Главная страница Рубрика "От сумы и тюрьмы"

    Сны

    Иногда их проклинаешь. В тюрьме снится воля, на воле - тюрьма. Когда видишь волю, наблюдающее со стороны "я" ухмыляется: "Ты же знаешь, что это лишь сон. " Когда видишь тюрьму, вдруг появляется серьезность: "А может быть это не сон?"
    Иногда им благодарен. Только во сне отдыхаешь от снедающей тебя ненависти. Шустрый парнишка по кличке Самара: острый язык, вечная ухмылка. Сейчас он спит и я вдруг вижу на его лице чистую, спокойную улыбку...

    Еще не все потеряно

    При аресте мир вдруг делится на две части: тюрьму и волю. Ты принадлежишь тюрьме и невидимая преграда в душе крепче всех стен и решеток. Пережитое, родные, друзья, свершения, весь мир - там. Ты - здесь. Первое время еще чувствуешь реальность воли. Но постепенно краски воспоминаний блекнут, остатся только тюрьма. Лишь изредка свобода напоминает о своем существовании. Какое-то событие, мысль, просто мелочь вдруг ломают преграду в потрясенной душе.
    На рассвете поезд остановился. Столыпин спал, утомленный этапом. Сонное безмолвие, настоянное на сроках и лагерях, нарушали надсадный кашель чахоточного да глухие шаги конвоира. Сержант приоткрыл окно, по счастливой случайности, напротив секции. В прокуренный вагон ворвался рассветный ветер, апрельский воздух наполнил легкие. Великой тишиной весеннего пробуждения дышала земля. Почки придорожного куста дерзко смотрели в окно. Еще не все потеряно! Легчайший туман рассеевался, всходило солнце. Еще не все потеряно.

    "Смерть" Щаранского

    "На кичмане холодно и сыро". Второй месяц изолятора, одиночка. Днем повели на беседу с кумом. До ругани с ним пока не доходило. Очевидно, он решил, что политический воспитанный, так сказать культурный человек. "Ну вот, твоего приятеля Анатолия Щаранского на днях расстреляли. Сам понимаешь - измена родине. " Начал я с примитивной посылки кума на...и, развив оригинальную комбинацию, закончил классическим лагерным матом. Итого - еще 15 суток. Возвратившись в хату сложил в уме стихи на смерть Щаранского. Через несколько месяцев узнал, жив Анатолий. Сто лет теперь жить будет!
    Хозяин и зек.
    Согласно исправительно-трудового кодекса заключенные при встрече с начальством должны снимать головной убор. Положение это почти никогда не выполняется.
    Как-то раз хозяин вместе с высокими чинами инспекции областного управления шел по зоне. Навстречу им известный в лагере весельчак и балагур. "Осужденный, почему при встрече с нами не снят головной убор?" грозно вопросил хозяин. Зек, изобразив необыкновенный испуг, хлопнул шапкой об земь и пал на колени: "Прости барин холопа!" Полковники торопливо проскочили мимо. Долго смеялась зона.

    Мужичок

    Хорошо весной! На зоновском пяточке покуривают, сидя на корточках, греются на солнышке зеки. Другие тасуются по два, три человека. Второй день мой собеседник маленький, тихий мужичок, лет пятидесяти. Интересуется латынью. Из оной я знаю лишь несколько фраз, типа "cogito ergo sum" Декарта. О нем и идет сейчас речь. Вдруг до нашего слуха доносится от проходящих мимо: "Чем так жить, лучше освободиться!"
    - Да, действительно, - тянет собеседник.
    - Много еще? - вопрошаю сочувственно.
    - Пять впереди, пять сзади, - и заметив в моих глазах интерес добавляет - Сижу в кабаке. Не понравился трем здоровым таким парням напротив. Решили мне морду бить. Молодые, глупые...Один на месте скончался, другой в больнице. Последний убежал. При таком раскладе и моей пятой ходке, считаю червонец - по божески!Ну вот, если продолжить о Декарте...

    "Соловей"

    Знаменитый Тобольский острог, ныне Тобольская крытая. Карцеры второго этажа. Соседа справа Саню я никогда не видел, но, судя по всему, он хороший парень. Потихоньку переговариваемся. Из репродуктора в дежурке слышится музыка, "Соловей" Алябьева.
    - Ну вот, опять тягомотина, - жалуется сосед, - Хоть бы чего стоящее передали.
    - Ты не прав, Саня, - возвражаю я. - Автор этой музыки сидел здесь. И мы слушаем ее там, где, возможно, стояла его шконка.
    - Добро, - оживает Саня, - Жаль, что я не пишу музыки.

    Ура!

    Все те же карцера второго этажа. С утра из репродуктора дежурки доносится только медленная музыка. "Наверное сдох", - делится догадкой сосед слева. Перед обеденной пайкой музыка обрывается и следом из ближайшей камеры ликующий вопль: "Парни, Брежнев сдох!" И все тонет в оглушительном "ура!" Неважно, что эта смерть ничего не меняет. Неважно, что, быть может, станет еще хуже. Тюрьма сотрясается тысячеголосным криком. Кричат все: на всех этажах, карцерах, корпусах. Кричит хозобслуга и полосатые, кричат вчера пришедшие в тюрьму и те, кто больше из нее не выйдет. Я представляю: над огромной заснеженной страной, с ее тюрьмами и лагерями, промзонами и запретками висит в студеном воздухе многомиллионное "ура!" Умер жалкий, больной, ничтожный человек...Страшная смерть.

    Плевок

    Я сплюнул, поднимаясь по ступенькам медчасти чахоточной зоны. Посмотрел и ...Плевок был красным. Сплюнул еще раз: сомнений нет, я харкал кровью. "Ну все, приехали" - пронеслось в голове - "Последняя стадия распада. Сколько осталось жить?" Машинально растер плевок ногой. Явственно отпечаталась красная полоса! Ступеньки, облицованные красной плиткой, прикрыл тонкий снежок, поджидая меня этим утром.

    Проповедь вора

    Углич, барак чахоточной зоны. Под вечер авторитетные собрались в секции, чифирим. Самовар идет по кругу, развязываются языки. Вот Володя Анкундинов, мы вместе едим. Он вор в законе, явление редкое в лагере. Его дорога - из крытой в крытую. Я тоже с крытой и политических в зоне тоже, наверное, давно не было. Все слушают Володю.
    - Вот часто говорят, такая-то зона красная и делать в ней нечего. Но так не бывает, люди везде есть. Кому-то стремно в нее подниматься! А я вам говорю, если есть в зоне хотя бы один человек на сотни сук, надо там быть. Кто же ему поможет? С нас спросится и за то, чего мы не сделали. Из моей семьи скажет любой: "Вот ты был в зоне, как исправил положение? Собирал общак, пробивал дорогу в бур?" Спросят с меня, если я отдыхал, абы-абы время прошло. Знайте, с каждого , считающего себя человеком, могут спросить. И каждый, считающий себя человеком, может спросить. А если не пресек беспредел, не помог бедолагам в шизо, жил "я и мое пузо", какой же ты человек? Есть такая мода, греть только своих кентов. Разве мы не все свои? Если он человек, плохого за ним не известно, значит достойный. У тебя смола, музыка - пошли в бур. Есть последняя пачка махорки - отдай ее. Им хуже, чем тебе. Главное, не ссортесь понапрасну, не надо этих дешевых разборок. Он такой же, как ты. Лучше помоги ему, мы братья.
    Я слушаю и вспоминаю благую весть далекого прошлого. Настоящее свело нас вместе: свояка, уголовников, политического. А на вышках охрана, адепты "светлого будущего". Ну где еще возможно такое смешение идей, времен и судеб? Удивительна Россия.

    Теплый карцер

    Зек молится Удаче. Везение нужно во всем: выиграть в карты, попасть в хорошую зону, не спалить ксиву, поймать заварку.
    Тобольская крытая. Долгий зимний месяц дрожу от холода в карцере. А впереди еще не менее пятнашки. И вдруг со второго этажа переводят в подвал. Наверное, решили засунуть подальше. Захожу в карцер. Как странно, тепло. Но почему? Все ясно - под полом пролегает узел центрального отопления. Горячий пол, ложись и спи! Это надо же, как повезло: попасть в легендарный, единственный на всю крытую, а может быть и страну, теплый карцер!Не много было таких счастливых случайностей в жизни.

    Которая всегда с тобой

    Прошли годы. Тюрьма все время напоминала о себе: туберкулезом, арестами друзей, угрозой снова попасть в нее. Она присутствовала в мыслях, звучала в строках, снилась по ночам. Страха перед ней нет. Но как будто часть души осталась там, мотается по пересылкам и только и ждет воссоединения. Оказывается, на воле с тюрьмой устанавливается прочнейшая связь. Тюрьма остается с тобой. Боюсь, что если существует бессмертие, то обрекающее душу на вечные лагерные скитания. Вечные? Быть может, когда наконец исчезнет архипелаг, миллионы душ обретут освобождение и покой.

    1989г.

    Примечания

    Бур - барак усиленного режима.
    Греть - передавать нечто ценное.
    Заварка - заварка чая.
    Запретка - запретная зона.
    Кент - друг
    Кичман - карцер, изолятор.
    Красная зона - лагерь, полностью контролируемый администрацией.
    Крытая - тюрьма, где отбывается срок.
    Кум - начальник оперативной части.
    Музыка - чай.
    Полосатые - заключенные особого режима.
    Промзона - промышленная зона.
    Пятнашка - пятнадцать суток
    Самовар - кружка для чифира.
    Свояк - вор в законе.
    Смола - махорка, табак, сигареты.
    Спалить ксиву - допустить захват записки администрацией.
    Столыпин - вагон для перевозки заключенных.
    Хозяин - начальник лагеря, тюрьмы.
    Чахоточная зона - лагерь для туберкулезников.
    Червонец - десять лет.
    Шизо - штрафной изолятор.
    Шконка - койка в тюрьме.