2.

4 Кузнецов И.М. Лица "кавказской национальности" в многонациональной Москве. Часть первая. http://www.polit.ru/science/2006/11/23/anklav.html