Главная страница Содержание номера

   Алексей Симонов

  СБЫВАЕТСЯ МЕЧТА СПЕЦСЛУЖБ

    Всегда было так: власти, и тем более военные власти, пытаются скрыть информацию или выдать ее в препарированном виде, а журналисты - открыть ее. Понятно и то, что наиболее эффективный способ не допустить обнародования нежелательной информации или иной точки зрения - отодвинуть от события реально действующих информаторов, а максимальный результат достигается, если событие закрыть и скармливать журналистам информацию из своих рук.

    Судя по всему, сейчас это властям неплохо удается. Во время прошлой чеченской войны их растерянность давала журналистам возможность добираться до живой информации и тем самым до некоторой степени противодействовать официальной лжи. Без идеологии воевать трудно, а тогда у военных ее не было. Попытки навязать идеологемы Великой Отечественной войны, которые удалось применить при освещении войны в Афганистане, уже не работали, а больше силовики ничего не умели.

    СМИ в той войне защищали скорее саму идею объективной информации. Тогда им еще претило лгать самим и слушать, как им лгут другие. А теперь, мне кажется, даже те, кто великолепно работал на той войне, настолько от нее устали, что уже и эта идея (не бог весть какая, но все-таки идея) стала им безразлична. Именно поэтому у них ничего и не получается, кроме риторики, кроме образа врага и "ударов по врагу". Тем более, что последние взрывы придали наконец-то давно искомую форму расплывчатому до сей поры образу врага. И сразу же весь массив фактов генерализуется по привычным схемам: "враг", "народ", "коллектив"... А это и есть результат, к которому стремятся силовики, - увести потребителя информации от конкретого человека и его проблем. В этом контексте вполне естественно, что журналисту нечем ответить, когда военный чин с телевизионного экрана говорит: "Беженцы пытались прорвать границу". Срабатывает стереотип: "прорвать границу" - это плохо, на память сразу же приходит герой-пограничник Карацупа и его умная собака... Предикат полностью заслоняет подлежащее - границу-то прорывали беженцы, женщины и дети... К тому же, в старый стереотип вложен и новый - "граница Чечни". Раньше твердили: нет никакой границы, Чечня - субъект Федерации, восстановление конституционного порядка... И вот оказывается, граница, за которую чечнцы и воевали, существует. Следовательно, существует и нарушитель границы. И пусть даже нарушитель этот - ребенок, но стереотипы продолжают свое дело - а вдруг за этим стоит привычное: "Боевики, прикрывшись живым щитом..." Нам-то отсюда не видно, и журналист этих людей не видел, и с той стороны никакой информации нет.

    В первой войне чеченцы сначала одержали мощную победу в информационной войне, а никто из нас не дал серьезного анализа положения и роли СМИ в ходе той кампании, не осмыслено нами ни ее начало, ни дальнейшие события, ни усталость прессы, перешедшей к "более взвешенному освещению", когда стали уже замечать и грехи чеченцев... Для меня лично чеченцы потеряли лицо, когда была захвачена Лена Масюк, а они оказались не способны освободить ее, расписавшись в том, что не соблюдают ими же декларируемые нормы кавказской порядочности. Журналисты практически потеряли возможность работать в Чечне. И те информационные потери, которая чеченская сторона несет сейчас, связаны, в том числе, и с ее собственным поведением. Когда-то Валерий Яков пробирался в Первомайское, чтобы рассказать правду. И он знал, что простой человек, простой чеченец ему в этом поможет, а сегодня либо редакция обречена, либо он сам. И не случайно, наверное, Фонд защиты гласности так и не смог сделать книгу о конце войны, хотя мы очень хотели показать этот информационный коллапс.

    Кроме того, если говорить об информационной войне, то недавние взрывы - не только гнусность, но и глупость со стороны чеченцев (если они ее действительно совершили).

    С другой стороны, журналисты так и не научились вести жеский диалог. В прошлую войну интервью с полевыми командирами носили "упакованный" характер, и упаковка эта была все-таки чеченская. С чеченскими командирами журналисты разговаривали далеко не так свободно, как с российскими генералами. Это и сегодня сказывается. Обсуждают, можно показывать Хаттаба или нельзя... Но дело-то не в этом. Получилось так, что Хаттаба можно показывать, только если он сам этого захочет, и невозможно представить себе, что корреспондент скажет ему прямо, что думает о нем. И если, скажем, господин Басаев пожелает разговаривать с российским корреспондентом, то состояться в эфире такое интервью может лишь при условии, что он будет вынужден отвечать на нелицеприятные вопросы. Он должен рассказывать не то, что он хочет, а то, что интересно моему зрителю или читателю. И решение - публиковать его интервью или нет - должно зависеть только от этого.

    И кстати, почему Хаттаб так хорошо говорит по-русски? Где его учили? Я думаю, что его могли учить в наших среднеазиатских лагерях для террористов, и не исключаю, что кто-нибудь из нынешних генералов был его учителем. И ведь никто этим расследованием не занимается...

    Мы точно знаем - интуиция нам подсказывает, - что нам врут. Но как именно врут? Этого, в отличие от той войны, мы уже не знаем. Когда нам демонстририруют невероятную точность бомбометания, возникает вопрос: что произошло? они больше тренировались? стало больше бензина-керосина? пользуются более совершенным оружием? Неизвестно. Предыдущий опыт нам подсказывает, что это - липа. Да еще вдруг промелькнет где-то сообщение, что больше всего дагестанских добровольцев погибло из-за неточной работы артиллерии и авиации. Но кто сейчас способен сопоставить победные реляции силовиков с промелькнувшей где-то честной журналистской информацией? Как и кем может быть накоплена та критическая масса правдивой информации, которая смогла бы хоть отчасти противостоять официозу?

    Наша нынешняя идеология, точнее, псевдоидеология, все больше скатывается в сторону национал-патриотизма. Премьерами один за другим становятся представители силовых ведомств - Примаков, Степашин, Путин, и это говорит о том, что идеология эрзац-патриотизма будет доминировать и впредь. Будет она доминировать и в сознании самих журналистов. Специально нагнетаемая истерия дает возможность не вспоминать о деталях, о фактах. Вот сообщалось, что в дагестанских селах якобы существуют укрепрайоны, и нам обещали, что будет проведено расследование: как получилось что боевики два с половиной года спокойно окапывались в Дагестане. И что же? А ничего. Щекочихин в "Новой газете" написал, что никаких укрепрайонов, якобы существовавших в дагестанских селах, он не видел и что военные врут. Но никаких выводов сделано не было. Его информация проскочила, как будто ее и не было.

    Или вот Александр Жилин писал в "Московских Новостях", что в Дагестан со всей России везут милиционеров и солдат, в том числе и первогодков. В то же время в Северо-Кавказском военном округе наситывается 80 тысяч армейских солдат и офицеров и 90 тысяч - из внутренних войск, итого 170 тысяч. Численность же боевиков в сообщениях военных никогда не превышала 2 тысяч. Получается, что у них две тысячи Суворовых? Что воюют не числом, а умением? А у нас? Я хочу знать, почему так происходит, и не могу этого узнать. На такие вопросы не отвечают, говорят, что и задавать-то их непатриотично... Военная тайна, стратегия... Но в России никогда еще не было, чтобы хоть с чем-нибудь разобрались потом, после события. Не разберемся сейчас - не разберемся никогда.

    Сбывается великая мечта спецслужб и силовиков - журналиста отодвинули от события, он берет информацию с их руки (за редкими исключениями). И никакое уплотнение информационной среды, никакое расширение информационных возможностей на эту ситуацию не влияют. Более того, предпринимаются усилия по закрытию и тех немногих информационных каналов, которые поют не совсем в унисон.

    Да и журналисты, видимо, устали от самих себя. Например, когда мы предложили НТВ пригласить только что прилетевшего в Москву Григория Пасько, нам объяснили, что это уже не информационный повод. Вроде как и нет злого умысла - надоели вы нам, сколько можно об одном и том же...

    То же самое происходит и с этой войной, да и качество журналистской работы упало.

    Пока я защщал журналистов, я хотя бы понимал, что делаю. А сегодня я, по правде говоря, не знаю, кого и от кого защищать . Если тогда в книжке "Информационная война в Чечне" мы могли показать, как нам врали, то сейчас нам не что опереться, мы не знаем, где правда. Тогда к нам приходили люди, предлагали какие-то совместные действия, а сейчас не было ни одной попытки использовать Фонд в качестве трибуны или в каком-либо другом качестве.

    Не знаю и не берусь предвидеть, чем все кончится с Чечней и с Дагестаном. Но знаю, что ситуация с прессой будет ухудшаться до самых президентских выборов. И ко времени выборов, мне кажется, она достигнет предела падения. Дальше возможны два варианта - либо по Станиславу Лецу: "Я опустился на дно, а снизу вдруг постучали" - и окажется, что падать еще есть куда, либо начнется очень и очень непростое возвращение к норме, к профессиональной самодостачности и профессиональной гордости. А для самопознания хуже времени, чем выборы, да еще на фоне войны, не найти