Главная страница Содержание номера

Алексей Симонов

Иски о защите чести и достоинства как инструмент давления на СМИ

Поразительная у нас страна. Раньше, лет десять с небольшим тому назад, все у нас росло и ширилось: надои, число бригад коммунистического труда, социалистическое соревнование и народное благосостояние. И теперь, десять с небольшим лет спустя, та же картина: растут неплатежи и шахтерские забастовки, увеличивается количество бездомных, беженцев, заказных убийств, взяткодателей и взяткополучателей, а также - исков о защите чести и достоинства.
     Причем на фоне остальных достижений рост самосознания особенно поражает. Судите сами: исков о защите чести и достоинства рассматривалось судами Российской Федерации в 1990 году - 1140, в 1994 - 1793, в 1995 - 3500. За прошлый 1996 год данных пока нет, но спада точно не намечается.
     Много это или мало? Давайте сравним нашу общинную и соборную державу с сугубо индивидуалистической Америкой, где, как известно, существует преувеличенное самомнение и каждый гражданин (если судить хотя бы по вестернам) более всего озабочен проблемой не дать никому наступить себе на мозоль.
     Так вот, среднее число подобных исков по всем США снижается от 60 (1985 - 1988) до 30 (1989 - 1990). То ли они большинство своих обидчиков до сих пор отстреливают из кольтов, не доводя дело до суда, то ли мы с вами вынуждены именовать это очередным российским парадоксом, когда вместе с неослабевающим ростом бедности, чиновничьего беспредела и гражданского бесправия, самооценка граждан столь же стремительно растет и честь и достоинство становятся последним бастионом, который они защищают, причем защищают в суде, то есть наиболее нехарактерным для российской ментальности способом, ранее глубоко чуждым российскому характеру и образу жизни.
     Не обеспечиваем, обесцениваем их вклады, грозим коммунальной реформой, ваучеризируем и секвестируем, не платим зарплат и пенсий, а они - голые-босые - тянутся в суд?
     Что-то тут не то. Уже слова эти "честь" и "достоинство" потеряли свой изначальный смысл в языке, и "честь мундира" приобрела неистребимо негативный привкус, а достоинство чаще всего вспоминается в связи с покупательной способностью купюры. Уже из истории постепенно выветривается содержание этих понятий: спросите у любого старшеклассника, что защищал Пушкин на своей последней дуэли? И он скажем вам: честь, свою и жены, но спросите его, что же защищал Дантес, и вы поставите его перед непреодолимой преградой утерянного смысла. Уже утрата чувства чести, утеря достоинства перестают ощущаться как потеря, ибо их отсутствие не возбуждает чувства стыда; и ложь, произнесенная публично главой государства, парламента, губернии и республики, ложь очевидная и доказанная, не приводит к потере избирательских голосов и вызывает не оторопь, а, пожалуй, восхищение: "ну вывернулся" или "ну отчубучил", - но кривая исков по защите этих отсутствующих качеств ползет неуклонно вверх.
     Можно, конечно, представить себе, что, как сказал поэт, "прижатые к стене, вися на волоске", стремясь удержаться на последнем плацдарме рассыпающейся нравственной опоры, какие-то люди пытаются этим актом отчаяния восстановить потерянное равновесие. Это обнадеживает. Но стоит взглянуть на качественный или, если хотите, социальный состав алчущих правосудия, как эта надежда откатывается на периферию сознания. Так кто же подает эти иски и против кого они направлены?
     Я занимаюсь средствами массовой информации - одним из главных ответчиков по этим искам. Довольно долго, защищая журналистов и прессу, мы игнорировали иски к прессе, не вносили их даже в монитор конфликтов, считая, что защитникам СМИ не пристало разбираться с претензиями к ним: нельзя ехать одновременно на двух поездах, идущих в противоположных направлениях. Однако постепенно мы с удивлением стали замечать, что этот - не наш - поезд, встречный только на первый взгляд, а на самом деле он движется в том же самом направлении, что не столько недостатки прессы, которые мы были готовы ей простить, подбрасываются в его топку, что движет им зачастую тот же самый охотничий азарт, который и в остальных случаях владеет власть предержащими - увидев непривязанную прессу, обойтись с ней, как с дичью: либо приручить, либо прикончить. Так что с 1995 года мы стали включать их в монитор нарушений.
     Мы - не Верховный Суд, чью статистику исков я приводил несколько выше. У нас нет возможности собрать всю информацию по всей России. Наши корреспонденты и наши юристы работают в 10 регионах, и эти 10 вполне могут служить моделью общей картины с точки зрения социологии: 10 субъектов федерации из 89 - достаточно репрезентативная выборка.
     Объективности ради сборник данных мониторинга за 1996 год, в отличие от предыдущих, озаглавленных "Преследования..." (1993-1994) и "Нарушения прав..." (1995), мы назвали "Конфликты СМИ...".
     А теперь - несколько цифр из этого сборника: за 1996 год зафиксировано 415 правонарушений. В 65% случаев это преступные посягательства на журналистов и редакции, ограничение доступа к информации, воспрепятствование законной деятельности, нарушение профессиональной самостоятельности редакций и так далее. А 35% - это нарушения, инкриминируемые или приписываемые СМИ. Всего их 138 (это повторяю, только то, что зафиксировано нами, полной картиной мы, увы, не обладаем), из них 71% составляют обвинения средств массовой информации в унижении чести, достоинства, деловой репутации или обвинения в клевете и оскорблении личности. Между прочим, если сравнить с 1995 годом, то нарушения прав СМИ, по нашим данным, составляли 85 %, а нарушения, им инкриминируемые, - 15%, и ведь никак не скажешь, что именно в 1996 СМИ особенно распоясались. Если отвлечься от статистики и заглянуть в газеты или на голубой экран, ощущение скорее противоположное: СМИ явно стали более... как бы сказать помягче, осмотрительными, что ли. И удовлетворяются такие иски все чаще и чаще: от 60 до 70%.
     Теперь следующая порция статистики. Из 100% нарушений прав СМИ правовое разрешение имеют около 40% конфликтов, а вот из нарушений, где СМИ являются или представляются виновными, до судебного разбирательства доходит 97% случаев. То есть, когда надо защищать права газет, радио и телекомпаний или отдельных журналистов, наши ржавые правоохранительная и судебная машины в полной мере проявляют присущую им неуклюжую неторопливость. Когда же дело доходит до того, чтобы "прищучить щелкоперов", машина неожиданно просыпается и работает, как хорошо смазанный механизм. К чему бы это? Что за странная избирательность? И нет ли тут какого-то разумного объяснения?
     В поисках оного обратимся еще к одной цифре с тем, чтобы больше не нагружать читателя статистикой. Мы с вами, то есть просто граждане, не обремененные исполнительными, законодательными или правоохранительными полномочиями, составляем от 10 до 12% жаждущих справедливости в защите наших чести и достоинства, остальные 88 - 90% составляют те, кто нами руководит, нас охраняет и судит или нами же избирается. Начальников у нас, конечно, много, но все-таки, наверное, не больше, чем один на десять, то есть грубо говоря, нас в десять раз больше, а иски мы подаем в 10 раз реже, откуда и получается, что в каждом отдельно взятом чиновнике или депутате чести и достоинства примерно в 100 раз больше, чем в рядовом представителе населения или электората.
     Здесь самое время сделать оговорку, без которой все вышесказанное, боюсь, будет воспринято как односторонний, несбалансированный и субъективный подход к делу. Итак:
     Средства массовой информации регулярно грешат против закона, односторонне и ангажированно освещают политическую и хозяйственную жизнь как центра, так и регионов. Мастерство журналистов весьма недостаточно: они зачастую не умеют выразить мысль или передать факт так, чтобы форма высказывания была неуязвима для претензий. Редакции, гонясь за сенсационностью, зачастую придумывают к невинным материалам экзотически-оскорбительные заголовки. СМИ политизированы сверх меры: до 80 процентов газетной площади или экранного времени посвящены не тому, как живет общество, а тому, кто и как пытается им править. Журналисты не владеют техникой безопасности. Редакции слишком бедны, чтобы содержать штатного юриста, с кем можно было бы обсудить возможные нежелательные последствия публикации. Квалифицированных юристов, от которых можно получить необходимую консультацию, почти нет, их не готовят ни в одном юридическом ВУЗе страны - все это чистая правда, но ни по отдельности, ни в целом все эти причины не в состоянии ни вызвать к жизни эту чудовищную диспропорцию, ни объяснить ее.
     Мы когда-то в Фонде вывели формулу "по Андерсену": гласность - это возможность выкрикнуть из толпы, что король голый. Свобода слова - возможность сказать об этом королю до выхода на площадь.
     Поразительная вещь: никто из артистов, выбрав эту профессию, не имеет привычки жаловаться, что слишком яркий свет софитов высвечивает морщины на их лицах, все знают, что сделанный выбор может их обречь не только на аплодисменты, но и на освистание. Некому и не на что жаловаться - такая профессия.
     Но ведь и профессия политика, чиновника, депутата в этом смысле сродни актерской, и никто не в праве сетовать, что общество через прессу проявляет к нему повышенный интерес. И во всем мире это принято как данность: на подмостках политики, на подмостках управления человек попадает в перекрестье общественного внимания.
     Ну так то во всем мире... а у нас иной путь. И тогда, газета - единственная в республике заметившая, что выборы в президенты Калмыкии проходят по принципу: "Бог поставил Еву перед Адамом и сказал ему: выбирай!", - становится врагом народа, и как только не мордуют ее подручные господина Илюмжинова!
     Тогда против журналиста, рассказавшего о мелких шалостях министра обороны, почему-то возбуждает дело прокуратура, а в суде, переписав обвинительное заключение чуть не слово в слово, приговаривают его к году исправительных работ, по сути - за оскорбление должности, и через год подтверждают это, поскольку едва министр перестает быть министром, оскорбление как-то само по себе рассасывается, и надзорная инстанция отменяет приговор.
     Тогда судья, недовольный тем, что какой-то ретивый публицист усомнился в справедливости вынесенного этим судьей приговора, подает на него в суд за подрыв чести и достоинства российского суда. И в соответствии с житейской логикой, но вопреки закону находит поддержку и сочувствие у разбирающих этот иск коллег.
     Тогда помимо иска о защите чести и достоинства, поданного в суд, искать начинают все репрессивные органы от милиции и санэпиднадзора до налоговой полиции, свидетельствуя тем самым, что у направляющей их административно-начальственной руки действительно плохо и с честью, и с достоинством.
     Примеров у меня много, не зря же одним из печальных афоризмов нашего фонда стало: "Новости у нас бывают только плохие". Не в количестве дело, в конце-то концов. Мы заметно теряем одно из немногих завоеваний... стесняюсь применять это слово, но все-таки, наверное, демократии или того, что стояло и стоит за этим словом в сегодняшней России, мы теряем свободную прессу. И одним из наиболее действенных способов загнать ее назад, в тоталитарное стойло, стали сегодня иски о защите чести и достоинства. Отдаю себе отчет в парадоксальности такого логического построения, но настаиваю на своем, чтобы выпятить стоящий за ней парадокс нашего существования: использование достижений демократии для борьбы с ней. Не мы первые. И какой-нибудь оголтелый коммунистический агитатор, выливающий ушат грязи на задержавшихся у власти "дерьмократов", даже не задумывается, что это - повторение уже имевшего место исторического эксперимента, начавшегося выборами канцлера в Германии, а закончившегося Освенцимом и Нюрнбергским процессом.
     Но заподозрить чиновника или депутата в том, что, подавая иск о защите чести и достоинства, они думают о судьбе демократии в России, лично я не осмелюсь, и потому - несколько более бытовых соображений о побудительных мотивах.
     Первый - безнаказанность. И финансовая, и моральная, и административная.
     Заплатив копеечную пошлину, истец ничем, кроме пределов собственной фантазии, не ограничен в сумме предъявляемого иска. Если бы этим борцам за правду было бы вменено в обязанность внести хотя бы 10% залога от заявленной в иске суммы, количество и, главное, размеры исков изменились бы разительно. Мне представляется, что только бедность суда и отсутствие воображения у судей в какой-то степени спасают ныне ответчиков. Суд сокращает нули в этих исках не во имя справедливости или потому, что способен реально оценить размер нанесенного морального вреда, а потому лишь, что нормальному человеку - судье - аппетиты истца кажутся неприличными.
     Кстати, если кто-то думает, что возведенная в закон финансовая безответственность стала таковой во имя осуществления всеобщего равенства возможностей, что давая доступ к справедливости и тем 10 - 12% сограждан, которые представляют среди взыскующих основную массу населения, неспособную оплатить залог, то во-первых, эти малые мира сего, как правило, куда скромнее в своих претензиях, а во-вторых, было бы желание навести порядок: есть десятки способов это препятствие одолеть, начиная с привычных нам льгот и кончая представлением непривычных пока справок из налоговой инспекции, свидетельствующих о степени состоятельности истца.
     Второй мы назвали безнаказанность моральную. Если вспомнить, что основу гражданского иска о защите чести и достоинства составляет личная оскорбленность отдельного гражданина, обидно, хотя и законно, что практически во всех случаях высокопоставленного гражданина в суде представляет юрист, в то время как невысокопоставленный, по бедности, представляет себя сам. Значит, в тех случаях, когда защищающееся СМИ представляет в суде факты, подтверждающие правомерность той или иной своей публикации, истец этого и не слышит, ему беспрепятственно дают возможность не смотреться в это зеркало фактов или общественного мнения, за него это делает юрист, причем, как правило, штатный, учрежденческий, делающий это в свое, государством оплаченное, рабочее время и, следовательно, защищающий не столько честь и достоинство лица, сколько престиж государственной должности, этим лицом занимаемой. И если правым все-таки признается ответчик (а статистика, как мы помним, свидетельствует, что в 30-40% случаев так оно и происходит), то должностное лицо, безосновательно обременившее суд защитой отсутствующих чести и достоинства, не несет даже простейшего морального наказания: лично услышать, что его (лица) претензии на честь и достоинство - безосновательны.
     Наконец, в-третьих. Безответственность административная не ограничивается правом использовать государственных юристов в поддержании исков гражданина, наделенного административными или выборными полномочиями. Казалось бы, должностные преступления, превышения полномочий, порочащие связи, которые, как правило, лежат в основе публикаций СМИ, к которым обращены иски, должны были бы стать поводом для административной проверки или прокурорского расследования (как это положено по закону), и после таковых у многих жалобщиков не только отпало бы желание защищать честь и достоинство, но и повода бы не возникло, ибо честь и достоинство они традиционно относят не к личности, а к должности, которой, в результате такой проверки, они могли бы лишиться. Нету проверок. И факты свидетельствующие, скажем, о сомнительной репутации кандидата, уныло ждут своего часа, когда этот кандидат будет избран, и тогда сам факт его "всенародного избрания", словно по волшебству, опровергнет все предыдущие, засвидетельствовав непорочность зачатия. Неслучайно, иски свежеизбранных составляют значительную часть нашего монитора. Достаточно взглянуть на статистику по тем регионам, где прошли выборы и особенно по тем, где в результате этих выборов власть сменилась: тенденцию легко обнаружить и невооруженным глазом.
     Другим побудительным мотивом я бы назвал политическую целесообразность. Вынесение сора из избы издавна почиталось в нашем отечестве за грех. И с этой точки зрения средства массовой информации греховны по определению, по самой сути своих общественных функций. Поэтому для загонщиков важно наличие дичи, а открыт ли сезон охоты и всякие иные ее правила - это их не интересует. Посему атаки на прессу могут быть серийными, то есть в оскорбленном ведомстве чиновники - все - подают иски к одной газете о защите своей чести и достоинства. С одной стороны, это свидетельствует о некоторой юридической образованности (иск от личностей, а не от всего ведомства скопом), с другой, о том, что честь и достоинство лучше всего возбуждаются руководящими указаниями. Те же атаки могут быть непрерывными, то есть подаваться в суд буквально по каждой публикации, где упомянуто атакующее ведомство. Ну, например, газете "Призыв" в городе Владимире за 4 года было вчинено 104 иска, причем, согласно полученным указаниям, честь и достоинство начинают зудеть у подчиненных организаций, если главной в это время недосуг. Какое количество средств массовой информации закрылось под бременем такого рода исков лично я подсчитать не берусь. Но методику эту наблюдаю в нашем мониторе с унылым постоянством.
     Я уже говорил об определенной предубежденности судей против СМИ, доказательством чему может служить такое наблюдение: едва ли не самыми злостным нарушителем права на доступ журналистов к информации является судейский корпус: в нарушение законов о СМИ и о суде, судьи выставляют журналистов за дверь в открытых заседаниях, запрещают им вести аудиозапись, а то и просто пользоваться блокнотом. Многие судебные решения в гражданских исках по защите чести и достоинства и в уголовных по оскорблению и клевете юридически, мягко говоря, не безупречны. Две наиболее тиепичные судейские ошибки - это принятие к производству исков о возмещении морального вреда со стороны ведомств или организаций и вменение журналистам в ответственность "закавыченных" сведений, то есть тех, чьи источники или авторы известны и названы, и никакой закон не обязывает журналистов их проверять. Если представить себе, что СМИ несут ответственность за достоверность любой информации, появляющейся на их страницах или частотах, то первыми придется закрыть все радиостанции, ибо, по меткому замечанию Михаила Федотова, одного из авторов Закона "О СМИ", ежечасные прогнозы погоды достоверны лишь частично, и, следовательно, давая их в эфир, журналисты рискуют подвергнуться немедленным санкциям.
     Я вовсе не настаиваю, что журналисту может помешать избыточность знаний, я даже, напротив, готов согласиться, что сегодняшний средний журналист обременен этими знаниями куда меньше, чем хотелось бы, что многим из них не помешало бы знание своих прав и обязанностей или, скажем, русского литературного языка в довесок к стебу, на котором многие из них изъясняются, но, позвольте, причем тут суд? Мне и самому иногда так и хочется вчинить какому-нибудь "собеседнику" иск о защите чести и достоинства родной речи, но я сдерживаюсь.
     Пожалуй, можно сказать, что сегодняшнее гипертрофированное гражданское достоинство вызвано модой, а не ростом самосознания, что абсолютное большинство высокопоставленных истцов путают честь гражданина и честь мундира, что причина их исков не в желании отмыть грязное пятно, а в желании поставить на это место заплату, чтоб пятна не было видно или, если получится, выколоть глаз соглядатаю, чтоб не совался.
     Рост числа исков - явление в наших условиях скорее тревожное, чем отрадное, правосудие не готово адекватно на него реагировать, и угроза свободному слову, которую представляет собой вся эта кампания, чрезвычайно обширна и опасна.