Главная страница Содержание номера

Антон Плотников

КОСЯКИ

     Страшно подумать, что и такой денек когда-нибудь потускнеет, слежится в памяти, заплесневеет в полную неотделимость от всех остальных прожитых дней. Но даже если и так - тем более, нечего этим печалиться сейчас, когда только-только распечатанный долгожданный день пенится взрывными пузырьками шампанского (и лучше не спешить, лучше слегка касаться только этих колючих пузырьков, бережно отстраняя всю нерастраченную жажду и восхитительное ее утоление на потом...).

     Очень скоро оба не-разлей-друга Феликс Косяков и Анатолий Косяков оставили своих быстро пьянеющих сокурсников и выбрались в город, в сверкание заманчивых вывесок, в лабиринты бесконечных возможностей и скорых (завтрашних уже) побед.

     Почти всегда их принимали за братьев (Косяк-белый и Косяк-черный), но ни в каком родстве они не состояли, если, разумеется, не считать родством пять лет одной на двоих судьбы - бок о бок и изо дня в день.

     Оба Косяка с первого университетского месяца буквально взвалили на себя добровольные вериги оголтелой учебы во имя будущей блестящей жизни. Конечно же, несколько раз и они срывались в бушующее вокруг шалопайство, но очень быстро возвращались в плен своих маниакальных мечтаний и планов. Правда, и возможности у них были - не сравнить с кем: плата репетиторам, необходимая техника, нужные книги и пособия и полное отсутствие забот или волнений по поводу еды, одежды, да и вообще любых надобностей.

     Феликса в этом благополучии поддерживало исключительно счастливое расположение человеческих судеб (его родитель, кстати сказать, вслед за своим родителем, уверенно кочевал по постам заместителя в разных министерствах), а Анатолия вытянули исключительные несчастья (его старики развелись, а потом как-то неожиданно и дружно померли, оставив сыну две квартиры, одну из которых он сдавал и на вырученные деньги вполне обеспеченно жил во второй).

     И вот сейчас друзья накопили все необходимое для покорения танцующего под ногами города (сначала - города). Красные дипломы (юридический факультет МГУ), очень приличный английский (документы заочного колледжа), великолепное знание компьютеров (дипломы престижной фирмы), при галстуках должного уровня (кто понимает), в дорогих (видно за версту) и элегантных (умереть!) костюмах - крепкие, здоровые и очень симпатичные юноши (очевидно без документов), какие преграды устоят перед этим напором?!

      - Фил, - Анатолий придержал друга, - глянь, какие вы-хо-ку-колки.
     Под сверкающими синими зонтами у "Парка культуры" уютно полупустовало с десяток столиков, и за одним из них отдыхали (отдыхали? нет, секундно присели в своем ослепительном полете) две холеные голенастые птицы.

      - Девочки, есть предложение, - заулыбался Феликс, подсаживаясь к ним...
      - Только - в валюте, - долбануло в ответ.
      - И по достижении совершеннолетия, - добавила подруга.
      - Держите и не потеряйте, - Анатолий протягивал ослепительно гладкой женщине свою визитку. - Позвоните ровно через год, и вы получите очень выгодную работу.

     Никто этих девиц не "клеил", их как бы приглашали на какой-то большой праздник, который непременно состоится и ничуть не пострадает от их отсутствия... а может, и не приглашали, а предлагали присоединиться потом... через год.

     Подружкам стало неуютно, они скоренько захлопотали и отчалили куда-то за спины Косяка-черного и Косяка-белого, но прежде, чем навсегда потонуть в людском потоке, на мгновенье вынырнули в брызгах хрипловатого смеха.

      - Пей, сынок, на здоровье, - длинная рука поставила перед Анатолием пакетик кефира.
      - И береги себя, - подхватила подружка. - Чтобы в Москве год прожить - здоровье надо ой-ей!
     Феликс ловко забивал в трубку тут же изготовленную смесь из табака "Drum" и вязкой "плановой" крошки, а Анатолий похлебывал себе кефир, демонстративно отвернувшись от друга.

      - Косяк, дохни "косячок", - привычно предложил Феликс, распыхивая трубку. - ...Ну, что же ты не нудишь о здоровой жизни, а? - Трубка задышала вровень с дыханием Феликса. - Все-таки, Толян, ты удивительно тупой. Ума не приложу - как ты умудрился столь долго это прятать за разными способностями?..

      - Это - от Бога.
      - Тупость?
      - Способности.
      - Кстати, о Боге - пробил твой час, Толян.
      - Помнишь, три года назад ты и Бога, и голову клал, что если я к диплому ничего не профукаю в этой "дури": ни память, ни знания, ни здоровье, тогда и ты оскоромишься?.. - Феликс прищуренным от дыма глазом любопытствовал замешательством друга.
      - Ты настаиваешь?.. Зачем?- Анатолий и вправду только сейчас вспомнил давнее свое обещание.
      - Да нет, браток, конечно, не настаиваю. Что же я - враг тебе? Здесь если не по желанию, скорее всего - во вред. Но ты подумай сам... Я ведь подкуривал не только для балдежа - я научился с помощью этой дури управлять своей памятью. Ты же не будешь отрицать, что последний год я тебя натаскивал и был для тебя вроде справочного бюро?.. Так-то... А вообще, здесь бы наладить хорошее исследование, но этого у нас еще до-о-лго не будет, вот и приходится самому и - на себе. Но если не усердствовать, чтобы непременно оттянуться... если себя контролировать, тогда это не вреднее твоего оглушительного чая. Правда, результат гарантировать не могу. Может, у тебя начнет активизироваться не голова, а головка... Может, на тебя и вообще никак не подействует... Но главное - самому следить, и как только потянет не туда - сразу тормознуться... А потом попробовать еще - в другом сочетании...

      - Что значит - в другом сочетании?
      - Сегодня - с кефиром, завтра - с чаем, потом - с блондинкой...
      - А можно сегодня - с блондинкой?..

     Феликс глянул на побледневшее (под цвет белесой головы) лицо.

      - Не боись, Толян. Я - рядом. - Он передал Анатолию трубку. - Да не так: вдыхай коротко... пыхом... - Феликс дохлебал кефир из пакетика приятеля. - Хватит-хватит... Ишь, присосался...

     И совсем еще неизвестно, кто из них двоих более волновался в ходе этого эксперимента. Сейчас они наперебой рассказывали друг другу, какие квадратные глаза только что каждый видел перед собой. При этом рассказчик пытался натурально проиллюстрировать свое повествование, но никак не мог добиться от смешливого приятеля должного внимания...

     Конечно, они чуточку выпендривались. Танцующая походка с внезапными остановками для немедленной демонстрации чечетки; голоса, чересчур выпирающие из ровного гомона улицы, и вычурные фразы, еще более выпирающие из привычной плетенки окружающих нас чужих разговоров, - все было слишком искусственно, слишком - на публику, и самым искусственным было, конечно же, нарочитое невнимание к удивленным взглядам прохожих, той самой публики, на радость которой (хоть она этого еще и не знает) два друга наконец-то отправились в свой триумфальный поход.

     Но как бы ни был противен нам этот выпендреж двух расходившихся юнцов, нельзя не заметить, что пузырится он давно забытой и завидной радостью жизни. Не той, которая потопила нас своими заботами, а - завтрашней жизни, из которой Косяк-черный и Косяк-белый вычистят всю слежавшуюся дрянь и после этого преподнесут всем в дар (и, что немаловажно, - даром). Добавьте к этому взаимную преданность двух Косяков, их уверенность, что другой не пожалеет для тебя ничего... даже жизни не пожалеет... и больше-больше: добавьте твердое знание каждого, что своей жизни он не пожалеет за "други своя", - и после этого ни гроша не стоит наше снисходительное презрение к загулявшим парням.

     Даже точное знание того, что никакими силами ни на децело не уменьшить завалившую мир дрянь... даже абсолютная уверенность в том, что никто просто так для тебя ничего не отдаст, а тем более - жизнь (разве что сдуру)... даже все это не делает наше снисхождение мудрым. Потому что в самой глубине нашей мудрой снисходительности - безнадежным продувом - сквозит главная истина: ты никогда не отдашь свою жизнь "за други своя", а это значит, нет у тебя ни стоящего друга, ни стоящей жизни...

     Мы уже все попробовали и все получили.

     И не будем мешать ни попыткам друзей-Косяков переделать мир, ни их мальчишескому выпендрежу, с которым они примеряют свои грандиозные замыслы. Тем более, что и остановить их мы уже не в силах...

     Феликса несло.

     Не успел он еще расхвалить все достоинства приткнувшегося возле красочной витрины "джипа" (своего "джипа", который непременно будет у него через год и на котором он подкатит как раз в тот момент, когда Анатолий со своей новой и оч-чень хорошо устроившейся на работу секретаршей - той самой холеной дамой - выйдет из офиса, шатаясь от тяжести кефирных пакетиков...), не успел он в деталях изобразить эту встречу, как его осенила абсолютно грандиозная идея.

      - Давай сделаем потрясные татуировки.

     Они, оказывается, стояли у витрины именно этого заведения, и Анатолий вслед за Феликсом проводил взглядом красавицу в мини-мини, из-под которой выблескивал на загорелой ноге (нет, вроде это уже - не нога) цветастый змеиный хвостик.

      - Я знаю, какую мы сделаем татуировку, - не на шутку увлекся Феликс.
      - Цветная и яркая пчела, но не на цветке, а на - конце...
      - Я даже знаю, из какого бородатого анекдота ты вытащил свою идею, - отмахнулся Анатолий... - Только там надо было оставить опухоль, а не пчелу.

     Но Феликс не унимался.

      - Нет, - Анатолий уперся всерьез. - Во-первых, я никогда и никому не позволю прикасаться...
      - Никогда и никому! - Феликс даже согнулся от хохота... - Твоего "во-первых" вполне достаточно, но все-таки что у тебя "во-вторых"?
      - Во-вторых, я за ту же боль лучше сделаю обрезание: это менее дорого и не менее красиво.
     Так Феликс его и не уговорил. Оставив друга ждать на улице, он решительно вошел в салон. Конечно же, он надеялся, что нужной ему красоты здесь не предоставляют, и несколько растерялся, когда хмурый мастер хлопнул перед ним альбом с рисунками разной насекомой живности.
      - А это не очень больно? - не удержался Феликс перед началом экзекуции.
      - Не больнее обрезания.
      - И не менее красиво, - вспомнил Феликс.
     Теперь он старался не праздновать труса и по этой причине болтал без умолку, загадав себе, что все обойдется, если ему удастся раскачать нелюдимого мастера в общий разговор (господи! а спид?!).

     Он рассказал про великолепный "джип", который у него будет через несколько дней (может, даже завтра), но, так как за ответным молчанием явно скрывалось оскорбительное недоверие, он описал планировку своей новой квартирки (холостяцкой берложки) из трех комнат, не считая... (ой! черт! - зачем это миллионы людей делают себе обрезание?!)... собственно, эти непредвиденные дополнительные расходы на квартиру помешали купить "джип" уже сегодня, и поэтому приходится сейчас работать, не считаясь ни с чем... конечно же, лучше бы - осторожнее (осторожнее!!!), - но вот еще пара сделок, и можно будет лечь на дно... даже, может быть, сегодня все и решится... вон напарник звонит (интересно, кому это Толян звонит?), и если все сладится, сегодня же они скинут килограмм пять порошка...

      - Покажешь? - сочувственно поинтересовался Анатолий, распахивая дверь "салона красоты" перед выходящим Феликсом.
      - Пятьсот баксов стоил мне этот макияж, - Феликс старался не ойкать.
      - Теперь, чтобы возместить расходы, мне придется выставлять свое достоинство только за деньги. Кстати, Толян, у тебя при себе много? А то ведь я - пустой...

     День уже клонился к вечеру, но друзья этого не замечали, продолжая раскручивать сгущающиеся сумерки вдогон собственному празднику.Они с удивлением обнаружили, что за последний год из города напрочь исчезли уютные и чистые платные туалеты, а на их месте разрослись питейно-танцевальные заведения, в разной степени грязные, но в одинаковой - оглушительные (это безошибочно определялось даже с улицы). Впрочем, внутри каждого из них должен был сохраниться маленький островок некогда бывшего здесь роскошного туалета.В поисках этого желанного островка друзья спустились под убогую световую рекламную вывеску (две ноги перемигивались раскрашенными красной краской древними лампочками) и после недолгих поисков поздравили себя с четкой логикой собственных умозаключений.Вокруг все грохотало, мигало, скакало, и уже через несколько минут казалось, что само сердце припускает вскачь, поддергивая в такт каждую цепляющуюся за него клеточку. Оставаться здесь было невыносимо, но Косяка-черного остановило красочное уродство.

     Говорить в окружающем грохоте было бесполезно, и он пальцем показал Анатолию на затягивающее взгляд зрелище. Что-то тоненькое и узкое (парень? нет, девка... конечно, девка!) с бритой змеиной головой, казавшейся шире плеч, бедер - всего тела (а уж в профиль - с вытянутым затылком - точно гораздо шире), это создание так плясало, что смотреть было невмоготу, но и не отвести было зацепившейся зрачок.Да нет, совсем она не плясала - она только уворачивалась от сполохов беснующего рядом пламени... или сама была этим пламенем... нет, все-таки она была внутри - вот-вот вспыхнет и завопит и, может, уже вопит, но в окружающем грохоте этого все равно никто не услышит, а поэтому ей не обломится какая-то спасительная помощь, и раз так - ей уже на все наплевать, и она развратничает напоследок сама с собой, и не понять никому, хохот или крик клубится над ее распахнутым ртом...Совсем не было уродливым это странное создание. А если для нас сместившиеся на виски глазищи и блуждающий по всему лицу огромный рот - признак уродства, то, может, в этом именно наша беда, а не ее.

      - Фил, она и на самом деле есть, или это у меня уже галюники? - прошептал Анатолий и окончательно ошалел: его шепот неожиданно громким криком завис в обрушившейся на них оглушительной тишине."Конечно, галюники", - успел догадаться Косяк-белый, отшатываясь вместе со всеми от напора бессчетного количества камуфляжных персонажей, материализовавшихся из полицейских боевиков."Нет, все это - на самом деле", - перерешил он через не-вспомнить-сколько минут, мелко дыша и чувствуя каждым легчайшим шевелением все свои перешибленные ребра.Он лежал, уткнувшись лицом в грязный пол, и не осмеливался чуть удобнее сдвинуть широко раскинутые ноги (о том, чтобы пошевелить сцепленными на спине руками, он даже не помышлял). Левым глазом Анатолий видел изрядный кусок истерзанной танцплощадки. Иногда там появлялись ноги (иногда одна нога) - защитные штаны с плавающими зелеными кляксами, заправленные в короткие вонючие сапоги. Справа, невидимыми и невнятными голосами, кряхтениями и матерком что-то недовольно бубнили, что-то подсчитывали, что-то тащили и пинали. Иногда из общего гомона отдельные голоса выпутывались в различимые слова.

      - Эй, фельдшер, есть что стоящее?
      - Да нет - мелочовка- А эти колеса есть - что для экстаза?- "Экстази"? Штук десять нашли. Только они не для этого...- Подгони парочку - от них, говорят, можно сутки напролет - торчком...- Брехня. Это просто укол энергии. И опасно - разрушает мозг...- Ты мне мозги не компостируй! Гони и все! Скажешь тоже - разрушает... Это для какого-нибудь академика опасно или для тебя, мозгляка. Мне разрушать нечего, а для траханья - в самый раз.- Да бери, что ты взъелся?..- Мне, помню, в Чечне давали какой-то дряни уколоться перед спецзаданием, так на двое суток хватало... без сна и отдыха...- Трахать?- И - трахать, и - грохать...

     Через какое-то время все смолкло, а потом слева - откуда-то из-за границы обозримого пространства - полыхнул сквозь шарканье сапог придушенный шепот.  - Отпусти... ну что тебе стоит... отпусти домой... там мама - она с ума сойдет... отпусти, я тебе все отдам, ты только скажи, я тебе принесу, куда скажешь... правда-правда, все дам, что захочешь... что? я не расслышала: что сделать?.. взять?.. что взять? Анатолий чуть сильнее повернул голову влево и увидел, как бритая змеиная головка под тяжестью огромной ладони опускается, подламывая на колени стебельковое слабое тело. Потом эта голова оглянулась затравленно, и (прежде, чем отключиться) Анатолий успел увидеть, как глаза и рот на скуластом лице плывут все быстрее - карусельно и неостановимо... и невыносимо тянуло подгнившим луком...Последующие сутки Анатолий так до конца никогда не восстановил в своей памяти. Он мог сколько угодно перебирать и тасовать отдельные картинки, но даже расположить их последовательно никак не удавалось.В какой-то момент он очнулся, когда-то его обыскивали, а когда-то над ним цокала равнодушная стерва в белом халате. Была в его колоде и змея-плясунья, уползшая в самый угол трясущегося "рафика".

     Видел он и перепуганного выродка с прыгающими звездами на погонах. Была картинка, где его мотали и пинали друг к другу трое камуфляжных бойцов, непрерывно приговаривая одинаковыми за черными масками голосами: "Так ты видел минет?", "Так ты - юрист?", "Так ты - не позволишь?" И опять едкий нашатырь возвращал его в тусклый кабинет, где плавали по стенам зеленые камуфляжные пятна. Несколько раз попадалась картинка, наполненная сумасшедшей надеждой, что все это - обычные глюки от Феликсова "косяка"...Когда эти бесконечные сутки закончились, Анатолия привели в комнату, где среди толчеи ранопогонных чинов он увидел Феликса и его отца. Вопросы, ответы, протоколы, подписи - долгая и нудная бодяга, а потом Феликс тряс его руку и уговаривал потерпеть всего пару дней, а Эдуард Никитович Косяков властно торопил затянувшееся прощание.Анатолия укатали.

     Навесили по самые уши: и хранение наркотиков, и сопротивление милиции, и клеветническое обвинение доблестных стражей в совершении тяжкого преступления, в общем - пять лет. Почти насмерть захлебнулся он в свалившейся на него беде, но - зацепился. Узналось, что он дипломированный юрист, и пошли к нему клиенты непрерывным потоком - и солагерники, и начальство: у каждого нашлись тяжбы и претензии к ближним, к чиновникам, к государству и даже - к Богу (впрочем, по этому поводу теребили сектанта-сатаниста).Было у него вволю чая, всегда водилась анаша, и вообще было все, что только может быть у зека в лагере. Подкуривал Анатолий редко и осторожно, непрерывно зондируя себя и свои ощущения. Подкуривал с чаем - затяжка в глоток, экспериментировал с водочкой - не понравилось, пробовал дурь на очищенное голодовкой тело (добровольная голодовка! в лагере! одно это может убедить в серьезности Косяковых исследований).

     Однажды в тесном кружке перекидывались картами. Анатолий всегда держал себя в руках и не боялся проиграться в кровь, а проиграть всегда имеющиеся у него деньги или другое богатство он не жалел (наживное). Неожиданно в нос ему шибанул запах гнилого лука (сходу вспомнился крах вольной жизни), и, опережая разум, губы его выдохнули сигнальное: "Палево!" Не прошло и минуты, как на барак обрушился шквал шмона, но вся картежная компания счастливо убереглась.Авторитет Косяка стал непререкаемым в лагере, а сам он начал еще внимательней изучать свои ощущения. Скоро он уже и не вспоминал, что ранее главной целью его экспериментов было всего лишь усиление памяти (память он себе настроил феноменально). Теперь он плутал в таких ощущениях, для которых и не всегда мог бы подобрать словесные объяснения. Ну, а если бы он все-таки вздумал что-то кому-то объяснять, он рассказал бы, что опасность пахнет гниловатым луком (теперь он этот запах ловил малейшими проявлениями), а, например, страх - воняет ацетоном (чем-то похожим на ацетон), а ложь пахла сопревшим бельем... Но на самом деле все было и тоньше, и точнее. И все это - точно было. По крайней мере, Косяк никогда более не проигрывал в карты, не попадался на обманы стукачей и совершенно целехоньким проходил сквозь окружающую его адову жизнь..

     Так Анатолий Косяков и выплыл, заново лепя свое мироздание, в котором он уже крепко - не собьешь - стоял на своих ногах.И только года через два после освобождения Анатолий как-то на телевизионном экране увидел давнего своего друга. "Что-то тебя мучает", - мысленно определил Анатолий и переключил программу.А мучила Феликса Эдуардовича Косякова черная несправедливость. Просто доводила до бешенства. Месяц назад ему отказали в выдаче визы, а когда он умненько навел справки по своим каналам, выяснилось, что из-за ошибки какого-то раздолбая в его оперативном досье есть запись о подозрении в причастности к наркомафии. Член правительственного аппарата, и - причастность к наркомафии! Это же - сущий бардак! Но он им покажет! Он им устроит!Однако ничего он не показал и не устроил, а даже наоборот: его вызвали (по собственному его требованию) и - показали! Выбрался он из величественного здания еле живой.Ему объяснили, что сигнал поступил в день его успешного окончания университета и в тот же день этот сигнал был проверен. Правда, следов крупной партии наркотика обнаружить не удалось, но ведь "план" обнаружили, и именно в его карманчике. Конечно, потом эти данные удалось из следственного дела изъять, и тут очень помогло, что в тот же день был задержан какой-то однофамилец Феликса Эдуардовича.

     Но хоть Органы и готовы всегда прийти на помощь искренне раскаявшемуся человеку, этому человеку не следует забываться... и не следует забывать, что подозрения в отношении его никому еще опровергнуть не удалось...У Феликса Эдуардовича страшно болела голова, и он с трудом вспоминал тексты разных бумажек, которые он был вынужден (совершенно добровольно) подписать.А еще через некоторое время Феликса Эдуардовича вежливо пригласили в то же заведение и в течение целого дня изводили вполне здравыми рассуждениями о проблемах наркомании. Впрочем, может, и - не вполне здравыми. Что-то странное происходило с ним, когда он оказывался в этих кабинетах. Он как бы переставал понимать общую логику происходящих там разговоров. Все они распадались на отдельные фразы и каждая фраза могла быть примером абсолютной истины -убедительность! несомненная польза! - все было на месте. Однако, общий результат, в который складывались все эти убедительные истины, - он получался совершенно невыносимым. И опять он плелся оттуда еле живой с ощущением, что его снова вынуждают совершать какое-то непотребство (либо это непотребство совершили с ним). Но ведь все было исключительно логично и абсолютно полезно, а поэтому Феликсу Эдуардовичу некуда было вставить свое возражение - даже если бы он на это возражение и осмелился.На этот раз от Феликса Косякова требовалось возобновить отношения со своим бывшим другом Анатолием Косяковым (Хорошо-хорошо, Феликс Эдуардович, с бывшим сокурсником).Дело в том, что этот рецидивист открыл под Москвой самый настоящий притон, где он якобы лечит наркоманов от их пагубной страсти. Клиентами у него, среди прочих, отпрыски закордонных богатеев, и эти толстосумы на весь мир пустили парашу (Что пустили? - Клевету.) о стопроцентном излечении по методу этого Косяка (Кого? - Ну, знакомого Вашего... Косякова.). Подумать только - стопроцентное излечение! Да во всем мире эти показатели (Где-то здесь у меня справочка, и я вам, Феликс Эдуардович, сейчас покажу... ну да ладно). Весь фокус в том, что этот мошенник отучает своих клиентов от разных кокаинов и приучает их к анаше. Вы понимаете, какой у него замысел? На кого он работает? Кокаины ведь у нас не растут - теперь поняли? Они там врут, что после сеансов этого мошенника - никакого привыкания, но это - сказки для простаков. В общем, требуется внедриться и - разоблачить. Мы не можем позволить эту легализацию анашовой мафии! (Каким другим методом?.. Ну вы и шутник, Феликс Эдуардович. Но я тебе честно скажу - можно на ты? - так вот, в другом случае мы бы, как ты говоришь, подбросили, и - всех делов. Но здесь замешаны иностранцы и оч-чень богатые иностранцы. Поэтому - чтобы комар носа... Понимаешь?Только честные показания самих потерпевших... ну, или авторитетных свидетелей.)Так они и встретились - Косяк-белый (совсем сивый) и Косяк-полинявший (просто плешивый).На Анатолия резко дохнуло тугой смесью (ацетон? совсем изгнивший лук? испревшее исподнее? пролитый уксус? - все вместе и еще с десяток воньких ингредиентов). Он внимательно глянул в ускользающее лицо и - потянул давнего друга в объятия... в дом... в свои заботы и надежды (а может, безоглядно потянулся в изжитые, но столь яркие в памяти дни их общей молодости).Анатолию казалось, что он правильно определил всю сегодняшнюю раздерганность Феликса

      - Оставь, Фил, не переживай. Ну, сплавил ты тогда на меня свой "план" - это же не важно. Ты бы сказал, мигнул только, я бы и сам заявил, что это моя дурь. А то, что не смог меня вытянуть, так это же не ты, а родитель твой. Так? Ты же пытался, а?- Я тогда из дому ушел...

     Феликс Эдуардович не совсем соврал: он и правда ушел, хлопнув дверью, и вернулся только через три дня - в соплях раскаяния и с пьяной попыткой изнасилования, а Эдуарду Никитовичу опять пришлось отбивать своего отпрыска.Впрочем, если бы он и соврал, Анатолий этого бы сейчас не определил. Он старался вернуть силы и жизнь в распадающиеся останки старого своего друга. Анатолий представил, что это не Феликса, а его самого корежит сейчас то давнее бессилие и такая простительная давняя слабость (а ведь все и вправду могло быть наоборот).

     Главное, что Фил нашел в себе смелость прийти и повиниться, а остальное наладится.Впервые Анатолий подстраивал свои умения и наблюдения под свои желания. Но даже и представляя все возможные последствия его душевного порыва, давайте восхитимся самой его этой способностью. А если говорить по всей правде, то такая вот, сохраненная с молодости, способность - куда важнее и куда значительней всех выдолбленных ударами судьбы умений и навыков.Однако двинемся дальше, потому что вся эта история все быстрее скользит к своему финальному обрыву, и никакие наши уловки не в силах удержать ее и остановить...Около месяца Анатолий трогательно опекал Феликса Эдуардовича. Он рассказывал ему о своих открытиях (Это же ты, Фил, подтолкнул меня - помнишь?), знакомил со своим приютом и его пациентами, радовался, замечая на лице Феликса улыбчивый отклик понимания и со-чувствия. Анатолию казалось, что все постепенно устроится, ведь уже не шибала в него от Феликса резкая пахучая смесь человеческих слабостей.И Феликс Эдуардович надеялся, что все обойдется... что про него забыли... что задание его уже никому не надо и всю операцию отменили (нет, в самом деле - что, у них там других забот нету?!).Однако ничего не отменили.Опять материализовались камуфляжные роботы.

     Лицо - в пол, боль в ребрах и резкие - до тошноты - запахи.Откуда-то появлялись неисчислимые упаковки разных порошков, препаратов, пачки денег. Одних только шприцов навезли в дом столько, что вполне хватило бы местной больнице на пару лет. Никогда эти стены не видели таких богатств (и более - никогда не увидят). Потом все это долго снимали - видеокамерами и фотоаппаратами, и, наконец, дача опустела.Анатолия ничего не заботило и не интересовало.Вынырнул он из своего внутреннего заточения, когда его ознакомили с многостраничными показаниями свидетеля Феликса Эдуардовича Косякова. Вынырнул и сразу потребовал адвоката, от услуг которого ранее категорически отказывался. За месяц этих адвокатов у него менялось и появлялось столько, что следователи их уже и не различали. Благо, что заморские толстосумы, вывезя из варварской страны своих отпрысков, всерьез озаботились спасением уникального лекаря. Поэтому они старались выполнять его пожелания, которые, при всей их странности (кто же поймет эту дикую страну?), наверное, были направлены именно на спасение...

     По крайней мере, услуги адвокатов оплачивались без промедления.Следователи никак не могли взять в толк, что за защиту придумал себе этот наркоман. Делом он совершенно не интересовался, протестовать не хотел и даже явные накладки следствия не опровергал. Впрочем, следователи сляпали свою работу вполне добротно: ведь главным их козырем были убедительные показания, данные против обвиняемого его единственным, самым близким и давним другом.Однако показания эти Феликсу Эдуардовичу огласить в суде не довелось. Это сочли нецелесообразным, и потому их зачитывал (очень долго и выразительно) сам судья.На исход суда отсутствие свидетеля, разумеется, никоим образом не повлияло.А свидетель отсутствовал потому, что неделей раньше в его кабинет вошли руководитель аппарата правительства (самый главный начальник Феликса Эдуардовича) и суровый незнакомец в прокурорском мундире.Уже с первых слов - "гражданин Косяков"

      - Феликс Эдуардович перестал что-либо соображать. Однако все-таки прокурор ему растолковал, что он (гражданин Косяков) подозревается в совершении тяжких преступлений. Здесь Феликс Эдуардович снова пытался выпасть из понимания происходящего, но ему подробно рассказали, как он (гражданин Косяков Ф.Э.), находясь в подпольной лечебнице для наркоманов и пользуясь беспомощностью пациентов, совершал в отношении их насильственные и развратные действия (попросту - насиловал), причем совершал это в особо извращенных формах (Может, это другой Косяков? Тот Косяков? - Нет, это именно вы!). А самое главное, что эти действия (Какие действия? - Сами знаете.) он неоднократно совершал и в отношении граждан Великобритании, Франции, США. и даже не пропустил граждан из страны Бенилюкс (Какой? - Какой надо!).- В общем, тут у нас все бумаги... документы из Интерпола... Короче, из-за тебя, мудозвона, вони - на весь мир.

      - Как вы смеете?! - взвился под оскорбительным тоном Феликс Эдуардович.
      - Это оговор. У вас нет никаких доказательств.- Утихни, говнюк..
      - Этот ошалевший от страха ублюдок так измотал всех своей тупостью, что прокурор уже не сдерживался.
      - Все доказательства у нас есть.- Успокойтесь, Феликс Эдуардович, - вступил в беседу руководитель аппарата.
      - Меня ознакомили со всеми документами, и доказательства есть.
      - Какие доказательства? - причитал Феликс Эдуардович. - Какие доказательства?..
      - Полное и детальное описание основного орудия преступления! - взревел прокурор.
      - Если тебе приспичило свой паршивый хер пчелами украшать - ты бы его лучше в улей затолкал... на хер... В общем - все! Под стражу!
      - Не надо под стражу! - взмолился Феликс Эдуардович.
      - Я никуда не денусь. Зачем под стражу?- Чтобы не отрезал и не спрятал от следствия улики - вот зачем!Приоткрылась дверь, впуская двух неотличимых крепышей, но еще прежде них в кабинет ворвался совершенно немыслимый в этой правительственной резиденции тошнотный аромат гнилого лука.