Гюнтер Грасс. Речь на 67-м Конгрессе ПЕН-клуба. Москва, 23 мая 2000 г.

Вокруг 67 Конгресса ПЕН-Клуба в Москве. Комментарии, полемика.

Гюнтер Грасс
ВПРЕДЬ МОЛЧАНИЯ НЕ БУДЕТ

Речь на 67-м Конгрессе ПЕН-клуба. Москва, 23 мая 2000 г.

Когда бы писатели ни собирались вместе, когда бы и где бы ПЕН-клуб ни проводил своих заседаний, на региональном или международном уровне, всякий раз в повестку дня ставится какой-нибудь чрезвычайный вопрос. И московский конгресс - не исключение. Он проходит в России, в стране, чья военная мощь брошена против маленького чеченского народа, и это уже вторая война, бессмысленная и беспощадная, как и предыдущая.

Но прежде чем мы приступим к обсуждению этого последнего военного преступления, я приглашаю вас оглянуться в прошлое. В конце концов, мы, писатели, - не просто современники своей эпохи, сама профессия вынуждает нас осмысливать и прошлое. Закончился век, и его финал был отмечен опасением, что наши хваленые компьютеры проиграют сражение с "вирусом тысячелетия". Наступает новый век - и, прикинувшись по-детски невинным, ведет свою дьявольскую игру в глобализацию, возвещает приход прогресса и будущего, стремясь к тому, чтобы мы поверили, будто бы прошлое осталось позади, будто оно, как говорят теперь в Германии, "bewaltigt" (преодолено). Мы знаем, сколь обманчивы такие обещания и пророчества. Прошлое всегда найдет способ догнать нас, и своими победами в этом состязании с настоящим оно не в последнюю очередь обязано литературе. Какую бы память ни оставил нам по себе прошедший век - войны и геноцид, голод и инфляция, долгое всевластие идеологий и их бесславное и внезапное банкротство, - о ней свидетельствовали писатели, в большинстве случаев противореча официозной историографии, иногда - вынужденно -- шифруя свои сообщения и иногда опережая свое время.

А теперь я хочу, чтобы на литературных подмостках перед нами продефилировал ушедший век. Картина, конечно, получится фрагментарной. Слишком многое так и просится на авансцену, под огни рампы. Я вынужден ограничить себя. Но и нескольких примеров будет достаточно.

Это произошло во время Первой мировой войны в Турции. Сотни тысяч армян - мужчины, женщины и дети - были зверски убиты и изгнаны в пустыню, то есть на верную смерть. Но мы бы вряд ли узнали или знали бы очень мало об этом геноциде армян, который турецкие власти отрицают по сей день, если бы не книга австрийского писателя Франца Верфеля "Сорок дней Мусы Дага", где рассказывается о методическом уничтожении народа. Его книга раскрыла эту страшную тайну. Она была напечатана в 1933 г., когда нацисты уже пришли к власти в Германии и ничто не могло предотвратить куда более чудовищный геноцид евреев и цыган. Верфель, которому пришлось спустя несколько лет покинуть Австрию, предсказал этот разгул варварства.

Не менее зловещим оказалось пророчество Джорджа Оруэлла, который очень рано понял террористическую природу коммунистического режима. Уже во время гражданской войны в Испании, на которую откликнулись многие писатели самых разных политических убеждений, он написал свою гневную книгу "Дань уважения Каталонии", разоблачив террор, организованный советской тайной полицией ГПУ против испанских анархистов и социалистов. Но никто не хотел ему верить. И даже его роман "1984", в котором он изобразил переплетение гитлеровских и сталинских методов как вероятный сценарий будущего, был встречен весьма прохладно или, в лучшем случае, оценен как романов ужасов.

Во все времена писатели были свидетелями эпохи, хотя по большей части их свидетельства оставались гласом вопиющего в пустыне. А из-под пера итальянского прозаика Примо Леви и венгра Имре Кертеса вышла куда более яркая и впечатляющая, чем любые, даже самые подробные, статистические сводки, картину повседневной жизни в лагере смерти Освенцим. В романах "Если это человек" Леви и "Лишенные судьбы" Кертеса два бывших узника концлагеря, один - уже взрослый тогда мужчина, другой - совсем мальчишка, выплескивают тяжкую память о прошлом; так же, как это сделал Александр Солженицын - и в своей первой повести "Один день Ивана Денисовича", и потом, от книги к книге, он рассказывал всему миру, что такое "Архипелаг ГУЛАГ".

Надо вспомнить также и о других писателях, которые стали голосом ушедшего века, голосом, как правило диссонирующим с общим хором. Роман Томаса Манна "Доктор Фаустус", написанный в годы долгой эмиграции, вызвал в основном неприятие и ожесточенную критику в послевоенной Германии, которая стремилась подавить все воспоминания. Вернувшихся из эмиграции встречали отнюдь не с распростертыми объятиями.

Но не только в Европе, попавшей под иго террора и задушенной идеологическими удавками, писатели бросали вызов "духу времени", Zeitgeist. И в Латинской Америке и в Азии, всюду, где народ страдал от диктатуры и нищеты, где колониальные режимы держались на штыках, никакие запреты, никакая цензура не могли одолеть слово писателя. Примерами тому стали чилийский поэт Пабло Неруда и индонезийский писатель Прамоэдья Ананта Тоэр. Прамоэдья Ананту Тоэра принудили молчать десять лет в островной тюрьме Буру, а потом - под домашним арестом, который лишь недавно был снят.

До сих пор я говорил о писателях, которые в течение всего века, прошедшего под знаком насилия, испытывали на прочность такую, казалось бы, хрупкую магию литературы; одни следовал классическим традициям повествования, другие сознательно дерзали открывать новые стилистические возможности. Но мало кто стремился исследовать грех, отступничество в сфере интеллектуального. И тут я хочу вспомнить польского поэта Чеслава Милоша, потому что его книга "Порабощенный разум", опубликованная в 1953 г., оказала огромное влияние на меня, молодого тогда писателя, ищущего свою дорогу в литературе. Главное в этой книге -- краткие биографии людей, чья жизнь должна была бы быть посвящена литературным и интеллектуальным исканиям; эти персонажи под именами Альфа, Бета, Гамма и Дельта меняют идеологии как перчатки либо вследствие слепой веры, либо в силу конъюнктурных соображений. Они иллюстрируют поведение, типичное для многих писателей как Польши, так и других стран, живущих в условиях коммунистического или фашистского режима, или засилья клерикализма. Такое поведение становится там приемлемым. У меня на родине бывшие верховные жрецы левого радикализма, переметнувшись в правый лагерь, теперь с пеной у рта защищают ценности рыночного капитализма. Анализ "Порабощенного разума", проведенный Чеславом Милошем, применим и к прозелитам наших дней, и к их стремлению плыть по течению выгодных политических доктрин; неолиберализм, например, стал сегодня самым ходовым товаром на рынке идей.

И все-таки, даже зная обо всех прегрешениях членов литературного цеха, я осмелюсь утверждать, что именно писатели, и прежде всего они - а я уже привел несколько примеров - не поддались изменчивым идеологическим искушениям ХХ века. Они позволили себе с искусно замаскированной дерзостью возразить единственной официально санкционированной истине множеством собственных истин. На всем протяжении истории они шли против течения - и до, и после того, как эта единственная истина проникла в школьные учебники. Они отстаивали свою концепцию гармонии в диссонансах. Их мужество ведало, что и страх - это тоже право человека. Ибо, безусловно, у людей было и есть немало причин для страха - как ныне у тех, кто еще остался от чеченского народа.

Они, чьи деды и отцы были уничтожены сталинским режимом или насильно высланы в Сибирь и другие отдаленные места, вновь стали жертвой насилия. Кто-то выразил свой протест, но, похоже, правительства и на Востоке, и на Западе готовы смириться с этой новой войной против маленького народа, точно так же, как они смирились с террором сербов и хорватов против национальных меньшинств; они решились на военное вмешательство для защиты косовских албанцев, когда было уже слишком поздно. И, как нам стало известно потом, в ходе этого вмешательства американское верховное командование осмелилось применить боезаряды с обедненным ураном, ответив на военные преступления сербов преступлением, за которое теперь несут ответственность все страны-члены НАТО.

Во время второй мировой войны немцы причинили много страданий русскому народу. Вина за это до сих пор тяжким бременем лежит на наших плечах. Русский и немецкий народы объединены общим опытом войны и ее тяжких последствий. И мы должны извлечь из этого уроки.

Я не знаю, какие проблемы окажутся в центре внимания открывающегося сегодня международного конгресса ПЕН-клуба. Я надеюсь, что присутствующим здесь писателям известна традиция, которой они обязались следовать. Мы должны потребовать немедленного окончания войны против чеченского народа, а равно и расследования, под эгидой ООН, всех совершенных обеими сторонами военных преступлений. Но как бы то ни было, я уверен, что настанет день, и если не чеченский, то русский писатель расскажет миру о страданиях чеченского народа - точно так же, как Франц Верфель поведал миру о резне турецких армян. Это, во всяком случае, литература умеет - она и правда ни на что не закрывает глаза, она и правда ничего не забывает, она и правда прорывает молчание.

Перевод с английского Олега Алякринского

Главная страница