Этот материал криминолог, профессор Университета Осло Нильс Кристи прислал в ответ на вопросы, которые были заданы ему редакцией журнала.
Нильс Кристи.
ЮДОЛЬ СТРАДАНИЯ И ПОЗОРА
I.
Вы меня спрашиваете, что произойдет, если бытовые условия в тюрьме (в смысле пищи, гигиены) окажутся "лучше", чем бытовые условия жизни значительного числа свободных граждан. Что в этом случае тюрьма может быть даже привлекательной. И как же тогда она сохранит свою функцию наказания, то есть останется в сознании людей - Тюрьмой?
Мой ответ таков: не так уж важно, насколько улучшаются условия тюремной жизни. Тюрьма все равно останется юдолью страданий и позора. Возьмем для примера мою страну - Норвегию. В сравнении со многими другими странами материальный уровень жизни здесь довольно высок. То же самое относится и к норвежским заключенным. Все они получают достаточно пищи, у многих - отдельные камеры, причем в некоторых камерах есть санузел с подогреваемым полом, во многих камерах стоят телевизоры, все заключенные - кроме тех, кто находится в следственных изоляторах, - имеют возможность работать или учиться. Все они получают небольшое денежное довольствие, чтобы иметь возможность покупать сигареты, мыло и т. д. Некоторые заключенные выходят на свободу физически более здоровыми, чем до тюрьмы. И тем не менее все они страдают. Они считают дни. Они стремятся добиться досрочного освобождения. У них двери снабжены замком, который запирается снаружи. Именно этот наружный замок и превращает их отдельную комнату в тюремную камеру, а комфортную жизнь заключенного - в пытку. Потому что они не могут свободно выйти оттуда.
В таких же условиях оказывается, скажем, и исследователь-полярник или моряк, совершающий одиночное плавание в океане, но их удел - это результат свободного выбора, их собственного решения, которое принесет им честь и славу. Существование же заключенного - это позорное прозябание, все эти лишения навязаны ему извне, и его жизнь в тюрьме - элемент длительного ритуала унижения, ритуала, который внушает и ему и окружающим мысль, что он преступник.
В моей стране есть, разумеется, люди, живущие в нищете и муках, есть наркоманы, есть психически больные, есть лишившиеся семьи, безработные или старики, чьей скудной пенсии едва хватает на кусок хлеба. Такие несчастные спят под мостами или в вонючих ночлежках. Но они-то ведь не выстраиваются в очередь у тюремных ворот, чтобы получить отдельную комнату с ванной в узилище. Они знают цену тамошнему комфорту.
Но будет ли положение иным в стране с более высоким уровнем бедности? Там больше людей ложатся спать голодными, больше людей живут в ужасающих условиях. Но подозреваю, что и они не попросят дать им пристанище за тюремной стеной. Возможно, в таких странах большинство заключенных получают каждый день пищу и большую часть ночи спят в кровати. Но цена этого позорной жизни - в постоянном унижении, при полном отсутствии свободы выбора - существование беспомощного младенца, которое вынуждены вести взрослые люди. Причем непомерно высокую цену вынуждены платить те, кто живут в бедных странах. Там тюрьмы просто-напросто опасны для жизни.
В тюрьме заключенный всегда подвергается опасностям. Первая - опасность заболеть. В России около миллиона заключенных. Около 100 тыс. из них больны туберкулезом. 30 тыс. - необратимой формой туберкулеза. В России сегодня это означает, что им всем грозит скорая смерть. И даже если они выйдут на свободу и вернутся к своим семьям, их близкие рискуют заразиться этой ужасной болезнью, приводящей к летальному исходу. Название книги "Приговоренный умирать" очень точно характеризует эту ситуацию.
Другая серьезная опасность, таящаяся в негодных условиях жизни в тюрьмах - там, где много заключенных и мало охранников, - это насилие, практикуемое в среде заключенных. В массе людей, насильно содержащихся вместе в унизительных, нечеловеческих условиях, почти неизбежно происходит внутренняя стратификация. Там всегда есть местные царьки, сатрапы и рабы. Очень часто тюремное население живет по законам кастового общества. В частности, на грани жизни и смерти живут те, кто ближе всего стоит к касте неприкасаемых, кто спит на голом полу, питается объедками и выполняет прихоти своих господ - в том числе и сексуальные.
II.
Но тогда кто-то может сказать: если и за пределами тюрем и колоний так много голодных и страждущих, пускай тогда все заключенные живут в худших условиях! Или, как сформулировано в другом вопросе, который мне прислали из "Index": "В сознании большинства российских граждан само по себе лишение свободы не является основным содержанием наказания. Наказанием скорее полагают именно нахождение заключенного в тяжелых, физически и физиологически невыносимых условиях".
Другими словами, раз большинство населения страдает, заключенные должны страдать еще больше.
Нетрудно понять такую позицию. Но нетрудно ей и возразить. Первое: заключенные находятся в тюрьме по воле государства. Они приговорены к тому, чтобы у них отняли время, но не жизнь и не здоровье. Их приговорили к лишению свободы, но тем самым они принуждены к полному подчинению. Однако руководители государства не только обладают правами, но и обязанностями по отношению к слабейшим представителям своего населения. Россия, кроме того, подписала ряд международных договоров, гарантирующих права заключенных.
Еще более существенным в данном случае является вопрос о допустимых пределах страданий. Наказание есть причинение боли с целью испытать боль. На протяжении всей человеческой истории шла борьба по вопросу о количестве и качестве причиняемых физических страданий. Почему у нас не подвергают порке заключенных раз в две недели - хотя бы тех, кто осужден за изнасилование или вооруженное нападение? Почему мы не клеймим им лбы? Почему мы не убиваем всех убийц? Почему выпускают на свободу даже тех, кто дважды совершил преступление? Тут можно привести немного разумных аргументов. Но очень много - моральных соображений. Некоторые из них связаны с гражданским чувством. Вне зависимости от моих политических взглядов и моего отношения к тем или иным политикам я не могу отрешиться от ощущения, что государство является частью меня и что я являюсь частью государства. И я несу ответственность за то, что творится в наших тюрьмах. Если бы у нас практиковалась порка заключенных, я бы нес за это ответственность. Но я, как частное лицо и как гражданин, не желаю нести ответственность за пенитенциарную систему, основанную на принуждении к чрезмерным страданиям.
Если граждане страны живут в таких ужасающих условиях, что тюремное заключение они почитают за благо, - это только лишь означает, что государство совершенно неспособно должным образом заботиться о своих гражданах. И в этакой ситуации требуется реформировать условия существования обычных людей, а не еще более ужесточать бытовые условия заключенных. И если общество не в состоянии заботиться обо всех своих заключенных, оно должно сократить их количество настолько, чтобы обеспечить оставшимся в тюрьмах нормальные условия. Численность заключенных в России несоизмеримо больше, чем в западноевропейских странах. В России их насчитывается 680 чел. на 100 тыс. чел. населения, то время как в большинстве стран Западной Европы это число колеблется от 80 до 110, а в Скандинавии от 50 до 70 на 100 тыс. чел. населения. Основная проблема тюремной системы России - перенаселенность мест заключения. Людей сажают в тюрьму за преступления, которые в большинстве стран мира не предполагают лишения свободы. Эта система слишком дорога для государственной экономики и слишком опасна для самих заключенных. Она также представляет опасность для всего общества, куда из тюрем возвращаются больные и ущербные в социальном плане бывшие заключенные.
III.
Вы также спрашиваете о возможных негативных последствиях иностранной помощи пенитенциарной системе России. И не сталкиваемся ли мы с ситуацией, когда инициативы Penal Reform International и других организаций на деле ведут к укреплению государственной машины и, тем самым, существующей пенитенциарной системы.
Разумеется, такая опасность есть; но, с другой стороны, у реформаторов в запасе не только советы технического свойства. Пенитенциарная политика в значительной мере вопрос культурной политики. И все дело тут в выборе стандартов. Международные элементарные правила внутреннего распорядка тюрем являются средством защиты. Они могут стать мощным инструментом защиты прав заключенных. Если пенитенциарные учреждения страны встроены в международные механизмы - это значит, что вся деятельность их персонала находится под контролем. Международный опыт способен показать, что можно поставить дело совершенно не так, как учат сложившиеся в данной стране традиции. И в любом случае, если условия содержания заключенных очень плохи, как, к примеру, в России, вреда не будет.
Но тут опять мы имеем дело с вопросами общей культуры. Международные контакты могут принести пользу заключенным только в том случае, если они способствуют реальным улучшениям. Международные эксперты наперебой дают советы России, как ей следует бороться с наркоманией. Но если Россия прислушается ко всем их советам, последствия будут катастрофическими. Война с наркотиками стала основным фактором увеличения численности заключенных на Западе. Если Россия, где уже существует гигантское число заключенных, - начнет копировать американский способ ведения этой войны, количество заключенных там еще больше возрастет. Западные тюрьмы напичканы всевозможными электронными приборами. Ведь тюрьмы - огромный индустриальный рынок. Если аналогичные приборы внедрить в российские тюрьмы, то отношения между заключенными и охранниками еще более обострятся. Так что мы вновь возвращаемся к проблемам общекультурного свойства: эксперты - радетели гуманитарных ценностей, которые можно встроить в российское общество и с их помощью защитить заключенных, - такие эксперты способны улучшить условия жизни в тюрьмах. Но эксперты другого рода могут лишь нанести вред.
Однако как отличить одних от других? Нет иного способа, кроме как внимательно изучить весь комплекс их рекомендаций, а затем постоянно задавать вопрос: какое последствие вот эта рекомендация будет иметь для заключенных, для российского общества в целом и для гуманитарных ценностей в частности?
IV.
Самый удивительный парадокс сегодня - это примерно равное количество заключенных в России и США. На 100 тыс. жителей в каждой из обеих стран цифры следующие: в России - 685, в США - 705. Две страны, такие разные и такие похожие. Россия и США - два крупнейших тюремщика индустриального мира.
Если взглянуть на эти цифры с точки зрения исторического развития, мы обнаружим важные различия. В США эта цифра постоянно растет. Тридцать лет назад она соответствовала среднему западноевропейскому уровню. Но за последние тридцать лет показатель движется только в одну сторону. Вверх. В России эти цифры были колоссальными во времена Сталина, резко снизились при Горбачеве, а ныне рост остановился. За сухими цифрами роста числа заключенных в США стоит чрезвычайно мощная тюремная индустрия. Заключенные - сырье для этой индустрии. В известном смысле, тюремная индустрия является стимулом развития американской экономики. Трудовые лагеря ГУЛАГа некогда также были весьма прибыльными для российской промышленности. Но сегодня они представляют собой тяжелую обузу для экономики. Бюджет США несет очень скромные расходы по программам социальной помощи - по сравнению с Западной Европой или с их ближайшим соседом Канадой, в которой на 100 тыс. чел. населения насчитывается лишь 129 заключенных. В США тюрьмы фактически являются альтернативой пособиям по безработице. И на мой взгляд, это очень серьезная проблема. Когда эта ползущая вверх кривая остановится? Ведь нет никаких естественных критериев, по которым тот или иной поступок можно определить как преступление. И если тюрьмы играют такую важную роль в экономике, когда же государство перестанет отправлять за решетку бедных? После отмены рабства в США черное население Юга двинулось на Север, но там афро-американские мужчины часто оказывались за решеткой. Американская модель - пример для многих стран. Опасность такой ситуации состоит в том, что многие страны идут следом за лидером, урезают расходы на социальное обеспечение и увеличивают число тюрем.
V.
Как с этим бороться?
Я не вижу иного варианта, кроме активной борьбы в защиту гражданского общества. Преступления, как такового, не существует. Это общественная конструкция. Дурные поступки можно рассматривать как преступление, как некое деяние, которое влечет применение меры наказания. Но ведь точно так же эти проступки можно рассматривать как деяния, которые можно покарать старинными мерами - например, компенсацией, восстановлением; или более современными - выплатой пособий и лечением. Молодые воры могут раскаяться и работать, чтобы компенсировать своим жертвам материальный ущерб. Очень часто бывает достаточно, чтобы преступник просто попросил прощения. Вандалы могут восстановить уничтоженное ими имущество. Алкоголиков можно научить пить умеренно. Курильщикам марихуаны можно помочь контролировать свой образ жизнь. Одиноким мужчинам можно дать крышу над головой - и тогда они перестанут дебоширить на улицах.
Вот важный вопрос для будущих наших дискуссий: до каких пределов мы можем допустить разрастание общественных институтов наказания преступников. К скольким потенциально антиобщественным элементам мы будем готовы применять социальные профилактические меры: лечение, образование, социальные пособия, решения в рамках социальной конфликтологии, а скольких мы будем готовы отправлять в тюрьмы. Если пенитенциарная система начнет играть слишком важную роль в жизни общества, как это происходит, например, в США, то тогда следует задуматься о природе данного общества. Неужели это гражданское общество - если 5 процентов его мужского населения, и в том числе более 8 процентов юношей, находятся в местах лишения свободы? А если эта тенденция будет развиваться и дальше? В феврале 2000 г. общее число заключенных в США перевалило за 2 млн. Неужели США можно будет называть нормальным демократическим обществом, когда эта цифра перевалит за три миллиона, за четыре?
Словом, все эти проблемы нам необходимо осознать.
Первод с английского Олега Алякринского
Содержание номера | Главная страница
