Ревекка Фрумкина
"Китайский" вопрос
Евреи как "китайцы"
Настоящих китайцев я впервые увидела в чайна-тауне в Сиднее, в 1990 году. В моем детстве (это 30-е годы) китайцы в Москве были, но мне их встречать не доводилось. Я помню выражение моей малограмотной няни - "написано как по-китайски", что означало "неразборчиво, непонятно". Три ассоциации с "китайским" сохранились в моей памяти с живостью, характерной именно для воспоминаний детства. Это знаменитый магазин на Мясницкой (некогда дом чаеторговца Перлова), куда папа брал меня с собой, когда покупал кофе; уникальная по исполнению советская детская книга "Чай" с текстом, набранным белыми буквами на черной бумаге, и "китайские" мелодии, которые у меня получались, если на фортепьяно играть только на черных клавишах.
"Китайское" - означало что-то необычное, чужое. Вообще же люди для меня делились на "наших" и "заграничных", а слово "еврейский" вплоть до войны существовало только в сочетании "Еврейский театр" (то есть ГОСЕТ). Туда вся Москва рвалась на "Короля Лира", где Лира играл Михоэлс.
Кто такие евреи - я не знала и не слишком интересовалась. Я не задумывалась о том, что мы были еврейской семьей, а наши соседи по коммунальной квартире - Ксения Ивановна, дядя Вася, тетя Груша и дядя Саша - были русскими. Папиных замечаний о том, что Маркс или Бизе были евреями, я не понимала. Маркс - это был тот, чье изображение вполоборота (с седой гривой, усами и бородой) присутствовало в левой части огромного красного панно, где правее располагался Энгельс (с длинной бородой), затем Ленин (с бородкой) и Сталин. Это панно перед каждым праздником закрывало огромный серый куб здания, в которое упирался сквер напротив Моссовета, где мы с няней обычно гуляли. А Бизе - это была сюита "Арлезианка", которую я не любила, потому что ее постоянно передавали по радио. Язык идиш, отдельными фразами на котором мои родители изредка изъяснялись, чтобы ребенок (то есть я ) не слушал, что не следует, отец называл "жаргон". Идиша я не знала, но каким-то образом понимала, о чем речь, - как и положено ребенку.
В нашем дворе-колодце на Тверской, где не было не только деревьев, но даже травы и песка, на асфальте в "классики", "расшибалочку" и "штандер" играли разномастные, умеренно замурзанные дети - как сказала бы я сегодня, независимо от национальности и социального происхождения. О мальчике Овике я слышала, что он латыш, о девочке Рае, дочке дворника, что она татарка, но никакого смысла эти слова не имели - как, впрочем, и разные другие слова, которые употребляли взрослые.
Папа никогда не повышал на меня голос. Поэтому я до сих пор помню следующий эпизод. Около окна высокого подвального этажа (он назывался полуподвал), где жила семья Раи, была вентиляционная решетка. Несколько ребятишек - думаю, не старше 8-9 лет, стали кричать в эту решетку "татарин - свиное ухо!". Я пристроилась к ним - разумеется, смысла для меня в этой фразе было не больше, чем в дразнилке "тили-тили-тесто". Не помню, как отец все это услышал - быть может, в это время возвращался с работы. Он забрал меня домой, усадил и без всяких объяснений, но крайне резко произнес примерно следующее : "Не смей никогда больше говорить это!"
Значимость этой истории подтверждается тем, что я до сих пор - через шестьдесят пять лет - помню даже ту решетку, около которой мы толпились.
О том, что наша семья - "не как все", я узнала с началом войны. Нам предстояла эвакуация. И тут соседка Ксения Ивановна сказала маме что-то вроде: "Да, вам-то, конечно... А мы останемся - мы люди простые, немцы нам ничего не сделают".
Ксения Ивановна была пожилая женщина, до революции работавшая горничной, а после - уборщицей; муж ее, дядя Вася, был слесарем и таким тихим человеком, что я не могу вспомнить его голос. Они занимали большую светлую комнату, кажется - в три окна, а мы жили рядом за стенкой, так что я всегда слышала бой их стенных часов. Несмотря на тесную кухню, которую мы делили еще и с третьей семьей, обычных "коммунальных" конфликтов в нашей квартире не случалось. Но мы, как оказалось, были "китайцами" - людьми из другого материала.
Открытый антисемитизм, с которым я десятилетней школьницей столкнулась в эвакуации в Перми, где мы прожили почти два года, по сути своей мало отличался от позиции нашей соседки. Жили мы в общежитии Министерства химической промышленности, где мама работала врачом, и потому не давали повод местным жителям относиться к нам враждебно, как к насильственно вселенным чужакам. Но Пермь (тогда она называлась Молотов) была голодным городом, и потому местное население ненавидело всех эвакуированных "чохом", называя жидами белобрысых питерцев наравне с рыжими, русыми и черноглазыми приезжими из Москвы, Горького или Одессы. Реальная национальная принадлежность мало кого из "местных" занимала: главного в нашем районе бандита звали Шамис - на мой слух, фамилия скорее еврейская. Просто все мы были для них "китайцами" - прилично (то есть по-другому) одетые, непривычные к морозам, жившие надеждой на возвращение домой. И хотя моему приятелю, еврейскому мальчику из Каунаса, всадили под лопатку финку (его спасло пальто на ватине), это было проявлением скорее дворового хулиганства, чем собственно антисемитизма: госпитали были переполнены ранеными солдатами и дистрофиками из Ленинграда, а у ворот Сталинграда стоял настоящий враг.
Перелистывая свою жизнь, я вижу, что хотя моя национальность фактически присутствовала только в паспорте, почти каждый решающий жизненный этап выявлял мою принадлежность к "китайцам", то есть мою инаковость с точки зрения окружения. Я говорю именно об инаковости, потому что еврейство во мне еще надо было захотеть увидеть: родилась в роддоме в Шелапутинском переулке, гуляла с няней там же, где некогда Цветаева - со своей, моральные нормы усвоила главным образом из "Былого и дум"...
В 1927 году Л.Я. Гинзбург, заметив, что "нельзя шутить культурой", писала : "...Я, человек русского языка, русских вкусов и русской культуры и, смею думать, абсолютной преданности русской культуре, именую себя в анкетах еврейкой - все это не заботясь о тонкостях различия между расой, национальностью, гражданством и вероисповеданием". (Гинзбург Л.Я. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. СПб., 2002. С. 393).
В 1927 году в России еще не было антисемитизма на государственном уровне. А именно с ним, начиная с 1949 года, я сталкивалась постоянно. И чем больше мне отказывали в праве быть человеком русской культуры, тем решительнее я была готова это право отстаивать. Коллизии, проистекавшие из этой позиции, достаточно своеобразны. Вот одна из них.
В 1978 году, в разгар борьбы с властями в связи с отклонением якобы по процедурным причинам уже защищенной мною докторской диссертации (сюжет этот подробно описан в моей книге "Внутри истории", М., 2002 ), я получила письмо. Мой давний приятель и коллега, этнический армянин, в тот момент никак не мог добиться разрешения на эмиграцию в США. Из-за абсурдности ракурса, в котором мой корреспондент видел мою ситуацию - на тот момент, признаюсь, безнадежную, - я его слова запомнила. "Вы, Рита, - писал он, - принадлежите к привилегированному народу". Он имел в виду официальное право этнических евреев на эмиграцию.
Но я-то вовсе не собиралась эмигрировать! Кто бы ни считал , что я - китаец, я намеревалась оставаться русской - то есть ходить в консерваторию и в "Ленинку", продолжать свой домашний семинар, ходить в Страстной Четверг к церкви Воскресения Словущего на Вражке (в память няни), гулять летом под московскими липами и работать среди цветущих жасминов у себя на даче по Казанской дороге.
До начала "перестройки" оставалось восемь лет...
Китайцы как "евреи"
В субботу вечером я слушаю по "Эхо Москвы" Юлию Латынину и, как правило, разделяю ее позиции. И вдруг слышу, как Латынина с оторопью рассказывает, что нынче на дальнем Востоке у нас стали расти арбузы, которых там сроду не водилось, - потому что там появились китайцы! Я успела вспомнить, что некогда в монастыре на Соловках и без китайцев произрастали разные диковины, но эта моя мысль тут же улетучилась, потому что дальше все развивалось куда драматичнее.
Сообщив, что существует проект постройки платной скоростной автомагистрали Москва-Петербург, Латынина добавила, что проект этот - чисто колонизаторский: строить дорогу будут китайские рабочие, а значит (здесь в ее голосе звучало уже явное волнение) - где-нибудь в Вологодской или Псковской области во множестве расселятся китайцы. И построят там свои ресторанчики, пагоды и храмы! Представляете?
Пагоду в Псковской области я представляю себе плохо. Зато я представляю настроение своего приятеля-географа, ночевавшего в пустой избе на краю прежде довольно большого села невдалеке от Пскова: всю ночь совсем рядом выли волки.
Правду сказать, я не знаю, нужна ли нам упомянутая автомагистраль. Но важна-то экономическая и экологическая сторона дела. А уж построят ли там китайцы свои пагоды, таджики - свои мечети или еще какие-то иноверцы воздвигнут свои молитвенные дома - дело десятое, точнее - сто десятое. Важно, чтобы инвесторы обеспечили новоприезжих - кем бы они ни были - больницами, школами и прочей инфраструктурой, как это теперь делается в "нефтянке" и в газовой промышленности в Тюмени, Ханты-Мансийске и прочих не самых простых для обживания местах.
Почему новоприезжих? Потому что "своих" просто нет - и не только в Сибири или в Приморье, но и на европейском Севере. Население России быстро сокращается. Для демографов это уже давно не новость: согласно их прогнозам, после 2005 года в России начнется стремительная естественная убыль трудоспособного населения, достигающая примерно миллиона человек в год. Как писала Жанна Зайончковская еще в 2003 году, "это не просто падение, это обвал".
В 2015 году на смену поколению, выходящему на пенсию, придет почти на четверть численно меньшее поколение. Труд будет одним из самых дефицитных, если не самым дефицитным ресурсом в России. Сложность этой ситуации профессионалами была осознана по меньшей мере двадцать лет назад, однако открыто обсуждать подобные сюжеты тогда было невозможно. Лишь для неспециалистов эти проблемы выглядят как внезапно возникшие - а за эти годы опустел не то только наш Дальний Восток и Приморье, но и наш европейский Север. Даже столь привлекательный регион, как Краснодарский край, нынче перестал прирастать приезжим населением.
Так что перенаселенный Китай, где одних безработных по разным оценкам примерно 100 - 140 миллионов, стал "нависать" над слабозаселенными районами Сибири и Дальнего Востока не вчера и даже не позавчера. Социум в целом, не исключая лиц, ответственных за миграционную политику, легко "освежил" в памяти традиционное ксенофобское представление о желтой угрозе.
Причины этого многообразны, назову лишь самые очевидные. Во-первых, китайцев действительно много и притом - ихмного рядом. (Как известно, бытовой антисемитизм в Российской империи резче всего проявлялся в чертеоседлости.) Вторая причина - в том, что они слишком другие. Китайцы (во всяком случае, первое поколение иммигрантов) не растворяются в местном населении: другая письменность, символика, другая культура труда и другая культура межличностных отношений. Впрочем, некогда русские иммигранты в США (вспомните "Без языка" Короленко) оказывались настолько другими, что если в данном поселении не было русской колонии, то они старались селиться вместе с русскоговорящими евреями - в начале прошлого века в США среди иммигрантов из России евреев было гораздо больше, чем русских.
С дефицитом рабочих рук как следствием депопуляции и ксенофобскими настроениями по адресу иммигрантов столкнулись многие регионы России, притом уже давно. "Китайский" вопрос - просто самый яркий. Если почитать дальневосточную прессу, то видно, что вопрос "кого нанять" там особенно остер при том, что ответ на него очевиден: нанимать приходится прежде всего китайцев. При этом те, кто реально распоряжается людскими и природными ресурсами - то есть руководители разных уровней и нормальные чиновники - менее всего озабочены "инаковостью" китайцев. На первый план выходит их работоспособность, нетребовательность к условиям труда, дешевизна китайской рабочей силы. Конечно, присутствуют вполне конкретные сложности, связанные с сезонностью (одни китайцы приезжают, другие уезжают), отсутствием проработанного иммиграционного, налогового и таможенного законодательства, что везде и всегда порождает коррупцию и криминал - как в Восточном полушарии, так и в Западном. Даже те, кто о таких материях вообще не задумывался, видел подобные сюжеты в американских лентах, которые крутит наше телевидение.
Как постоянно сообщает местная печать, китайцы и в Сибири - реальная рыночная сила. Поэтому чем ближе тот или иной руководитель к непосредственному производству материальных благ или услуг, да и вообще к любому реальному бизнесу, чем чаще его отношение к китайцам сводится к формуле "Если собственных сил недостаточно, почему бы не позвать на подмогу соседа?".
Да, китайцы нередко вытесняют местных производителей - в основном, за счет предложения более качественных услуг и дешевой продукции. Еще в 2003 году в Омской области было зарегистрировано 1300 иностранных рабочих, большинство из них - выходцы из Китая. За свои 100 долларов в месяц китайцы работали по 10 часов на полях, в теплицах, на стройке. Десять лет назад, начав выращивать под Омском огурцы, помидоры, капусту, китайские предприниматели постепенно полностью вытеснили с рынка ранние овощи из Средней Азии - ведь оттуда в Омск их надо еще везти!
Как с огорчением сообщает тот же источник, местные крестьяне, наблюдая за успехами китайцев, впадают в состояние апатии. Китайцы не пьют, не курят, не празднуют, мало спят, работают без выходных. Для того чтобы стать совсем уж евреями - то есть безнадежно другими, - китайцам осталось разве что начать соблюдать субботу...
У одного автора (и вовсе не в бульварном листке!) я прочитала следующее:
"Иммиграция китайцев не имеет ничего общего с экономическими интересами России, так как подавляющее большинство совместных российско-китайских предприятий своих функций не выполняют, являясь лишь ширмой для криминальной и иной нелегальной экономической деятельности. Что касается импортно-экспортного обмена товарами, то он на 95% базируется на мелкооптовой частной челночной торговле и оборачивается прямым ущербом для России, так как из Китая завозится низкокачественный ширпотреб и недоброкачественные продукты питания, тогда как в Китай вывозятся электробытовые и другие дорогостоящие товары с высокими потребительскими свойствами, валюта, российские ценные бумаги, и т.п.".
Я не удостою автора этого пассажа ссылки, потому что данный текст являет собой классическое для ксенофобских рассуждений "общее место".
Недоброкачественные продукты питания, равно как ненадежные тормоза и дефектные детали, попадаются везде, и везде они изымаются безотносительно к месту их производства и уж тем более - безотносительно к этнической принадлежности владельцев соответствующих фирм и концернов.
Недавно друзья из города Вашингтона, который, как известно, находится довольно далеко от Китая, прислали мне набор специализированных принадлежностей, облегчающих жизнь больного диабетом. На одних вещах было написано, что они сделаны в Китае, на других - в Сингапуре, на третьих - где-то еще, где труд дешевле, чем в высокоразвитых странах. Можно сколько угодно грызть от злости пальцы, но (по данным ООН) трудовые издержки на одного человека в Китае в 48 раз меньше, чем в США, в 20 раз меньше, чем на Тайване, и в 14 раз меньше, чем в Южной Корее. Именно потому, что труд в Китае дешев, наше сальдо в торговле с Китаем еще долго будет в пользу Китая - в силу элементарных законов экономики.
Наша извечная привычка объяснять свои неудачи не собственным неумением работать, а тем, что другие нам опять мешают жить, требует коррекции, пока дело не зашло слишком далеко. Впрочем, ксенофобское представление о том, что лучше бы вообще обойтись без всяких других, уже завело нас слишком далеко от рациональной иммиграционной политики вообще и в контексте китайской проблемы - в частности.
Миф о китайском засилье в российском контексте функционально копирует старый миф о засилье еврейском. Как известно, в современной Польше практически не осталось евреев, но антисемитизм остался. На территории России по разным оценкам единовременно присутствует не более 250 тысяч китайцев, но подогревается ксенофобский миф о "желтой угрозе", согласно которому их - чуть ли не шесть миллионов. При этом большинство китайцев - временные трудовые мигранты, что подтверждается их половозрастным составом: это преимущественно молодые мужчины, то есть кормильцы, семьи которых остались на родине.
Процитирую Жанну Зайончковскую, виднейшего нашего демографа, президента Центра изучения проблем вынужденных миграций в СНГ. "< ... > Чего уж совсем не знают наши граждане, так это того, что количество россиян, ежегодно пересекающих границу с Китаем, в два раза больше количества китайцев, пересекающих границу России. Если мы бьем по китайцам, то тут же бьем по россиянам. Китайцы, в отличие от нас, реагируют очень гибко - на другой день. Если мы что-либо предпринимаем, например, депортируем кого-то с Дальнего Востока, то будьте уверены, что назавтра поездом из Китая будет привезено в два раза больше наших граждан. (http://www.polit.ru/lectures/2005/01/26/migration.html).
Частью ксенофобской мифологии является уверенность в том, что до распада СССР никакой миграции не было: люди ездили разве что родных навещать или участвовать в "великих стройках". На деле все обстоит ровно наоборот: в кризисный период, связанный с распадом СССР, миграция резко сократилась. Так что острота проблемы возникла не из-за масштабов миграции, а из-за качественно иного ее характера - она стала вынужденной. Если раньше массовыми были перемещения молодежи на учебу и на военную службу по призыву (это примерно две трети всего миграционного потока), то нынче массовыми стали вынужденные перемещения зрелых людей в поисках нормальной жизни и работы, притом потоки становились все более односторонними - люди из республик ехали в Россию, притом не вообще в Россию, а преимущественно в Центральный регион.
Чечня и общая обстановка на Кавказе, наше охранно-запретительное иммиграционное законодательство и продолжающая эмиграция квалифицированных кадров за границу привели к тому, что Россия сейчас близка к нулевому миграционному приросту. Трудовой наем мигрантов, оформление вида на жительство в России - все это процедуры, затрудняющие всякую легализацию приезжих, а значит - порождающие условия для коррупции.
Нелегальное положение само по себе всегда поддерживает ксенофобские настроения и разъедает любые нормальные социальные связи - между продавцами и покупателями, между хозяевами и работниками, не говоря уже о горизонтальных отношениях - в том числе таких важных для малых поселений, как соседство. Живущие по соседству другие - потенциальные враги уже по причине своей инаковости.
Любопытно, что квалифицированные китайцы к нам уже не едут - они направляются туда, где их труд будет оценен по более достойным меркам. Неквалифицированные китайцы стараются жить общинами, образуя , как и во всем мире, чайна-тауны. Чайна-таун, как и пресловутый Брайтон-Бич - не гетто, то есть это, разумеется, замкнутое поселение, но таким оно становится по воле жителей, а не по воле властей. Чайна-тауны, Брайтон-Бичи, равно как и турецкие или арабские кварталы, возникают потому, что по крайней мере первому поколению иммигрантов необходим круг своих, чтобы выжить. Успешные и более образованные китайцы (а также арабы, турки и т.д.) адаптируются и покидают "чайна-тауны". Уходит из них и учащаяся молодежь. Вообще же регуляция отношений с иммигрантами в разных странах устроена по-разному: есть случаи, когда властям более выгодно иметь дело с представителями общины, нежели с отдельными лицами; но обратное тоже не редкость.
* * *
В заключение - любопытные цифры, не касающиеся непосредственно ни евреев, ни китайцев, но имеющие прямое отношение к экономическому аспекту отношения "свои - чужие". По данным Минэкономики Молдавии, ВВП этой страны равен 3 миллиардам долларов. По неофициальным данным, уехавшие на заработки молдаване переводят на родину не менее двух миллиардов долларов. Эти деньги они зарабатывают - в России и в Италии, в частности как строители. Видимо, за мигрантов из СНГ нам еще предстоит конкурировать с Европой.
А Юлию Латынину мне придется "огорчить". В отличие от арбузов, под Тарусой капуста росла всегда. Теперь и ее там выращивают китайцы. Пагод, правда, пока не видно.